— И что я должна делать?

— Все, что хочешь. Я в твоей власти. — Уоллингфорд поцеловал ее в макушку. — Только есть одно условие.

— Какое?

Он обхватил ее затылок, вынуждая поднять лицо. Бледная кожа под глазами Абигайль блестела от слез.

— Никто не покинет эту комнату до утра. Больше никаких побегов, моя любовь. Ты можешь ругать меня, обзывать животным, настаивать на любых условиях, но не уходи от меня.

Абигайль рассмеялась сквозь слезы.

— Не уйду. Обещаю.

Ее пухлые розовые губы слегка приоткрылись, явив взору Уоллингфорда белоснежные зубы, и он наклонился, чтобы накрыть их в нежнейшем из поцелуев. Ему хотелось продлить этот момент, чтобы насладиться каждой секундой этого единения, ароматом Абигайль, ее вкусом. От нее пахло шампанским, и она сама напоминала сладкий золотистый напиток, поэтому герцог просто расслабился и принялся жадно осушать этот дарящий жизнь бокал по имени Абигайль.


«Наверное, виной всему шампанское, — подумала Абигайль. — Нужно было отказаться от последнего бокала». Но что она могла поделать, если священник все время просил принести еще спиртного?

А может, дело было в Уоллингфорде, который целовал ее так невероятно терпеливо, словно смаковал каждый дюйм ее тела. Он стоял так близко и казался таким высоким, что Абигайль пришлось запрокинуть голову, чтобы ответить на его поцелуи. Она бы неминуемо упала, если бы руки мужчины не служили ей верной опорой. Уоллингфорд крепко сжимал ее в объятиях, и под его нежными губами Абигайль расслабилась и просто отдалась ощущению. А оно было восхитительным.

Абигайль не могла отказать Уоллингфорду, да и не хотела этого делать. Желание переполняло ее на протяжении всех дней, когда они путешествовали с Александрой и Финном по Риму, и нескольких недель, когда она безучастно бродила по замку, всей душой мечтая оказаться с ним рядом. Так что ужасного в том, если она наконец-то воплотит в жизнь свои мечты? Она просто хотела этого мужчину. Хотела ощущать прикосновение его кожи к своей, тяжесть его тела, единение с ним. Хотела слышать его шепот и отвечать на его поцелуи.

Только это имело значение.

Она провела ладонями по груди Уоллингфорда, скрытой гладкой тканью сюртука, и поблагодарила за него небеса.

Уоллингфорд на мгновение прервал поцелуй.

— Да, Абигайль?

— Да.

Он подхватил ее на руки и понес в спальню с такой легкостью, словно проделывал подобное изо дня в день и по нескольку раз. Шампанское забурлило в жилах Абигайль, и она рассмеялась.

— Почему ты смеешься?

— Так на меня действуют твои цветы, поцелуи и ты сам. То, что ты несешь меня на руках. Ты романтик, верно?

Уоллингфорд поставил ее на пол и начал расстегивать платье.

— Прикуси язык.

Абигайль снова рассмеялась, а потом закрыла глаза, ибо прикосновения пальцев Уоллингфорда к ее спине пьянили кровь и заставляли подкашиваться ноги. Платье соскользнуло вниз не без мужской помощи, и Абигайль ногой отбросила его в сторону.

Руки Уоллингфорда легли на ее талию поверх корсета.

— Ты знаешь, как ты красива? — прошептал он ей на ухо. — Как переливается на свету твоя кожа, напоминая золото?

Когда он провел пальцем по кружевам сорочки, видневшейся из-под корсета, кожа Абигайль покрылась мурашками. Она уткнулась головой в его грудь, почти физически ощущая его жар на своей коже.

Пальцы Уоллингфорда тем временем стянули с нее нижние юбки и расшнуровали корсет, снимая слой одежды за слоем, пока она не осталась перед ним в одной сорочке и панталонах.

— Ты дрожишь, — заметил он.

— Знаю, но не могу остановиться.

Уоллингфорд одной рукой обнял ее и прижал к своему большому телу, другой прошелся по ее волосам, вытаскивая шпильки и перо.

— Кажется, ты боишься?

— Удивительно, правда?

— Почему ты меня боишься сейчас? Ведь раньше не боялась.

Абигайль не ответила. Не могла. Потому что у нее не было ответа. Она знала лишь то, что безумно хочет этого мужчину, хочет ощутить его прикосновения, но в то же время отчаянно желает остаться под защитой сорочки, ведь тогда он не увидит ее наготы со всеми ее несовершенствами.

— Если бы ты только знала, как красива.

Абигайль еле слышно хмыкнула.

— Ты наверняка видел и более красивых женщин.

— Нет, любовь моя. — Пальцы Уоллингфорда сжали подол сорочки. — Можно, Абигайль?

Она не стала противиться, когда он задрал подол ее сорочки сначала до пояса, а потом еще выше. Абигайль подняла руки, и белая ткань с шелестом коснулась ее головы и полетела на пол. Теперь она стояла перед Уоллингфордом обнаженная до пояса.

— Господи.

— Знаменитая грудь Харвудов, — печально произнесла Абигайль. — Она не так внушительна, как у моей сестры, но… в конце концов она все же старше.

— Господи, — повторил Уоллингфорд.

— Ужасное неудобство, когда необходимо сойти за молодого человека. Приходится бинтовать.

В уголках губ Уоллингфорда заиграла улыбка, хотя он и не поднял глаз. Вместо этого легонько погладил подушечкой большого пальца сосок на правой груди Абигайль, послав по всему ее телу волну сладкой дрожи. Потом наклонился, чтобы поцеловать ложбинку на ее шее, начал спускаться все ниже и ниже, пока не уткнулся лицом в ее живот, обхватив ладонями ягодицы. Абигайль положила руки ему на плечи.

В комнате царила тишина. Электрическая лампа тускло освещала белые стены, зеленые шторы, большое удобное кресло, повернутое к столу. От центра стены простиралась кровать, накрытая зеленым бархатным покрывалом, в изголовье которой высились подушки.

Теплое дыхание Уоллингфорда согревало живот Абигайль, распространяясь дальше. Его плечи приподнимались и опускались при каждом вздохе.

«Запомни это мгновение», — сказала себе Абигайль.

Пальцы Уоллингфорда проскользнули за пояс панталон, развязали ленты, и спустя мгновение последняя разделявшая их преграда упала.

Уоллингфорд поцеловал низ ее живота и встал.

— А теперь? — Руки Абигайль все еще лежали на его плечах.

Герцог освободился от строгого черного сюртука и ловко швырнул его на спинку кресла, оставшись в накрахмаленной белой сорочке и белом галстуке, сером шелковом жилете и брюках. Все это такое строгое и ладно скроенное восхитительно контрастировало с блестящими темными волосами Уоллингфорда и его исполненными страсти глазами.

— А теперь я почту за честь применить все полученные мной знания на практике.

Абигайль коснулась пальцем его губ.

— И с чего ты предлагаешь начать?

Уоллингфорд без предупреждения взял в рот палец Абигайль и принялся ласкать его языком, не сводя взгляда с ее лица.

— Мы начнем так, — сказал он наконец, — как и начинаются все уроки: с тщательного изучения.

— О нет. — Абигайль сделала шаг назад.

— О да.

Уоллингфорд подхватил ее на руки, усадил в кресло, а сам опустился на колени между ее ногами.

— Не прячься от меня, — попросил он, отводя в стороны руки Абигайль, которая попыталась сжать колени, но широкие плечи герцога не позволили ей этого сделать.

— А теперь, — сказал он, — постарайся расслабиться, так как для изучения потребуется время.

Абигайль закрыла глаза и запрокинула голову на подголовник кресла, накрытый его вечерним сюртуком. Она ощущала накрахмаленную ткань сорочки, а когда мужская ладонь коснулась низа ее живота, судорожно втянула носом воздух.

— Ты совершенство, — прошептал он. — Каждый дюйм твоего тела розовый и блестящий. — Мучительно медленно палец Уоллингфорда заскользил по шелковистым складкам.

— Уоллингфорд, пожалуйста… Я этого не выдержу. — Абигайль чувствовала себя беззащитной расплавленной массой, только ее ноги требовательно сжимали плечи мужчины.

— Ш-ш-ш. — Палец Уоллингфорда слегка погрузился в ее лоно. — Ты такая влажная, любовь моя.

— Господи, ну конечно!

— Насколько я понимаю, это свидетельствует о твоем желании?

— Ну конечно! — Абигайль вцепилась в волосы Уоллингфорда, который не обратил на это никакого внимания, погруженный в изучение тела любимой.

— А это твои губы, — удивленно произнес он.

— Это так называется? — охнула Абигайль.

— Да. Только твои гораздо красивее, чем те, что на картинке.

— Какой ты бесстыдник! Позволь мне встать.

Ответа не последовало. Абигайль сначала ощутила его дыхание, а потом поцелуй и подскочила, точно ужаленная.

— Тише, любимая. — Руки Уоллингфорда легли на ее бедра, чтобы удержать ее.

— О нет, нет! — Абигайль показалось, что ее душа взлетает над собственным телом вместе с сознанием.

— Твой аромат, дорогая. У меня нет слов, чтобы его описать. Мне хочется утонуть в нем. Ты просто божественна. — Язык Уоллингфорда — горячий и влажный — скользнул по входу в лоно Абигайль, и с ее губ сорвался крик. — Тебе больно?

— Да! Нет!

— Сделать это еще раз?

— Нет! О да! Да! — Абигайль вновь дернула Уоллингфорда за волосы.

Язык мужчины заработал с новой силой, не пропуская ни одной складочки, ни одной впадинки. Ничего, кроме того заветного места, где его сильнее всего желала ощутить Абигайль. Движения языка становились все более страстными и ненасытными, и вот уже она тяжело дышала и извивалась, пригвожденная точно бабочка к креслу напористыми губами.

«Я не выдержу этого, не выдержу! Никому не под силу выдержать подобное», — подумала Абигайль, но не смогла вымолвить ни слова. Поэтому она снова вцепилась в его шевелюру, слыша как будто со стороны странные звуки, вырывающиеся из ее горла.

— Какая ты пухлая и розовая!

— Уоллингфорд, умоляю!

— Умоляю: «Продолжай!» или умоляю: «Остановись»? Лучше позволь мне сосредоточиться, дорогая. Я ищу одну ужасно важную вещь. Я, конечно, животное, да к тому же новичок в таких делах, поэтому без твоей помощи не обойдусь. Это здесь? — Он лизнул Абигайль.

— Нет…

— Здесь?

— Нет… О Уоллингфорд…

Еще одно прикосновение языка.

— Здесь?

— Я сейчас умру! — охнула Абигайль. — И тебе придется…

— Здесь?…

— …очень долго…

— Уверена, что не здесь?

— …объясняться перед моей сестрой…

— А может, здесь?

— Выше, черт тебя возьми!

— А… — протянул Уоллингфорд. — Спасибо. Кажется, нашел.

И тут воздух покинул легкие Абигайль и все ее тело словно растворилось. Вокруг не осталось ничего, кроме горячего языка Уоллингфорда и восхитительного ощущения, зарождающегося в самом средоточии ее страсти. Большие мужские руки удерживали ее на месте, не давая приподняться или отстраниться, до тех пор, пока бешеный водоворот не достиг своего апогея и не поднял ее в небеса. Она выкрикнула имя возлюбленного.

Уоллингфорд замер, бормоча какие-то слова, которые она не слышала из-за оглушающего шума в ушах. Абигайль окутывал исходящий от Уоллингфорда терпкий мужской аромат, еще больше затуманивая сознание. Шум в ушах постепенно стих, и Абигайль спустилась на землю, вновь оказавшись в мягком кресле и в ласковых руках. Открыв глаза, она увидела покрытый замысловатыми узорами потолок. Бесконечный узор завораживал, и казалось, будто она взлетает, хотя ее руки и ноги обмякли и отяжелели.

Абигайль опустила взгляд и увидела, что Уоллингфорд улыбается. Его губы блестели, а глаза горели самодовольством.

— Полагаю, ты очень собой доволен, — сказала она.

— Чрезвычайно доволен.

— Это место смог бы найти любой.

— И все же я глубоко благодарен тебе за ценные указания. — Он продолжал улыбаться.

Абигайль наклонилась и поцеловала его.

— Спасибо. Это было восхитительно. Даже лучше, чем я могла себе представить.

— Дорогая, а я ведь даже еще не начинал, — рассмеялся Уоллингфорд.

— В самом деле?

В ответ Уоллингфорд поднялся с колен, расстегнул пуговицы серого шелкового жилета, вынул из манжет золотые запонки и положил их рядом с лампой. При виде его размеренных движений всю усталость Абигайль как рукой сняло. Она села в кресле и помогла ему расстегнуть сорочку, заметив на его брюках внушительную выпуклость.

Абигайль взглянула на Уоллингфорда.

— Можно?

Он кивнул.

Абигайль стянула с его плеч подтяжки и попыталась расстегнуть брюки. Однако пальцы не слушались, поэтому Уоллингфорд отвел ее руки и расстегнул пуговицы сам. За брюками последовали рубашка и нижнее белье. И вот он уже стоял перед Абигайль такой же нагой, как и она, а его напряженный жезл упрямо вздымался вверх.

Абигайль взяла Уоллингфорда за руки и попятилась к кровати, увлекая за собой.