– Все это так, – подтвердил Габриель. – И как раз тогда, когда ты со своим мужем плыла в Англию, я направлялся к виселице во дворе вильямсбургской тюрьмы.

– Но что произошло, Габриель? Мы были вместе в Монткалме… Все было хорошо. Что же случилось в промежутке между твоим отъездом и…

– Довольно лжи! – резко оборвал ее Габриель. – С меня довольно этого дешевого театра!

Шайна растерянно отступила на шаг назад.

– Что все это значит? Я не пони…

– Когда я покинул Монткалм, то вернулся в таверну «Лебедь». Там меня ждали люди – сыщики из Вильямсбурга. Им уже было известно, что я – Габриель Форчун. Они арестовали меня. Или пытались арестовать… Одним словом, на следующий день я очнулся в тюремной камере в Вильямсбурге.

– Но как они узнали? Ведь о том, кто ты на самом деле, не знал никто, кроме…

– Хватит притворяться! – Голос Габриеля громким эхом отразился от стен. – Меня арестовали по доносу, Шайна, понятно тебе? А Спотсвуд послал своих людей в Фокс-Медоу, чтобы арестовать мой экипаж!

– Только не надо на меня кричать! – воскликнула Шайна. – Я-то здесь при чем? Я вообще ничего об этом не знала!

– А затем был суд, – продолжал Габриель, не обращая внимания на слова Шайны. – И нас приговорили к смерти. Я сам, своими глазами видел, как умирают на виселице мои матросы. Мой экипаж! Мои люди – понятно это тебе? Я никогда не забуду этого жуткого зрелища… – Он перевел дыхание. – Затем настала моя очередь – я был последним…

Голос его стал хриплым.

– Я поднялся на эшафот. Меня поставили на скамейку и накинули на шею веревку…

Шайна негромко вскрикнула, но Габриель ничего не слышал и не видел – он даже не заметил, как побелело от ужаса ее лицо. Она шагнула к нему, желая обнять его, успокоить, пожалеть.

Он не дал ей прикоснуться к себе.

– Представь себе это. – Глаза Габриеля сверкнули. – Я почувствовал, как натягивается веревка. Ты можешь себе это представить, Шайна? Грубая веревка. Она обдирает, обжигает кожу, впивается, душит… Это больно, Шайна! Если бы ты только знала – как это больно!

Габриель распахнул высокий ворот своего сюртука и показал алый след от веревки, глубоко отпечатавшийся у него на шее.

Помолчал, охваченный нахлынувшими воспоминаниями.

Когда он вновь заговорил, голос его заметно дрожал.

– Спотсвуду не удалось захватить всех моих людей. Когда случилась облава, некоторых из них не было в Фокс-Медоу. И они не оставили меня, пришли в день казни в Вильямсбург и смешались с толпой зевак, пришедших посмотреть на то, как будут вешать пиратов. Они задумали устроить мне побег и в ту минуту, когда меня вешали, начали свалку возле эшафота. В общей суматохе им удалось буквально в последний момент снять меня с виселицы. Перерезали веревку, на которой я был повешен. Нож соскочил, и…

Габриель указал на шрам, пересекающий его щеку.

– Ты уцелел, – выдохнула Шайна. – Спасся. Но остальные…

– Еще одному удалось спастись, – ответил он. – Молодому помощнику канонира. Нас обоих сумели вывезти из Вильямсбурга. Ле Корбье подвел свою «Черную Жемчужину» прямо к мысу Джеймса. Там нас взяли на борт. Судно тут же взяло курс на Нью-Провиденс. Там я немного оправился и купил билет от Чарлстона до Лондона. Я решил разыскать тебя во что бы то ни стало.

– И убить?

– Да, убить, – мрачно подтвердил он. – Я пришел рассчитаться с тобой за гибель моих людей.

Шайна отошла к камину и опустилась в стоящее перед ним кресло. Комната кружилась у нее перед глазами, ноги не держали ее. Итак, Габриель преследовал ее, искал ее, чтобы убить.

Шайна невидящим взором уткнулась в горевшее в камине неяркое пламя.

– Но я не предавала тебя, – глухо сказала она наконец. – И я не повинна в гибели твоих людей.

– Не верю, – безразличным голосом ответил Габриель.

– Знаю, – устало откликнулась Шайна, – но это так.

Она с трудом поднялась, подошла вплотную к Габриелю, заглянула ему в лицо.

– Ты рассказал о пережитом тобой ужасе. Позволь теперь мне рассказать тебе – о своем. А потом делай что хочешь… Мне все равно…

Она сложила ладони, прижала их ко рту. Глубоко вздохнула, возвращаясь мыслями в прошлое, и начала:

– Йену Лейтону было известно твое настоящее имя. Не понимаю откуда, но он все знал. Во всяком случае, не от меня – я ему ничего не говорила. Он пришел ночью в мою спальню. Это было в тот день, когда мы ездили на бал в Брамблвуд – ты помнишь?

Шайна пристально посмотрела на Габриеля, но не дождалась ответа и продолжала:

– Он заявил мне, что ему известно, что ты – Габриель Форчун. И что мы с тобой любовники – это тоже ему известно. Затем он сказал, что хочет, чтобы я вышла за него замуж. Я отказала. Тогда он пригрозил, что если я не выйду за него и не уеду с ним в Англию, он выдаст тебя властям. И тебя будут судить, а потом повесят. Я ему поверила… и согласилась стать его женой.

Габриель скептически посмотрел на Шайну.

– А почему ты не обратилась ко мне? – спросил он. – Я бы смог позаботиться о Йене Лейтоне.

– Я боялась, – призналась Шайна. – Ведь для него ничего не стоило пойти к Спотсвуду и выдать тебя. – Она вздохнула и опустила глаза. – И он все-таки сделал это, даже несмотря на то, что я вышла за него!

– Он не делал этого! – огрызнулся Габриель. – Черт побери, Шайна, выслушаешь ты меня, наконец, или нет? Обвинение было предъявлено женщиной по имени Шайна Клермонт. На суде мне описали внешность этой женщины. Это была ты!

– Нет, неправда! – закричала Шайна. – Почему ты не хочешь выслушать меня? Почему ты не веришь мне, что это был Йен?

– Очень удобно все свалить на Йена, – ехидно заметил Габриель. – Тем более теперь, когда он мертв и не встанет из могилы, чтобы изобличить тебя во лжи.

Шайну охватило отчаяние. Ну что еще она может сделать? Как еще ей пробиться сквозь броню неверия Габриеля? Он похож на тот трибунал в Вильямсбурге – все понятно изначально, вина неоспорима, приговор известен наперед, и у нее не остается ни малейшего шанса оправдаться, защитить себя.

– Обвинение предъявлено тобой, – повторил Габриель, не обращая ни малейшего внимания на состояние Шайны.

– Оно могло быть подделкой, – ухватилась она за еще одну соломинку. – О господи, Габриель, неужели ты и впрямь считаешь, что я была способна встретиться с тобой ночью в саду, отдаваться тебе, клясться в любви, а затем пойти и предать? Неужели ты и впрямь думаешь, что это я напустила на тебя людей Спотсвуда и могла спокойно смотреть тебе в лицо, зная, что они уже поджидают тебя в «Лебеде»?

Габриель ничего не ответил, только посмотрел на Шайну ледяным взглядом.

Она глубоко, тяжело вздохнула.

– Так ты веришь, что я могла?.. О господи!

– Давай по порядку, – сказал наконец Габриель. – Итак, мы встретились. Приехали в Фокс-Медоу. Ты бежала. Лейтон спас тебя. Кто мог знать обо всем этом? Кому ты рассказывала всю свою историю? Вспоминай!

– Нечего вспоминать, – ответила Шайна. – Никому я не рассказывала. И все же кому-то все это стало известно.

– Но как это могло случиться?

Шайна запрокинула голову.

– Да не знаю я, не знаю! Ну что мне нужно сделать, чтобы ты наконец поверил мне?

Она всмотрелась в лицо Габриеля. Ничего. Ни капельки тепла. Как он считал ее повинной в смерти своих людей и в том, что сам стоял на краю гибели, так и считает. И что он думал о ней, поднимаясь на борт судна, чтобы плыть в Англию, то же думает и сейчас. Безнадежно. Бесполезно. Замкнутый круг.

Медленно, спотыкаясь, Шайна добрела до кресла и упала в него. «Все напрасно, – устало подумала она. – И ничего уже не изменить. Габриель презирает меня, и в своем сердце он давно уже вынес свой приговор. И любовь его ко мне давно сгорела, превратилась в серый пепел. Где те времена, когда он так страстно желал меня, готов был драться за меня с целым миром? Ушли, канули в вечность! Не любовь, а ненависть горит теперь в его сердце. Ненависть и желание отомстить!»

Что ж, пожалуй, у нее не осталось больше никаких надежд на будущее, никакой цели в жизни. Она безвозвратно потеряла Габриеля – так же, как раньше потеряла своего ребенка от него. Вот ведь как бывает в жизни! Она считала, что Габриель умер – но он вернулся. Он вернулся, но это не принесло Шайне ни радости, ни счастья. Она любила одного человека – вернулся другой: оскорбленный, озлобленный, презирающий ее.

Шайна с трудом поднялась и медленно направилась мимо Габриеля к двери. Открыла ее и вышла к коридор. Габриель молча последовал за нею. Остановился в дверном проеме, равнодушно наблюдая, как Шайна нерешительно переминается в коридоре, озираясь по сторонам.

– Где твоя комната? – спросила она, не поворачивая головы.

– Зачем тебе знать? – коротко спросил он.

Шайна оглянулась через плечо и настойчиво повторила:

– Которая?

– Эта, – указал он на дверь в противоположной стене холла.

Шайна подошла к двери, открыла ее и заставила себя шагнуть через порог. Она торопливо перебирала вещи Габриеля и вскоре нашла то, что искала.

Габриель недоумевающе следил за ней. Когда она выпрямилась, он увидел в ее руках пистолет. Встревожившись, Габриель шагнул вперед.

– Шайна! Зачем ты взяла его? – воскликнул он.

С каменным лицом Шайна подошла к нему, сунула в руки тяжелую рукоять пистолета.

– Возьми, – тихо сказала она. Габриель не шелохнулся, и тогда она повторила чуть громче: – Ну же! Возьми!

Он осторожно взял у нее из рук пистолет.

– Что все это значит? – спросил он неподвижно застывшую перед ним Шайну.

– Ты приехал в Англию, чтобы разыскать меня, – безразличным тоном сказала она. – Приехал, чтобы убить меня, не так ли?

Габриель отвел глаза в сторону. Немного помолчал, затем коротко бросил:

– Так.

– Тогда действуй!

– Шайна…

– Нет, нет, – прервала она его. – Ты уже осудил меня в своем сердце и вынес приговор. Я говорила, что не предавала тебя. Клялась, что неповинна в гибели твоих людей. Ты мне не поверил. Что ж, если ты по-прежнему уверен в моей вине, – давай, приступай. Отомсти мне!

Габриель посмотрел на пистолет, лежащий у него на ладони. Красивая и опасная вещь из металла и красного дерева.

Он поднял глаза на Шайну. Сколько безнадежности в ее взгляде! Сколько обреченности и готовности принести себя в жертву в ее застывших голубых льдинках глаз!

Ему невыносимо было видеть ее такой жалкой. Невыносимо.

Габриель отвернулся и осторожно положил пистолет на стол.

– Возвращайся в постель, Шайна, – вяло сказал он. – А завтра мы уедем отсюда.

– И куда же? – безразлично спросила она.

– Домой.

Какая же она хрупкая, беззащитная, юная в его просторной рубашке.

– Завтра мы сядем на судно, отплывающее в Северную Каролину. Поедем в Фокс-Медоу. – Габриель заметил, как напряглась Шайна, и поспешил успокоить ее: – Там мы будем в безопасности. После моего освобождения люди Спотсвуда рыщут по соседним штатам в поисках остатков моего экипажа. А дома никто нас искать и не подумает.

– Зачем ты хочешь отвезти меня туда? – спросила она. – Почему не хочешь закончить все здесь? Отомстил бы сразу! Разве не этого ты хочешь?

Габриель медленно покачал головой. Как случилось, что треснул, растаял лед в его душе? А ведь он был так уверен в том, что она предала его. Лгала, шепча слова любви. С холодным сердцем отправила на смерть его лучших людей. Как он мечтал о том дне, когда сможет отомстить ей за все, как ждал он этой минуты! И вот она пришла, но…

Габриель был уверен, что не дрогнет и совершит то, что поклялся совершить, как только Шайна попадет к нему в руки. Выслеживал ее, продумывал планы мести, а теперь…

– Иди ложись, Шайна, – повторил он. – Я всегда делаю то, что обещаю. И живу по собственным законам. Но я никогда, никогда не подниму руку на невиновного. Ты утверждаешь, что невиновна в гибели моих людей…

– Но ты не веришь этому, – вставила она.

– Не важно, верю я тебе или нет. Я отвезу тебя в Фокс-Медоу. Дам тебе шанс доказать, что ты невиновна. Но будь уверена, если тебе не удастся это сделать, ты пожалеешь о том, что совершила.

Шайна молча кивнула и вернулась в свою спальню. И там, лежа в полутьме, освещаемой лишь слабым пламенем огня в камине, она подумала, что в окружавшем ее непроницаемом мраке наконец-то забрезжил свет. Хотя Габриель и не поверил пока в ее невиновность, что-то все же переменилось в нем. Ей остается надеяться, что где-то в глубине его души еще остается вера в то, что она, Шайна, не солгала и не предала. Этой верой теперь будет жить и она. Шаг за шагом, она сумеет выбраться из этой бездонной пропасти отчаяния.

И только теперь, оставшись одна, Шайна до конца осознала – как близко к краю она стояла сегодня. Ведь достаточно было Габриелю нажать курок, и…

Да, можно считать, что сегодня она второй раз родилась на свет. Так пусть же этот свет не гаснет, пусть ведет ее сквозь мрак и отчаяние.