– Мне нужно спешить, – ответил Габриель и снова передернулся от ужасных картин, нарисованных его воображением. Картин, на которых Шайну окружали дикие, зверские физиономии с налитыми кровью глазами.

– Габриель, – Ребекка нежно коснулась ладонью его шеи. – Забудь Шайну. Останься со мной. Нам будет так…

– Я должен идти, – повторил Габриель, легонько отстраняясь от Ребекки. – Пойдем. Я отвезу тебя домой.

– Габриель…

– Ну же! – прикрикнул он. – Или я оставлю тебя прямо здесь!

Не испугавшись его грозного вида, Ребекка обратилась к нему:

– Зачем тебе спасать ее? В конце концов, она предала тебя, и это стоило жизни твоим людям… И ты едва не погиб…

Габриель смотрел на Ребекку невидящим взглядом и молчал. Затем вскочил в седло, протянул девушке руку. В его зеленых глазах появилось знакомое Ребекке упрямое выражение, и она поняла, что Габриель принял решение, и этого решения не отменить и не поколебать ни словами, ни слезами. Ничем.

Идти домой в одиночестве? Далеко, холодно, тоскливо.

Ребекка протянула Габриелю руку, и он легко поднял ее в седло.

Они ехали молча. Ребекка впереди, ближе к холке, Габриель позади. Жеребец стучал копытами по промерзшей земле, всхрапывал, выбрасывая из ноздрей в морозный ночной воздух струи пара. Ребекка смотрела на ночной лес, мелькавший по сторонам, и в сердце ее рос, тяжелел камень застарелой ненависти к Шайне.


Снявшись с якоря в Окракоук, «Золотая Фортуна» легко бежала по глади спокойного изумрудно-зеленого моря. Было тепло и безветренно. Окна капитанской каюты, распахнутые настежь, блестели в лучах заходящего солнца, словно огромные сигнальные огни.

А внутри просторной каюты стояла Шайна – со связанными пеньковой веревкой руками. За столом, перед которым она стояла, сидел важный, торжествующий Ле Корбье, а по бокам – четверо матросов из прежнего экипажа «Золотой Фортуны», плававших еще под началом Габриеля.

Шайна посмотрела на своих судей с напускным спокойствием. На самом деле она умирала от страха. Да и как иначе, когда в их глазах столько ненависти! На что ей можно надеяться, если приговор заранее читается на их угрюмых лицах с хищными, горящими глазами!

Какими страшными бывают капризы судьбы! Смертный приговор Шайна услышит в той самой каюте, где она впервые принадлежала Габриелю. Здесь она стала женщиной, здесь испытала боль и наслаждение, здесь сделала тот шаг, что отделяет в сердце человека ненависть от любви. Вот и последний в ее жизни шаг ей предстоит сделать в этих стенах.

Она старалась заставить себя забыть о Габриеле. Мысли о нем немедленно пробивали брешь в той броне, которую она надела на себя. Нельзя, чтобы эти самозваные «судьи» увидели ее слабость.

Шайна справилась с собою вовремя и твердо взглянула на сидящих за столом в ту минуту, когда Ле Корбье медленно начал:

– Вы обвиняетесь в предательстве Габриеля Форчуна и членов его экипажа. Вы обвиняетесь в том, что стали причиной их смерти. Таких поступков не прощают. Свидетельские показания…

– Показания! – огрызнулась Шайна. – Какие еще показания? Какие, к черту, свидетельства? Дурацкий клочок бумаги! А покажите-ка мне хоть одного человека, который подтвердит, что видел, как я писала эту проклятую бумажонку! Покажите хоть кого-нибудь, кто слышал, как я говорила что-нибудь кому-нибудь о Габриеле и его людях!

– Довольно! – оборвал ее смуглый хозяин каюты. – Мы уже слышали все это много раз. Пора принимать решение. Что скажете вы? – обернулся он к сидящим по левую руку от себя.

Неуклюжий, лохматый пират бросил со своего конца стола пристальный взгляд на Шайну.

– Виновна! – пророкотал он.

– Виновна! – согласился с ним сидевший рядом.

Затем и с другого конца стола словно многоголосое эхо прозвучали те же слова.

Ле Корбье окинул Шайну долгим взглядом и подытожил:

– Виновна!

Он снова оглянулся на сидевших слева и справа от него матросов.

– Наказание? – коротко спросил он, и весь трибунал в один голос выдохнул:

– Смерть!

Шайна прикрыла глаза и слегка покачнулась на ослабевших ногах. Приговор не был для нее неожиданностью. Собственно, ничего другого она не ждала, да и ждать не могла. Но даже ожидаемый, предопределенный приговор поверг ее в состояние шока.

«Судьи» сблизили головы, понизили голоса и стали негромко что-то обсуждать. Активнее всех вел себя Ле Корбье. Он энергично жестикулировал руками, попеременно обращаясь к каждому из членов трибунала.

Шайна наблюдала за ними со странным отрешенным спокойствием. Несомненно, пираты выбирают сейчас для нее вид казни, и Ле Корбье, похоже, не нравится тот способ, на котором настаивают остальные. Но те, как видно, уступать ему не собираются.

Наконец Ле Корбье смирился с общим мнением, обернулся к Шайне. Всматриваясь в глубину потемневших глазок смуглого пирата, она приготовилась услышать худшее.

– Вас высадят на острове, – с явной неохотой объявил Ле Корбье. – И оставят там одну – без воды, без пищи и без оружия.

– Проклятие! – выдохнула Шайна.

Умереть медленной и мучительной смертью от голода и жажды на безымянном клочке земли, затерянном среди океана, – это была самая жестокая казнь, какую только можно было придумать!

Только теперь силы оставили ее, и Шайна осела на пол в глубоком обмороке.

26

Остановившись на ступеньках родного дома, Ребекка окликнула:

– Габриель!

Он нехотя обернулся. Ему было жаль бесполезно потраченного – да еще с риском для жизни! – времени на вылазку в Виргинию. Габриель чувствовал себя опустошенным, уставшим, озабоченным. Сейчас он хотел только одного – найти спокойное местечко, где можно отдохнуть пару часов, а затем – снова вперед, на сей раз на поиски Ле Корбье, в руках которого – Габриель теперь совершенно не сомневался в этом – находилась Шайна.

– В чем дело? – коротко откликнулся он. – Мне нужно спешить, ты же знаешь, Ребекка.

– Зачем? – спросила она, возвращаясь и берясь за стремя. – Пусть пираты сделают с Шайной то, что задумали.

Габриель пристально взглянул на нее.

– Ты сама не понимаешь, что ты говоришь!

– Ну пожалуйста, Габриель, – продолжала настаивать Ребекка. – Я люблю тебя! И всегда любила – всегда, всегда! И вечно буду любить! А Шайна… Ну что Шайна? Ведь она не стоит тебя! Забудь ее! Не рискуй из-за нее еще раз жизнью. Хватит!

– Я должен, – убежденно ответил Габриель. – Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю ее.

– Нет! – задыхаясь, закричала Ребекка. – Нет! Не верю!

– Но это так, – заверил он. – Все, прощай, Ребекка!

Габриель тронул поводья и услышал за спиной яростный шепот:

– Будь ты проклят! Катись в ад, скатертью дорога! Ведь ты обещал жениться на мне! На мне! Ты же обещал! Ты мой!

Габриель придержал жеребца, обернулся.

– Ребекка, – успокаивающе сказал он. – Еще раз повторяю: я ничего не могу с собой поделать. И поверь – у меня никогда и в мыслях не было сделать тебя несчастной!

– Неужели ты так и не сможешь понять? – горько воскликнула она. – Ты не должен, не смеешь оставлять меня! Я не могу без тебя жить! Не хочу! Не хочу! И знай, если ты все-таки оставишь меня, то Шайны тебе все равно не видать как собственных ушей!

– Ну а ты-то что можешь сделать? – ответил ей Габриель. – Ничего. Ровным счетом – ничего!

– Ты так думаешь? – усмехнулась Ребекка. – Ты дурак, Габриель Сент-Джон! А теперь давай, катись, ищи свою Шайну! Люби ее – пока не поздно! Не долго тебе осталось! На сей раз ты не скроешься! Запомни это хорошенько!

Усталый мозг Габриеля пропустил мимо это любопытное признание, эту многозначительную оговорку. Пришпоренный конь рванул с места в галоп и резво помчал своего всадника к лесу. Там Габриель направил вороного к маленькому полуразрушенному домику, затерявшемуся среди чащи. Габриель знал о его существовании и собирался отдохнуть там несколько часов перед тем, как продолжить поиски Шайны.


Проснулся он ближе к полудню. Последними словами обругал себя за то, что так долго проспал. Сон ничуть не освежил Габриеля – устало ныли все кости, туман стоял в голове, но о том, чтобы задержаться здесь еще хоть ненадолго, не могло быть и речи. От него сейчас зависела жизнь Шайны, и он спешил сделать все, что в человеческих силах, чтобы спасти ее.

Вороной негромко заржал, когда Габриель взнуздал его и уселся в седло. Животы у всадника и у коня подвело от голода, но Габриель решил нигде не останавливаться даже для того, чтобы слегка перекусить, пока не покинет смертельно опасную Виргинию и не пересечет границу Северной Каролины, где ничто не будет ему угрожать.

Так же, как и накануне, Габриель поскакал по окраине плантаций Монткалма. Все было как вчера, когда он похитил Ребекку, приняв ее за Шайну, – то же ровное, белое поле…

Стоп! Сквозь крупные медленные хлопья снега взгляд Габриеля выхватил стоящую возле дерева пару. Рыжий конь привязан к стволу. Мужчина и женщина стоят рядом и о чем-то доверительно беседуют.

В первый момент Габриель почувствовал укол в сердце – ему показалось, что в стоящей женщине он узнал Шайну. Но спустя секунду он понял свою ошибку. Под деревом была Ребекка.

Придержав поводья, Габриель внимательно изучал открывшуюся его глазам картину. Что-то в ней ему не понравилось, насторожило… Схожесть Ребекки с Шайной? То, как она разговаривает с мужчиной? Или сам мужчина?

Тихонько приблизившись, Габриель смог наконец рассмотреть лицо незнакомца. Присмотрелся и вздрогнул.

Незнакомец ему был хорошо знаком. Точнее, памятен. Это был один из тех людей, что поджидали тогда в «Лебеде» возвращения Габриеля. Ждали его, чтобы арестовать. Да, сомнений не оставалось – это был сыщик из Вильямсбурга. Габриель припомнил, что именно этот человек и предъявил тогда ордер на арест, в котором губернатор обвинял его в пиратстве.

В этот момент Габриель вдруг осознал всю правду. Все стало на свои места, словно кончился длинный темный тоннель и мысли Габриеля вырвались наконец на свет божий.

Конечно же, это была Ребекка! Ребекка! Это она дала показания против него! Выдала себя за Шайну, прекрасно зная, что та уплывает в Англию. И подпись под документом – «Шайна Клермонт» – сделана ее рукой! А значит, в гибели его экипажа повинна она, а не Шайна!

Ужас и отвращение охватили Габриеля. Он столько времени преследовал любимую, чтобы убить за преступление, которого она не совершала! Она сотню раз твердила ему о своей невиновности, но он не захотел, не сумел понять и услышать ее. Считал все ее слова пустыми отговорками, бесполезным сотрясением воздуха. А теперь… Он застонал и прикрыл глаза. А теперь она в лапах Ле Корбье и его молодчиков – пышущих ненавистью, жаждущих ее крови… О боже, почему все стало понятно ему лишь сейчас, когда может быть уже поздно! Безвозвратно поздно!

Габриель очнулся от оцепенения, когда услышал истошный крик Ребекки:

– Вот он! Вот он! Это он, он! Габриель Форчун!

– Эй вы! – подхватил мужчина. – Форчун! Стойте! Немедленно!

Круто разворачивая вороного, Габриель краем глаза успел заметить, что спутник Ребекки лихорадочно отвязывает своего коня. Привстав на стременах, Габриель пустил коня в галоп и стрелой полетел прочь. Ему хотелось быть подальше от губернаторских агентов – ведь за встречей с ними неизбежно следует встреча с губернаторской веревкой!


Преследователь оказался настырным. Он погонял своего рыжего жеребца и размахивал зажатым в руке тяжелым пистолетом.

– Стой! – кричал он. – Стой! Приказываю именем короля – стой!

Габриель молча погонял коня. Мелькнула мысль о том, что он легко мог бы избавиться от преследователя – заряженный пистолет торчал у Габриеля за поясом, а стрелком он был изрядным… Но нельзя на радость Спотсвуду отягощать свою вину еще и убийством. Во всяком случае, до того момента, пока это не станет вопросом жизни и смерти для Габриеля или его преследователя.

Лошади вынесли седоков на речной обрыв. Прибрежная полоса внизу была неширокой, но каменистой. Габриель мгновенно принял решение и приготовился к рискованному прыжку.

Но в тот момент, когда копыта жеребца оторвались от земли, за спиной Габриеля грянул выстрел. Он почувствовал обжигающий удар – пуля пробила плащ и слегка задела поднятую вверх руку.

Сзади послышался крик, но не торжествующий, а испуганный. Габриель обернулся и увидел, как тяжело, медленно заваливается на бок рыжий и падает, падает вниз вместе со своим седоком – прямо на торчащие из песка острые глыбы. Не задерживаясь, не задумываясь о раненой руке, о крови, теплой струйкой текущей вдоль разодранного рукава, Габриель выбрался на дорогу и помчал прочь.

Габриель поклялся в душе, что придет день, и он еще встретится с Ребеккой и спросит с нее и за смерть своих людей, а теперь, возможно, и за мученическую гибель Шайны. О, как слеп он был, как слеп! Одна теперь надежда – на судьбу и удачу. Если они не покинут Габриеля, ему, возможно, еще удастся разыскать Шайну и спасти ей жизнь.