– Мне удалось бежать, – пояснила она, – и посчастливилось встретить доктора Лейтона. Он был так добр, что прервал свое деловое путешествие в Вильямсбург для того, чтобы привезти меня к вам в целости и сохранности.

– Не могу передать, как я вам благодарен, – сказал лорд Клермонт, протягивая Йену руку. – Не окажете ли вы нам честь своим посещением? Мы были бы очень рады видеть вас на нашем семейном торжестве в честь чудесного спасения моей племянницы!

– Весьма сожалею, милорд, – ответил Йен, а Шайна при этих его словах испытала большое облегчение. – Но мои дела в Вильямсбурге не могут больше ждать. Я должен ехать немедля.

Шайна надеялась, что это все, но напрасно. К ее огорчению, дядя продолжал:

– Будьте внимательны на дороге, сэр! До Вильямсбурга более четырех лиг, и путь лежит через Черные Болота. Погода в последние дни была дождливой, и теперь там, я полагаю, непролазная топь. Скажите своему кучеру, чтобы он был поосторожнее!

– Благодарю вас, сэр, – ответил Йен. – Я последую вашему совету.

– Отлично. Ну а потом, когда вы закончите все свои дела? Тогда-то вы не откажетесь быть нашим гостем? Позвольте нам отплатить за вашу доброту.

Темные глаза Йена взглянули – но не на лорда Клермонта, а на Шайну – с теплотой и признательностью.

– Возможность еще раз увидеть мисс Клермонт будет для меня лучшей наградой, – мягко сказал он.

Дядя внимательно посмотрел на Йена, на Шайну, затем снова на Йена, словно пытаясь проникнуть в мысли молодого доктора. Затем негромко прищелкнул языком и кивнул головой.

– Хорошо! – пробасил он. – Будем ждать вас, доктор. А теперь, я полагаю, нам пора домой.

Шайна вместе с дядей покинула таверну, сопровождаемая напутствиями Йена, не перестававшего желать им всего самого лучшего и заверявшего, что он навестит их, как только закончит свои дела в Вильямсбурге. На улице они сели в поджидавшую их коляску, запряженную четверкой прекрасных лошадей серой масти.

– Мне кажется, этот молодой человек испытывает к тебе самые нежные чувства, моя дорогая, – заметил Артур Клермонт, когда экипаж покатил прочь из города по направлению к Монткалму.

– Вполне возможно, – рассеянно ответила Шайна, с наслаждением подставляя лицо легкому ветерку, дувшему со стороны моря. – Вполне возможно, сэр.

– Сэр? – возмущенно сверкнул голубыми глазами Артур. – Навсегда забудь эти глупости. Я – твой дядя. Дядя Артур. Так и зови меня впредь, пожалуйста!

Затем он сбавил тон и добавил мягким басом:

– Детка моя! Я не хочу мучить тебя расспросами о том, что тебе довелось пережить в руках этих мерзавцев. Может, тебе совсем не хочется делиться со мной своими переживаниями. Но я надеюсь, что если со временем ты все-таки решишь сделать это, знай – я выслушаю тебя в любое время и окажу тебе любую помощь, какую только смогу. Так что прошу тебя: со всеми трудностями обращайся немедленно ко мне…

– Спасибо, дядя, – прошептала Шайна.

Она была благодарна ему, но не могла представить себя рассказывающей лорду Клермонту о том, что сделал с ней Габриель Форчун. Нет, ей не хотелось даже вспоминать об этом человеке. Снова в голове Шайны возникло лицо Габриеля с пронзительными зелеными глазами и та ночь на борту «Золотой Фортуны»…

Шайна тряхнула головой, решительно отгоняя навязчивые воспоминания.


Некоторое время они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Шайна дышала полной грудью, любуясь прекрасными видами сельской природы. По краям дороги тянулись луга, буйно зеленеющие после дождей, усыпанные желтыми, синими, красными огоньками полевых цветов. Стояла полнейшая тишина, и Шайне казалось, что она находится в каком-то сказочном мире – вне времени и пространства.

Но вот вдали показались освещенные ярким солнцем, крытые красной черепицей высокие острые крыши.

– Приехали, – прервал затянувшееся молчание лорд Клермонт, когда карета свернула и покатилась сквозь арку каменных ворот, украшенных лепными изображениями ананасов – традиционным символом гостеприимства. – Монткалм.

Карета быстро миновала небольшой лесок, тянущийся по краю обширных табачных плантаций. Сделав плавный поворот, она подкатила к большому красивому дому, выстроенному в григорианском стиле и окруженному цветущим садом, сбегавшим вниз, к сверкающей на солнце реке. Дом был высокий, двухэтажный, с крутой крышей, по углам которой возвышались тонкие трубы дымоходов. Выложенный из камня, со сверкающими большими окнами, дом производил впечатление жилища солидных, богатых людей.

Когда карета подъехала еще ближе, Шайна заметила маленького негритенка, который быстро взбежал вверх по ступеням крыльца и скрылся за входной дверью.

«Грум!» – догадалась Шайна. Держать в доме таких негритят было модно в богатых английских семьях. Их наряжали в шелковые курточки и заставляли сопровождать во время прогулок своих хозяек, неся на руках вслед за ними маленьких комнатных собачек. Этих негритят привозили в Англию отсюда, из Америки, отрывая малышей от родины и от семьи. Правда, и избавляя их при этом от утомительной и тяжелой работы на плантациях – вроде тех, что они проезжали совсем недавно.

Дверь снова распахнулась, едва карета остановилась возле дома, и на ступенях появились две женщины. Шайна поняла, что одна из них – ее тетя, Франческа, а вторая – кузина по имени Ребекка. Беглого взгляда, брошенного Шайной на них, пока она выбиралась из кареты и поднималась на крыльцо, было недостаточно, чтобы понять – рады ли они спасению Шайны так же искренне, как, безусловно, был рад дядюшка Артур.

6

Тонкие зеленые ветви ивы низко склонялись над темной речной заводью. Легкий ветерок шевелил их, покрывал рябью поверхность воды, дробил ее на сотни крохотных зеркал. Шайна стояла под ивой на берегу в глубокой задумчивости. Ей отчего-то было грустно, а отчего – она и сама не знала.

Быстро и незаметно пролетел первый месяц жизни в Монткалме. Она не могла сказать, что здесь не рады ее появлению, нет. Новые родственники приняли ее тепло, поселили в прекрасной уютной комнате с большими окнами, выходившими на реку. Сюда же перенесли все ее вещи с борта «Друга» – сразу же после того, как судно вернулось в гавань, принеся весть о ее похищении. Здесь, в этой комнате, вещи лежали до тех пор, пока она не появилась сама – после чудесного избавления от плена.

Дядя был очень рад благополучному исходу событий. Рада была и тетя – шумная, энергичная женщина. К чести ее стоит заметить, что хотя она частенько раздражалась и покрикивала, но делала это беззлобно. Сердце ее было добрым и любвеобильным.

Поначалу Шайна недоумевала – почему ее дядя женился на этой женщине, но со временем прониклась к своей тете симпатией.

Франческе ужасно нравилось ее новое положение леди Клермонт. Об этой ее слабости знали все слуги и поэтому ежесекундно и подчеркнуто называли хозяйку «миледи», а она млела от этого обращения. Франческа носилась со своим титулом, словно ребенок с новой игрушкой, и Шайна подумала, что это, возможно, и стало главной причиной того, что дядя не захотел даже на время появиться в Лондоне. С такой женой ему нелегко пришлось бы среди английского высшего света. Чего-чего, а аристократичности тете явно не хватало.

К тому же, прикинула Шайна, новый барон Клермонт был заранее обречен занять место в последних рядах английских аристократов. Другое дело – Америка. В этой стране – молодой, населенной простыми выходцами из Старого Света, – человек, носивший титул английского барона, был редкостью, и обращение «милорд» и «миледи» здесь имело совсем другой вес и смысл – гораздо больший, чем в Лондоне. Так что и для новой леди Клермонт было гораздо выгоднее оставаться в Америке.


– Шайна? – раздался голос за ее спиной из прилегавшего к дому сада, в котором шумная компания ребятишек воевала с забредшими в хозяйские цветы гусями.

Шайна вздохнула, отрываясь от своих мыслей. К ней приближалась ее кузина Ребекка. Не оставалось сомнений, что она пришла в этот укромный уголок на берегу реки для того, чтобы поделиться своими секретами и рассказать о замечательном своем женихе.

О женихе Ребекки Шайна слышала со дня появления в Монткалме. В самый первый вечер, когда Артур Клермонт привез в свой дом счастливым образом нашедшуюся племянницу, Ребекка пришла в комнату Шайны и поведала историю своего романа и помолвки. Рассказ был пылким, полным любви и нежной страсти, и Шайна подумала, что если когда-нибудь ей самой посчастливится влюбиться так же сильно, как Ребекка, она тоже не удержится и будет делиться своей радостью с таким же жаром.

– Иди сюда! – позвала Шайна, выпуская зажатую в руке гибкую веточку ивы.

– Что ты здесь делаешь? – удивилась Ребекка, ныряя под зеленый полог ивовых ветвей.

Шайна неопределенно пожала плечами.

– Здесь прохладно. И красиво. И тихо. А если присмотреться, можно разглядеть доки там, вниз по реке.

Она махнула рукой в направлении доков и гавани на выступе речного берега вдали. Там на якоре среди прочих судов стоял и «Друг», вид которого всегда рождал у Шайны поток воспоминаний. Словно переводные картинки они постепенно проявлялись и делались все объемнее, все ярче. Ле Корбье, «Черная Жемчужина», знаменитый великолепный «великий Могол» и, конечно же, Габриель – его жесткое, красивое лицо постепенно вытесняло все остальные воспоминания и заполняло мысли Шайны.

– Что с тобой, Шайна? – спросила Ребекка.

Шайна вновь вынырнула из своих мыслей и посмотрела на кузину. Две девушки, сидящие сейчас под развесистой ивой, больше походили не на кузин даже, а на родных сестер. Ребекка казалась чуть-чуть ухудшенной копией Шайны. Та же кожа – разве только чуть менее шелковистая. Те же глаза на загорелом лице – разве только не такие голубые. Те же волосы – тонкие, светлые, вьющиеся – разве только без того неповторимого серебристого оттенка, что у Шайны.

Нужно сказать, что мать Ребекки, леди Клермонт, замечала эту разницу и сокрушалась.

– Вот что значит иметь в своих жилах голубую кровь и быть настоящей аристократкой, – качала головой она, сравнивая дочь и племянницу.

Франческа Клермонт не сомневалась прежде, что Ребекка – идеал женской красоты, однако, увидев Шайну, она скрепя сердце была вынуждена признать, что племянница ее – образец еще более высокой, утонченной красоты и грации. И это заронило искру зависти в ее любящее материнское сердце. А искра зависти постепенно и незаметно стала разгораться в неприязнь.

Что же касается Ребекки, то она была слишком поглощена своей любовью и грядущим замужеством и, в отличие от матери, не испытывала никакой зависти к Шайне. Она считала, что скорее Шайна должна завидовать ей. Если что-то и тревожило Ребекку, так это опасение, что рано или поздно Шайна может положить глаз на ее суженого.

– Шайна? – повторила Ребекка, так и не дождавшись ответа от кузины. Она протянула руку и дотронулась до желтого шелкового платья Шайны. – Что с тобой, Шайна? Почему ты так побледнела?

Шайна улыбнулась и сказала извиняющимся тоном:

– Так, ничего. Просто я смотрела на «Друга» в доках, и его вид напомнил мне…

Ребекка ничего не сказала. Конечно, она прекрасно знала о том, что Шайну похитили с борта отцовского судна, забрали в плен. Знала, что сначала Шайна попала в руки Ле Корбье, а затем стала добычей Габриеля Форчуна. Вот, пожалуй, и все. Только скупые и голые факты.

Разумеется, любопытство Ребекки требовало большего. Ей очень хотелось услышать все детали, все мельчайшие подробности. Ребекка просто сгорала от желания знать – каково быть похищенной разбойниками, каково жить на борту пиратского судна. Ей хотелось иметь представление, как выглядят пираты, во что они одеты, как они живут и чем занимаются во время своих плаваний по морям и океанам. А еще ей было интересно понять, как сумела Шайна вырваться из их цепких рук и бежать.

Но Шайна упорно молчала, и поэтому Ребекка частенько размышляла над этими вопросами сама. Она слышала множество историй о пиратах и о женщинах, которых они похищают, а затем делают их своими любовницами.

Она вспомнила, какой слабой и беспомощной чувствует себя в объятиях своего жениха. Вспомнила его губы, страстно прижимающиеся к ее губам, вспомнила, как перехватывает дыхание от его поцелуев. И тогда Ребекка представляла на месте своего жениха красивого и сильного пирата, привыкшего силой брать все, что ему хочется – будь то золото или женщина, и ее сердце замирало от сладкого страха.

Но, конечно же, Ребекка никогда не стала бы расспрашивать Шайну о подробностях ее пребывания на пиратском судне. Воспитание, деликатность и, не в последнюю очередь, страх перед отцовским запретом не позволяли ей затрагивать в разговоре с кузиной столь болезненную тему. Что могло сыграть положительную роль, так это время. Время затянет раны, сгладит переживания, и Шайна однажды сама расскажет ей все.