Сандра Дюбэй - Неукротимый

В те редкие минуты, когда к Шайне возвращалась способность трезво мыслить, она невольно тянулась к ножу, оставленному ей милосердным Ле Корбье. Одно, только одно движение сверкающей стали – и она освободится от нескончаемой муки.

Но она никак не могла заставить себя сделать это решительное, роковое движение. Где-то в глубине подсознания у нее оставалась надежда на спасение, на чудо.

Воистину, надежда умирает последней!

Счет дням Шайна потеряла уже давно. Они тянулись однообразной чередой – палящие долгие дни и освежающие, но такие короткие ночи. То раскаленный шар, обжигающий глаза даже сквозь прикрытые веки, то черная бездна над головой, усыпанная серебряными гвоздиками бесконечно далеких равнодушных звезд.

Жаркий день – десятый? сотый? – близился к вечеру. Ненавистное багровое солнце медленно опускалось к горизонту, окрашивая океан в кроваво-красный цвет. Скоро настанет ночь, и можно будет хоть ненадолго забыть про дневного убийцу.

Шайна с трудом приподняла голову, чтобы окинуть взглядом бесконечную пустыню океана. Все как всегда… Изумрудная зелень волн, дрожащее в воздухе прозрачное марево. Пустота…

Воспаленные глаза Шайны выхватили на горизонте темную точку. Что это? Корабль?

Да, вон как четко обрисовался силуэт мачт на багровом фоне заходящего солнца!

Корабль…

Шайна застонала и равнодушно отвела взгляд.

Корабль!

Она прекрасно понимала, что это очередной мираж – и не более того. Сколько она уже перевидала миражей за последние дни!

То ей мерещился корабль, то Фокс-Медоу, то Габриель… Поначалу миражи доводили ее до сумасшествия, заставляли рыдать, чувствовать себя беспомощной и обманутой.

Но потом она привыкла к этому и стала относиться равнодушно.

Вот почему Шайна так мало уделила внимания появившемуся на горизонте силуэту судна. Миражом больше, миражом меньше… Лучше вообще не смотреть в ту сторону, чтобы не расстраиваться лишний раз.

А Габриель, не отрываясь, всматривался в приближающийся клочок суши сквозь подзорную трубу, которой любезно снабдил его Ле Корбье.

– Ничего, – сказал Габриель стоявшему рядом с ним смуглому пирату. – Ничего…

И тут в быстро сгущающихся сумерках ему удалось рассмотреть белое пятнышко – самодельный тент, который Шайна соорудила из разорванной на полосы нижней юбки.

– Постой! – воскликнул Габриель. – Есть! Готовьте шлюпку – как только мы подойдем поближе, я сразу отправлюсь на берег!

Ле Корбье поспешил исполнять приказ Габриеля. Он боялся даже подумать о том, что именно может увидеть Габриель на острове. Два чувства переполняли душу Ле Корбье: надежда и вина.

Шайна слышала шелест ветра в парусах, всплеск спущенной на воду шлюпки, далекие крики, которыми пираты помогали Габриелю отыскать самый короткий и безопасный путь к берегу среди подводных камней, окружавших остров.

Шайна решила не оборачиваться. То, что слуховые галлюцинации добавились к зрительным, ее не удивляло и не пугало. Еще одна гримаса судьбы на прощание!

– Налегай! – бешено рычал на гребцов в шлюпке Габриель. – Налегай! Шевелись, черти!

Он соскочил на берег раньше, чем нос шлюпки ткнулся в прибрежные камни. В руке его была зажата фляжка с водой, и он размахивал ею на бегу, словно знаменем надежды.

Габриель подбежал к лежащей на камнях Шайне, успев на бегу с одного взгляда увидеть и заметить почти все – и крошечную ямку для сбора воды – пустую, высохшую, и тент из лохмотьев некогда белого шелка.

Шайна безучастно лежала на горячих камнях – обожженная до черноты солнцем, исхудавшая настолько, что сквозь красно-коричневую кожу проступала каждая косточка. Она не шевелилась, казалось даже – не дышала.

Габриель на секунду замешкался, боясь наклониться и почувствовать под ладонью мертвую остывшую плоть. Он боялся перевернуть тело Шайны и увидеть на ее лице застывшую навеки маску предсмертной муки.

Затем он набрался мужества, наклонился и перевернул ее лицом вверх.

Она была жива. Еще жива – слабый хрип вырвался из ее горла. Чуть заметно дрогнули воспаленные веки.

– Габриель… – чуть слышно шепнули запекшиеся губы. Слабо шевельнулась рука, но тут же бессильно упала на землю.

На глазах Габриеля показались слезы – впервые за много, много лет.

– Я пришел за тобой, – прошептал он. – Я боялся… Я так боялся… что опоздаю. Я увезу тебя домой, Шайна. Домой. И все снова будет хорошо, и мы…

– Нет… – веки Шайны плотно сомкнулись. – Все… Хватит…

Она какое-то время молчала, едва слышно вдыхая горячий воздух. Затем зашептала снова:

– Хватит… У меня нет больше сил убеждать тебя. Лучше умереть… – Она шевельнула рукой в направлении ножа. – Пора. Помоги мне, Габриель. Такая боль… Я не могу больше…

Габриель поднял нож и зашвырнул далеко в море. Сверкнула сталь, послышался негромкий всплеск, и страшный подарок Ле Корбье нашел вечный покой на песчаном дне.

– Ты не можешь, ты не должна умереть! – взмолился Габриель. – Черт побери, Шайна, ты не смеешь!

Он сорвал крышку с фляги с водой и поднес ее к губам Шайны. Приподнял, придержал ей голову. Она сделала несколько глотков и приоткрыла глаза.

– Я должен поднять тебя, Шайна, – сказал Габриель и, зная, как мучительно больно будет это для нее, добавил: – Прости меня.

Затем подумал, что еще больнее сделал ей своими подозрениями, незаслуженными упреками… Ожоги заживут, но заживут ли когда-нибудь сердечные раны?

Он вздохнул и повторил:

– Прости меня.

Свежий вечерний ветерок налетел, коснулся опаленной кожи. Шайна невольно вздрогнула.

– Габриель, – чуть слышно прошептала она и обхватила его шею слабыми, тонкими руками.

Только теперь она поверила в то, что перед нею не мираж. Поняла, что Габриель знает всю правду о том, что случилось. Почувствовала, как навсегда уходят из сердца все старые обиды и печали. Жизнь начинается с новой страницы, и первую строчку на ней они напишут вместе с Габриелем.

– Габриель, – повторила она. – Отвези меня домой…

Он бережно подхватил ее невесомое тело и понес к берегу, к ожидавшей их шлюпке. Даже отсюда было видно, как приветственно машут матросы на палубе «Золотой Фортуны».

Свежий ветерок наполнял паруса бригантины. Еще немного, и они уплывут домой, в Фокс-Медоу – вместе и навсегда.

Фокс-Медоу, пять лет спустя

Шайна Сент-Джон, хозяйка Фокс-Медоу, сидела на широкой веранде своего дома. Дела на их плантациях шли превосходно – Габриель оказался толковым хозяином, что было неожиданностью для него самого.

Улыбнувшись, Шайна склонилась над своей крошечной дочкой, Брайной. Девочке только что исполнился месяц. Она унаследовала от отца густые черные волосы и голубые глаза от матери. Нет сомнений – эта кроха вырастет и станет такой же красивой, как ее мать. Шайна легонько вздохнула и поправила на спящей дочери одеяльце. Сколько мира, покоя и смысла появилось в жизни с рождением детей! И как изменилась жизнь в окружающем мире!

Ликвидировано пиратство. Последнюю точку поставила решительная схватка между губернатором Спотсвудом и Черной Бородой. Эдвард Тич проиграл ее, был схвачен и казнен. После этого разбою в американских водах пришел конец – полный и беспощадный. Канул в Лету ужасный промысел, легендой стали державшие в страхе все побережье морские волки и их капитаны.

Ле Корбье уцелел, вернулся домой, на Мартинику, и время от времени присылал письма, в которых описывал свою жизнь на плантации, хозяином которой стал. О прошлом он не писал никогда.

С пиратов мысли Шайны перекинулись к Ребекке. Она тоже выжила, избежав заслуженного наказания. От расправы ее спасла война, начатая губернатором Спотсвудом против пиратов. И все же жизнь Ребекки была пропитана страхом – до самой смерти ее будет преследовать мысль о том, что однажды в дверь постучатся непрошеные гости. В остальном жизнь Ребекки устроилась не так уж и плохо – вскоре после того, как Габриель заново обрел Шайну, она обрела мужа, того самого Джошуа Сойера из Силвер-Крика.

Темный силуэт мелькнул на опушке леса, и Шайна увидела Габриеля. Он погонял лошадь, спеша к дому. Впереди него на седле гордо восседал в объятиях отца их сын, Раф, – так они сократили его полное имя – Рафаэль.

Осенью Рафу исполнится четыре.

Мальчик издали увидел мать и радостно закричал, поднятый высоко в воздух сильными отцовскими руками. Габриель тоже улыбался, и от его улыбки по сердцу Шайны расплылось приятное тепло. Она любила своего мужа, и любовь эта становилась с каждым годом все сильней.

Подбежал грум, подхватил под уздцы коня, и Габриель, прижимая к груди сына, взбежал по ступенькам на веранду, где сидела Шайна.

Она знала, что муж ее счастлив. С улыбкой смотрела Шайна, как он спешит ей навстречу, и неожиданно поймала себя на том, что сквозь черты преуспевающего землевладельца, счастливого мужа и отца проступает его прежний облик – бесстрашного моряка, отчаянного пирата, грозного капитана Форчуна, прошедшего огонь и воды, неудержимого и неуловимого.

Таким она знала его. Помнила. Любила.

Габриель поднял на Шайну свои бездонные зеленые глаза, и она поняла, что эта память живет и в нем – в каждом его вздохе, в каждом взгляде, в каждом биении сердца.