Идеально. Это мой день... каждый день.

— О боже! Как больно! — кричит Сидни, крепко сжимая мою руку.

— Я знаю, малышка, но ты отлично справляешься.

— Ты тоже чертовски хорошо справляешься!! Как много детей ты вытолкал из своей вагины?

Доктор Макки, наш акушер-гинеколог, сидящая на стуле у раздвинутых ног Сидни, поднимает на меня глаза, и я уверен, что за маской она ухмыляется так же, как и медсестра, стоящая возле неё.

— Ну, не одного, но...

— Тогда. Просто. Не. Разговаривай, — цедит она, когда начинается ещё одна схватка.

— Вот и всё, Сидни, ещё раз сильно потужься и головка полностью выйдет.

Хмм... почему доктору Макки можно говорить?

— Ай! — Сидни кричит последний раз.

— Ваша очередь, доктор Салли, — заявляет доктор Макки, и я с трудом вытаскиваю свою руку из хватки Сидни, чтобы закончить роды нашего ребёнка.

Сидни не слышит указаний доктора и продолжает тужиться. Ребёнок вышел. ОН вышел. Я легко ловлю его — это лучший захват, который я когда-либо делал... а я сделал их много за свою жизнь. Я вытираю его рот, за этим сразу же следует его плач, и я передаю его матери.

— О боже! — она смотрит на него, затем на меня и слёзы катятся из её неотразимых карих глаз.

И я пропадаю. Взрослый мужчина или нет, но я не могу скрыть свои эмоции. Самая красивая женщина в мире дарит мне ещё одного ребёнка, сына.

Она протягивает свободную руку и вытирает мои слёзы.

— Теперь ты можешь говорить, — усмехается она.

— Великолепно. Ты великолепна, моя любовь, — я целую её и нашего сына.

— Люблю тебя, милый.

— Я знаю, что любишь, малышка. Я тоже тебя люблю.

Сидни всё время говорит о том, как сильно она меня любит. Это три простых слова, но они являются пищей для моей души. Я так долго ждал прежде, чем услышал их. И никогда не устану слушать то, как они звучат в её устах, как она продолжает смотреть на меня, пока я не улыбнусь в подтверждение этому.

Я перерезаю пуповину и беру на руки нашего сына, Ашера, в первый раз. Я кладу его под лампы и рассматриваю. Десять пальцев на руках, десять на ногах и сильные лёгкие.

Идеально. Это мой день... всегда.

17 августа 2014 г.

НАСТОЯЩИЙ ФУТБОЛ

— Оушен, разверни свои наколенники правильно. Очевидно, твой папа нарядил тебя так для первой тренировки.

— Я вообще-то слышу тебя, и она одевалась сама, — говорит Лотнер. Он идёт позади нас и несёт мешок с футбольными мячами на поле.

Я вытаскиваю Ашера из слинга и пытаюсь отдать его Лотнеру. Он поднимает руки вверх.

— Нет, извини, мне нужно проводить тренировку, малышка.

— Я здесь тренер, а ты помощник тренера, — цежу я.

Он поднимает футбольный мяч и ударяет его пару раз, чтобы проверить, что он хороший.

— Ну, мамы на собрании команды сказали, что им бы хотелось видеть, как Я провожу тренировку.

Я закатываю глаза.

— О, я уверена, они бы смотрели на что угодно в твоём исполнении. Припоминаю, что мне пришлось раздавать салфетки на той встрече, чтобы они смогли вытереть слюни с подбородков.

Он кидает мяч Оушен, когда всё больше машин подъезжает на парковку.

— Ты ведь не ревнуешь, нет, малышка? — шепчет мне на ухо Лотнер, а затем целует Ашера в щеку. — Потому что после того как ты трогала себя прошлой ночью, у тебя нет причин, чтобы...

— Лотнер! — я смотрю на него, выгнув бровь, а затем осматриваюсь по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не слышал.

Он тихонько смеётся с выражения моего покрасневшего лица.

— А теперь, если ты извинишь, мамы, то есть... ДЕТИ, заждались меня.

Я качаю головой, но улыбка на губах идёт в разрез с фальшивым раздражением, которое я пытаюсь показать.

Лотнер не даёт мне ничего из того, что, я думала, хочу иметь, но даёт мне всё, без чего я не могу жить. За прошедший год он добивается успехов в приготовлении вишнёво-миндальных галет и стряпает «секретный» рецепт пряного чая латте, что заставляет Лотнера понять из первых рук, почему я пью его с удовольствием, сравнимым с оргазмом. Когда он не надевает свой халат «доктора Салли», то выполняет роль отца года, помогая Оушен выучить правила американского футбола, сохраняя таким образом наши корни и заставляя дедушку Салливана гордиться. А ещё он учит её держать равновесие на серфе в нашем бассейне.

Ашер, мини-копия Лотнера, пока ещё не слишком требует его внимания, так как мама всё ещё является его источником питания. Однако они сблизились в родильном отделении. Я, вероятно, сделала самую лёгкую часть, вытолкнув его на этот свет. Лотнер поймал его, перерезал пуповину и проверил его лёгкие, вызвав его первый плач. На этот раз в комнате я была не одна, пускающая слёзы. Голубые ирисы очень сильно слезились в тот день.

— Мамочка! Мамочка! — кричит Оушен. — Я сделала это! Гол! — она атлетического телосложения, даже будучи в нежном возрасте трёх лет.

— Отлично! Хорошая работа, малышка, — я глажу её по волосам, когда она обнимает меня за ноги.

— Пицца! — улыбается она мне.

— Оу, папочка пообещал тебе пиццу?

Она кивает, когда мой ПОМОЩНИК тренера подходит к нам, дав детям час на то, чтобы повеселиться, а матерей обеспечивает наглядным примером, чтобы пойти и использовать свои вибраторы.

— Ну, как я поработал, тренер? — ухмыляется он, взяв за руку Оушен, когда мы идём к нашей машине.

— Было слишком много перехватов мяча.

— Они не перехватывали мяч, иногда они просто запутывались в ногах друг друга, — пожимает он плечами.

— Перехватывали, — бормочу я.

Мы пристегиваем детей на их сидениях и прежде, чем отъехать с парковки, оба оглядываемся на них, а затем друг на друга.

— Они прекрасны, прямо как их мамочка, — Лотнер наклоняется и медленно целует меня.

Голубые ирисы.

Потерянная в бесконечности его глаз, его любви, его сердца, я улыбаюсь.

— Они — это ты... несомненно ты.