— В самый щекотливый момент я закрыла глаза, — солгала Абигайль.

Уоллингфорд уже надел сюртук и, поправив рукава, повернулся к ней.

Слезы вновь навернулись ей на глаза. Даже не видя его лица, она поняла, что он холоден и ожесточен.

— Вы такой красивый, — выпалила Абигайль.

— А вы — сумасшедшая.

— Пожалуйста, Уоллингфорд. — Абигайль поднялась с валуна и протянула герцогу руки. — Я не хотела обидеть вас. И надеюсь, что не обидела.

— Обидели меня? Я не понимаю…

О, как же он холоден!

Неверной походкой Абигайль направилась к герцогу.

— С вами все в порядке? — неожиданно спросил он.

— Да, только ноги затекли.

— И как долго вы здесь сидите?

— Не так долго, но вот на дереве…

— На дереве?

Абигайль улыбнулась и остановилась в нескольких шагах от Уоллингфорда. Он проявлял твердость, и Абигайль сочла это победой.

— На дереве в саду, прямо над вами.

На лице Уоллингфорда отразились какие-то непонятные эмоции, черты словно бы смягчились, немного расслабились.

— Стало быть, это вы прислали записку?

Абигайль понятия не имела, о какой записке он говорит, но никто не мог обвинить ее в тугодумстве. Она колебалась всего лишь мгновение, прежде чем ответить:

— Да, это сделала я, — и протянула руки.

Уоллингфорд тотчас же сжал их в своих.

— Слава Богу, — произнес он, глядя на ее пальцы.

— Я хотела встретиться с вами без свидетелей, — сказала Абигайль, надеясь, что поступает правильно, — но потом в саду начали появляться остальные, а мне не хотелось ставить вас в неудобное положение…

— О, Абигайль. — Герцог взял ее руку и поднес к губам. — Я думал, что это западня…

— Я никогда не устраивала вам западню. Прошу, поверьте. Пожалуйста, Уоллингфорд, посмотрите мне в глаза.

— Нет, не могу.

— Но ведь вы мне верите? Скажите, что верите.

Уоллингфорд вздохнул:

— Не знаю. Пожалуй. Господи, какие у вас ледяные руки!

— Со мной все в порядке.

— Вы дрожите. Вы не захватили с собой шаль, глупое дитя. — Уоллингфорд отпустил руки Абигайль и начал снимать с себя сюртук. — Нужно вернуться в замок.

— Нет! Нет, не сейчас.

Тяжелый и теплый сюртук опустился на плечи Абигайль, делая ее похожей на гнома. Она дрожала от холода и возбуждения. Руки Уоллингфорда задержались на вороте сюртука, заставляя Абигайль сделать шаг вперед, а затем еще один.

Теперь его дыхание обвевало ее волосы, а подбородок касался макушки.

Абигайль уткнулась лицом в его шею, от которой пахло свежей водой озера, подняла руки и положила их на грудь Уоллингфорда.

— Если я задам вам довольно дерзкий вопрос личного характера, вы мне ответите на него честно?

— Мисс Харвуд, разве вы когда-нибудь задавали мне другие вопросы?

Абигайль рассмеялась. Это были ненастоящие объятия. Руки Уоллингфорда по-прежнему покоились на вороте сюртука, а между ними стояла Абигайль. И все же она чувствовала себя в полной безопасности, находясь так близко к нему, чувствовала себя частью его тела. Под ее ладонями колотилось его сердце, а его дыхание согревало ее волосы. Абигайль чувствовала себя так, словно может говорить и делать все, что угодно. Она была пленницей Уоллингфорда, и все же еще никогда в жизни не ощущала большей свободы, чем сейчас.

— Вы с мистером Берком родственники, не так ли?

— Хм…

— Я заметила это вчера за ужином. Не понимаю, почему я не увидела этого раньше. У вас, конечно, разный цвет волос, но вы оба высокие и стройные…

— Я не такой высокий и стройный, как Берк.

— Действительно. — Абигайль засмеялась. — Словно он позаимствовал ваше тело и немного его вытянул. Ваши лица, как и лицо Пенхэллоу, очень похожи. Одинаковые скулы и подбородки. А еще вы одинаково хмурите брови…

— Я смотрю, вы очень тщательно изучили вопрос.

Абигайль легонько стукнула Уоллингфорда.

— Скажите правду.

Ее руки приподнялись и опустились на его груди, когда Уоллингфорд вздохнул.

— Отец Берка — герцог Олимпия, отец моей матери.

— О… — выдохнула Абигайль. Новость оказалась шокирующей, но еще более шокирующим было то, что герцог рассказал ей об этом. Наверное, в высшем свете все знали об их с Берком родстве и молча принимали ситуацию, но все-таки это оставалось семейной тайной, которую можно доверить не каждому.

— Стало быть, он ваш…

— Да, мой дядя. — Ответ Уоллингфорда прозвучал сухо, и все же в нем слышалась какая-то еле различимая веселость.

Абигайль засмеялась, уткнувшись ему в шею.

— Ваш дядя!

Смех так и рвался из ее груди, спина задрожала, и руки Уоллингфорда скользнули наконец по плечам Абигайль и прижали ее к своему большому телу. На этот раз герцог засмеялся тоже.

Абигайль положила голову ему на грудь.

— Должно быть, вам было очень тяжело.

— Вовсе нет. Берк — прекрасный человек. Я горжусь тем, что он у меня есть. Каждой семье необходим гений, и… в общем, он известный ученый и изобретатель.

Абигайль вновь вспомнила, как вздрогнул Уоллингфорд там, в саду.

— Он чудный человек. Но мне больше нравитесь вы.

Ей показалось, или Уоллингфорд действительно сжал ее чуть крепче?

Герцог наклонил голову, чтобы прижаться щекой к ее волосам.

— В таком случае у вас совсем нет разума, как я и предполагал, — сделал вывод Уоллингфорд.

— У меня гораздо больше разума, чем может показаться на первый взгляд.

— А как насчет моего обворожительного Адониса-брата? Его кандидатуру вы не рассматривали?

— Он тоже очень славный, и я его на самом деле обожаю, но — как вам сказать, — чего-то в нем не хватает.

— Может быть, титула?

Абигайль щелкнула пальцами.

— Точно! — Под ее пальцами были гладкие пуговицы жилета. Она коснулась одной и провела пальцем по ее ободку. — Кроме того, его телом и душой завладела моя кузина Лилибет.

— Боюсь, вы правы.

Вода плескалась у берега. Поднимался ветер — холодный и беспокойный. Наступила полночь, но Абигайль не хотела сдвинуться даже на десятую долю дюйма с этого места и от этого мужчины.

— Уолллингфорд, я хочу, чтобы вы отказались от пари.

Герцог не шевелился, и Абигайль замерла в ожидании.

Наконец он хмыкнул.

Она отстранилась и попыталась заглянуть герцогу в лицо, но он не разжал рук.

— Я серьезно. Неужели вы не видите, что оно совершенно бессмысленно? Никто не хочет покидать замок. В нем найдется место для всех. Да и что плохого в том, чтобы позволить людям полюбить друг друга?

Как только эти слова сорвались с языка Абигайль, она ощутила, как краска смущения густо разливается по щекам. «Скажи что-нибудь!» — взмолилась Абигайль, в то время как слово «любовь» пульсировало между ними в унисон с медленным сердцебиением Уоллингфорда под ее ладонями.

— Полагаю, — произнес Уоллингфорд тоном судьи, оглашающим вердикт, — если мы хотим избежать дальнейшего обсуждения…

Абигайль обвила его шею руками.

— О, спасибо! Только представьте, как будет весело, если над нашими головами не будет висеть этот дамоклов меч. Какими добрыми друзьями мы все станем!

Уоллингфорд схватил руки Абигайль, стиснул их и прижал к своей груди.

— Друзьями? — Теперь герцог мягко и серьезно смотрел на нее, и луна отражалась в его глазах.

Абигайль была рада тому, что вокруг царила кромешная тьма. Ведь она скрывала ее румянец. Румянец! Ее! Абигайль вообще никогда не краснела. И вот она стояла здесь, на берегу озера, краснея и смущаясь, точно дебютантка на своем первом балу. Вела себя так, как поклялась никогда себя не вести. И все же ощущение нельзя было назвать неприятным. Абигайль чувствовала себя взволнованной. То же самое она испытала бы, если бы лошадь, на которую она поставила и которая всю дистанцию безнадежно плелась в хвосте, вдруг резко прибавила и пришла к финишу первой.

Вот и сейчас Абигайль ощущала нечто больше, чем ликование.

— Да, друзьями, — проворковала она. — Мужчины и женщины могут быть друзьями. Мы можем вместе заниматься изучением наук. Вы великолепно владеете латынью. Я сама слышала за ленчем. Так что мы сможем…

— Абигайль. — Уоллингфорд остановил ее рассуждения с помощью нежнейшего из поцелуев. — Давайте не будем опережать события. Между страстными объятиями и крепкой дружбой огромное расстояние.

Глаза Абигайль округлились от изумления. Уоллингфорд смотрел на нее серьезно, даже сурово, но дрогнувшие уголки губ выдали его.

— О! — выдохнула Абигайль. — Как же я вас обожаю! — И вновь обвила шею герцога руками, засмеялась, с восхищением ощущая, как вибрирует от смеха его грудь.

Уоллингфорд приподнял ее над землей и коснулся губами волос.

— Послушайте, — произнес он наконец, — нужно отвести вас домой. Уже поздно, вы замерзли, вас хватятся…

— Никто меня не хватится. Все думают, что я у себя в комнате.

— Абигайль, — Уоллингфорд убрал с ее лица прядь волос, — мы не станем делать этого, вы меня поняли? Может быть, я и распутник, но у меня нет привычки соблазнять девственниц, даже таких, к которым я…

— Да?

Уоллингфорд поцеловал ее в лоб.

— Да так, ничего. Идемте.

Ни он, ни она даже не пытались расцепить объятия.

— Я не хочу никуда идти, — сказала она. — Пожалуйста, еще несколько минут.

На лице Уоллингфорда отразилось сомнение.

— Вы замерзнете.

Его голос звучал так невозможно нежно, словно перед ней стоял совсем другой Уоллингфорд — настоящий, но почему-то скрывающий свою сущность. Абигайль хотелось как-то сохранить эту сущность, подобно тому, как мистер Берк сохраняет образцы воздуха в своих пробирках.

Абигайль отстранилась.

— Подождите здесь минуту, — сказала она и побежала по влажным камням к лодочному сараю.

Когда она вернулась с одеялами в руках, Уоллингфорд по-прежнему стоял на камнях босиком, скрестив руки на груди.

— Что это? — спросил он, вскинув бровь.

— Я хранила эти одеяла в лодочном сарае на случай, если мы вздумаем устроить пикник, — беззаботно ответила Абигайль, накинула одно одеяло ему на плечи, а другим укрылась сама.

— Пикник. — Уоллингфорд притянул девушку к себе. — Вы сумасшедшая. Моя сумасшедшая девочка. — И поцеловал в макушку.

Она потянула его к валуну и опустилась на землю.

— Всего на несколько минут. Я уверена, вашей репутации под силу противостоять скандалу.

— Сидеть на земле ужасно неудобно.

— А вы можете лечь и положить голову мне на колени.

— Да поможет нам Господь! — Уоллингфорд устроился рядом с Абигайль, театрально вздохнув. Затем осторожно обнял за плечи и положил ее голову себе на плечо. — Вам тепло?

— М-м-м… — Абигайль закрыла глаза. — Вы не жестокий и не распутный, Уоллингфорд. Почему вы хотите таким казаться?

Пальцы герцога чертили линии на ее руке.

— Это не притворство, а часть меня. А вы изо всех сил пытаетесь убедить меня в обратном.

— Глупости. Всеми нами время от времени повелевают низменные инстинкты. Даже Лилибет не исключение.

— Да, но я слишком часто им отдаюсь. Мой дед постоянно указывает мне на это. Считает, это оттого, что я с детства имел слишком много привилегий и ни в чем не знал отказа.

Абигайль с благоговением наслаждалась поглаживаниями Уоллингфорда, теплом его тела, его ошеломляющей откровенностью. Скорее всего он никогда никому не рассказывал этого. Так почему же выбрал для своих признаний ее?

— Поэтому вы здесь? Чтобы доказать, что можете существовать и без своего титула? — Она крепче прижалась к герцогу.

Тот заметно напрягся. Казалось, его сердце на мгновение перестало биться.

— Какая же вы все-таки необычная, мисс Харвуд.

— Вы должны раз и навсегда решить, как меня называть: Абигайль или как-то иначе.

— Пожалуй, Абигайль предпочтительнее. — Уоллингфорд поцеловал ее макушку, на которой покоился его подбородок. — Если, конечно, вы позволите мне это.

Она молчала, прислушиваясь к плеску воды и шороху листьев. Дыхание Уоллингфорда шевелило ее волосы.

— Если бы вы действительно были распутником, вы сейчас овладели бы мною.

— Возможно, вы меня изменили.

— Нет. Я не верю в то, что человек может измениться. Вы такой, какой вы есть. Просто вы должны решить, что с этим делать.

— Добровольно?

— Да, наверное. Можете назвать и так. — Абигайль посмотрела на свою руку под одеялом Уоллингфорда, которая вновь лежала на пуговицах его жилета. Что он будет делать, если она попробует их расстегнуть? — Посмотрите на себя. В вас так много доброты. Но вы никому ее не показываете, прячете в своем полном нежности сердце.