— Но тогда?

— …Съ этимъ по крайней мѣрѣ намѣреніемъ онъ отправился въ Прекруа; что произошло тогда между вами и имъ, милая барышня? Я этого не знаю. Но въ то время, когда Мишель васъ еще не любилъ, онъ былъ очень утомленъ своей бродячей жизнью, очень утомленъ одиночествомъ. Допуская даже, что обстоятельства могли подтолкнуть немного застенчивую волю, вѣрьте, что Мишель совершенно по собственному желанію подтвердилъ предложенiе этого маленькаго бездѣльника Клода… И къ тому же, барышня, какое вамъ дѣло до прошлаго, разъ Мишель, испытывавшій въ тотъ моментъ къ маленькой кузинѣ, которую разъ или два видѣлъ мелькомъ, только чувство дружеской симпатіи, любитъ теперь искренно, пылко, отъ всего сердца, невѣсту, которую онъ знаетъ, которой онъ восхищается, которой готовъ отдать свою жизнь?

— Онъ вамъ это сказалъ? — воскликнула Сюзанна, какъ третьяго дня Треморъ.

— Да, барышня, — подтвердилъ Даранъ, — онъ мнѣ это сказалъ… Онъ мнѣ это сказалъ третьяго дня въ башнѣ Сенъ-Сильверъ, предаваясь такъ же, какъ и вы, самымъ неправдоподобнымъ и самымъ несправедливымъ предположеніямъ… Онъ мнѣ это говорилъ, наслаждаясь муками своего сердца, горя желаніемъ бѣжать къ вамъ и насильно лишая себя этой радости, онъ это излилъ въ потокѣ безумныхъ словъ… и если бы онъ мнѣ этого не сказалъ, я узналъ бы это, глядя на его лицо, когда Колетта объявила ему о вашемъ отъѣздѣ. Онъ васъ обожаетъ, и одно только меня удивляетъ, что вы не догадались объ этомъ.

Сюзанна сильно покраснѣла; счастливый блескъ появился у нея въ глазахъ, не освѣщая однако еще всего ея лица.

— О! — пробормотала она, — бываютъ дни, когда какъ будто догадываешься, а затѣмъ другіе…

И даже въ этотъ часъ она не смѣла совсѣмъ повѣрить.

— Если онъ меня любитъ, — продолжала она, пробуй принять строгій видъ, — какъ могъ онъ прожить два дня, не зная ничего обо мнѣ. Зачѣмъ не пришелъ онъ, несмотря ни на что, почему, не имѣя отъ меня письма, не написалъ онъ по крайней мѣрѣ мнѣ, почему, почему?

— Почему, милая барышня? — сказалъ Даранъ болѣе серьезно. — Можетъ быть не мнѣ слѣдовало бы вамъ это сказать, однако нужно, чтобы вы это знали; потому, что Столичный Учетный банкъ обанкротился, потому, что Мишель окажется скоро разореннымъ, разореннымъ настолько, что онъ принужденъ просить въ провинціи какое нибудь ничтожное мѣсто архиваріуса или библіотекаря и что въ этихъ условіяхъ онъ хочетъ вернуть вамъ ваше слово!… вотъ почему!

VIII.

Было около пяти часовъ. Три раза съ самаго утра, несмотря на концы, которые приходилось ему дѣлать, и на свиданія, назначенныя имъ, Мишелю удавалось вернуться къ себѣ, все еще въ надеждѣ найти письмо отъ Сюзанны или депешу отъ Колетты. Сегодня, чувствуя отвращеніе ко лжи, онъ объявилъ своему зятю о пребываніи миссъ Севернъ у м-ль Жемье. Тотчасъ же Робертъ выразилъ намѣреніе отправиться въ пансіонъ на улицу Сенъ-Перъ въ ближайшую свободную минуту; но онъ былъ слишкомъ занятъ, а такъ какъ Мишель при передачѣ событія воздержался упоминать о томъ значеніи, которое онъ ему придавалъ самъ, и въ особенности старался скрыть свои горестныя подозрѣнія отъ г-на Фовеля, этотъ послѣдній не долго задумывался надъ разсказомъ Мишеля.

Послѣ того, какъ, мучимый безумными опасеніями, Мишель открылся Дарану, онъ испытывалъ нѣчто въ родѣ стыда отъ этой откровенности; онъ позавтракалъ вдвоемъ со своимъ другомъ и видѣлъ его раза три, не возвращаясь къ интимному разговору, бывшему наканунѣ. Вѣрный другъ уважалъ эту сдержанность. Онъ не тѣшилъ себя никакими иллюзіями насчетъ дѣйствительности тѣхъ усилій, которыя онъ могъ бы употребить, чтобы поколебать рѣшеніе Мишеля, при томъ у него уже явилось собственное рѣшеніе, признаваемое имъ самымъ разумнымъ. Хотя Треморъ умалчивалъ о своей тоскѣ, не говорилъ о Сюзаннѣ ни объ ожидаемыхъ имъ депешѣ или письмѣ, Альбертъ прекрасно зналъ, что, несмотря на тревоги даннаго момента, на разныя хлопоты, на свиданія съ г-номъ Алленжъ, г-мъ Фовелемъ и другими лицами, несмотря на массу цифръ, заполнявшихъ его мозгъ, и всевозможныхъ сплетенъ и свѣдѣній, выслушиваемыхъ тамъ и сямъ, на раздраженное волненіе всѣхъ этихъ лицъ, съ которыми онъ имѣлъ дѣло, — Даранъ зналъ, что посреди самыхъ серьезныхъ размышленій или самыхъ безплодныхъ преній, Мишель чувствовалъ въ глубинѣ своего сердца острую свѣжую рану и въ его лихорадочномъ мозгу каждую минуту проносились, вмѣстѣ съ самыми противорѣчивыми мыслями, предположеніями, быстро нарождавшимися и такъ же быстро потухавшими надеждами, искушавшія его, слова: „35, улица Сенъ-Перъ.“

Онъ не ошибался, этотъ проницательный другъ. Не разъ со времени своего пріѣзда въ Парижъ Мишель готовъ былъ уже почти уступить, идти спросить у Сюзанны объясненіе, котораго онъ желалъ, боясь его въ то же время. Однако, онъ устоялъ. Ни письма, ни депеши! Какъ тянулись часы!

Мишель разсчиталъ: письмо Сюзанны, написанное въ Парижѣ при выходѣ изъ вагона, должно было быть въ Ривайерѣ въ полдень, — въ 4 часа самое позднее… Правда, могло быть, что молодая дѣвушка лишь на слѣдующій день исполнила свое обѣщаніе, но даже въ этомъ случаѣ депеша Колетты уже давно должна прибыть… Сюзанна не написала… или… что она написала, Боже мой?

Тоска становилась невыносимой. На слѣдующій день Мишель напишетъ или пойдетъ на улицу Сенъ-Перъ. Достаточно уже и этихъ двухъ съ половиною дней томительнаго безпокойства!

Послѣ дня хлопотъ и суеты, онъ вернулся, чувствуя себя очень одинокимъ и очень унылымъ, въ квартиру, гдѣ столько вещей напоминали ему объ его благосостояніи и о тонкихъ наслажденіяхъ прежнихъ дней; онъ испытывалъ однако большую потребность въ одиночествѣ и въ отдыхѣ.

Слуга вышелъ; ничьи шаги, никакой шумъ не отвлекали Мишеля отъ его мыслей. Рѣдко, черезъ большіе промежутки времени, проѣзжала по улицѣ карета. Шумъ, сначала глухой, отдаленный, росъ, расширялся, разражался громко подъ окнами, затѣмъ, ослабляясь, незамѣтно уменьшался, исчезалъ опять въ тишинѣ.

Треморъ опустился на диванъ въ курительной, гдѣ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ онъ такъ долго разговаривалъ съ Дараномъ и оставался такъ, неподвижно, съ потухшей папироской, углубленный въ какія-то размышленія.

Ему казалось, что онъ принялъ довольно сильное наркотическое средство, достаточное, чтобы парализовать его члены, но слишкомъ слабое, чтобы дѣйствовать такимъ же образомъ на его мысли.

Онъ услышалъ звонъ колокольчика у дверей, но такъ неясно въ томъ почти гипнотическомъ состояніи, въ которомъ онъ находился и которое его уединяло, дѣлало невоспріимчивымъ къ окружающимъпредметамъ, что мысль пойти отворить не промелькнула у него въ умѣ. Раздался второй звонокъ, болѣе сильный; тогда молодой человѣкъ вспомнилъ, что онъ назначилъ Дарану часъ, въ который онъ разсчитывалъ вернуться, и живо поднялся.

Сначала Мишель различилъ въ рамкѣ открытой двери только силуэтъ женщины, тоненькой, одѣтой во все темное, затѣмъ почти тотчасъ же, сразу, какъ будто сіяніе окружило пришедшую, онъ узналъ Сюзанну, и что-то странное произошло съ нимъ; между тѣмъ какъ волна радости хлынула къ его сердцу, у него явилось неясное подозрѣніе о капризѣ, объ умышленной жестокости. Въ тотъ самый моментъ, когда, въ безумномъ восторгѣ онъ почти вѣрилъ въ тщетность своей тревоги, онъ живо вспомнилъ пережитое за послѣдніе дни; изъ этихъ сложныхъ чувствъ родилась пламенная злоба, страстный гнѣвъ противъ этого хрупкаго существа, явившагося къ нему такъ неожиданно. Онъ не задавалъ себѣ вопроса, узнала ли Сюзанна о несчастіи съ Парижскимъ банкомъ или ему еще придется ей это сообщить. Онъ уже объ этомъ не помнилъ, по крайней мѣрѣ какъ о побудительной причинѣ безразсудной выходки, совершенной третьяго дня; онъ думалъ, онъ помнилъ только объ одномъ: какъ жестоко онъ только что страдалъ, что въ два дня, ему казалось, онъ пережилъ цѣлую жизнь; и вотъ она опять была тутъ, такъ какъ ей пришелъ капризъ вернуться, можетъ быть, весело улыбаясь, ожидая, пожалуй, чтобы просили у нея прощенія, котораго слѣдовало бы ей самой вымаливать, и скорѣе всего не подозрѣвая о тѣхъ мученіяхъ, которыя были причинены ею безсознательно, забавы ради.

— Это я, — сказала миссъ Севернъ голосомъ, которому она старалась придать спокойствіе и даже развязность, между тѣмъ какъ сама задрожала, лишь только открылась дверь и она увидѣла его.

Не говоря ни слова, Мишель провелъ ее въ курительную, затѣмъ заперъ за собою дверь и вернулся къ молодой дѣвушкѣ.

— Не будете ли вы наконецъ такъ добры, — сказалъ онъ, — освѣдомить меня о томъ, что здѣсь происходитъ вотъ уже два дня? Вы не только оставляете Кастельфлоръ, какъ бѣглянка, но даже не считаете нужнымъ написать хоть нѣсколько словъ Колеттѣ или мнѣ, вы…

Слезы брызнули изъ глазъ Сюзанны. Она сдѣлала инстинктивный жестъ, какъ бы умоляя пощадить ее отъ рѣзкихъ словъ.

— Я ушла, потому что Клодъ разсказалъ мнѣ… потому что я думала, что… ужасныя вещи! И затѣмъ… пришелъ Даранъ, и онъ мнѣ сказалъ, что вы разорены, что вы станете бѣднымъ, маленькимъ провинціальнымъ архиваріусомъ, что вы не хотите больше на мнѣ жениться…

Мишель слушалъ со страшнымъ напряженіемъ въ лицѣ, съ блѣдными губами, не смѣя говорить, не смѣя угадывать, что скажетъ Сюзанна; вся жизнь его существа сосредоточилась во взглядѣ, которымъ онъ испытывалъ взволнованное лицо молодой дѣвушки.

На одно почти незамѣтное мгновеніе миссъ Севернъ остановилась, затѣмъ, сложивъ руки и наполовину плача:

— О! Мишель, — молила она, — я буду работать, если нужно… Умоляю васъ, женитесь на мнѣ, несмотря ни на что, я…

Но уже съ заглушеннымъ крикомъ, съ крикомъ почти мучительнаго упоенія, Мишель ее схватилъ, заключилъ въ свои объятія. И въ продолженіе долгаго момента онъ удерживалъ ее такимъ образомъ подлѣ себя, не находя словъ, чтобы высказать, какую онъ испытывалъ торжествующую радость, теряя всякое представленіе о времени, о событіяхъ, о вещахъ, окружавшихъ его, — съ затуманенными глазами, съ шумомъ моря въ ушахъ, не видя даже ее, возлюбленную, испытывая только ощущеніе ея нѣжнаго, довѣрчиваго, совсѣмъ близкаго присутствія, аромата ея волосъ, живую теплоту ея лба, терпкій вкусъ ея слезъ, безумное волненіе ея бѣднаго, маленькаго сердечка.

Когда онъ заговорилъ, это было какъ бы во снѣ, совсѣмъ тихо, съ безсмысленнымъ страхомъ оживить пережитыя горести,

— Вы вѣдь хотѣли выйти замужъ только за богатаго?

— Я не знала…

— Вы меня немножко, значитъ, любите?

Маленькій проблескъ улыбки показался сквозь лившіяся обильно слезы.

— Немного, — прошептала она, — да, это такъ…

— Моя Занночка, мое любимое дитя, мое сокровище. Я васъ боготворю.

Теперь онъ на нее смотрѣлъ, ею любовался; онъ удивлялся, находя ее въ одно и то же время совершенно измѣнившейся и совсѣмъ тою же; онъ цѣловалъ ея волосы, цѣловалъ ея слезы, наслаждаясь болѣе спокойно, болѣе сознательно чѣмъ въ первую минуту блаженствомъ быть любимымъ ею настоящей любовью, любовью болѣе сильной, чѣмъ событія, и достаточно могущественной, чтобы надъ ними господствовать, чтобы ихъ, можетъ быть, измѣнить, чтобы превратить горести въ радости и заботы во взволнованное счастье…

Затѣмъ Сюзанна сѣла на то мѣсто, на которомъ онъ такъ много страдалъ изъ-за нея минуту передъ тѣмъ.

Тогда мечта, такъ часто вызываемая маленькой невѣстой и которая еще третьяго дня переживалась ею въ ея отчаяніи, осуществилась.

Такъ же, какъ на слѣдующій день послѣ бала въ Шеснэ, она увидѣла у своихъ ногъ нелюдимаго владельца башни Сенъ-Сильвера. Онъ крѣпко держалъ маленькія, дрожавшія ручки и, довѣрчивый, онъ наконецъ далъ заговорить своему сердцу. Совсѣмъ тихо, не обдумывая, онъ говорилъ молодой дѣвушкѣ множество вещей: что онъ ее страстно любитъ, что онъ ее боготворитъ, что онъ счастливъ, что онъ давно уже ее обожаетъ, что онъ никогда не осмеливался ей это сказать изъ опасенія, что онъ не любимъ ею такъ же сильно, какъ онъ любитъ, и что, однако, онъ страдаетъ отъ своего молчанія и что онъ ревновалъ ее къ Деплану, къ Полю Рео, ко всѣмъ… Онъ говорилъ, что онъ еще достаточно богатъ, чтобы устроить своей возлюбленной обеспеченную и спокойную жизнь, что онъ ее достаточно любитъ, чтобы эта жизнь была счастлива, онъ, однако, прибавилъ, что если бы ему даже пришлось сдѣлаться „бѣднымъ, маленькимъ провинціальнымъ архиваріусомъ“ или чѣмъ-нибудь въ этомъ родѣ, никогда у него, любимаго ею, не хватило бы мужества отказаться отъ нея, даже если бы пришлось принять ея жертву, видѣть ее участницей въ общей борьбѣ. И какихъ только тутъ не было проектовъ насчетъ будущаго, импровизированныхъ, несвязныхъ, немного безразсудныхъ! Онъ говорилъ, какъ они устроятъ свою жизнь, что онъ будетъ много работать съ радостью въ сердцѣ, что они будутъ скромно жить въ Парижѣ и что, можетъ быть, имъ удастся сохранить башню Сенъ-Сильверъ… И затѣмъ опять, что онъ любитъ, что онъ обожаетъ свою Сюзи, свою маленькую Занночку и что онъ счастливь!

Она слушала восхищенная, рѣдко вставляя слово. Она нашла заступника, столь желанное убѣжище. Ей казалось, что ей нечего болѣе желать на свѣтѣ. Было ли когда-нибудь время, когда она иначе представляла себѣ жизнь и счастье? Ей казалось, что все, что говорилъ Мишель, было прекрасно, справедливо, что все, что онъ ни пожелаетъ, что онъ ни сдѣлаетъ, будетъ столь же прекрасно и благородно. Ей казалось, что этотъ часъ, — о которомъ она думала въ одно и то же время съ надеждой, что онъ можетъ быть явится когда-нибудь, и почти съ увѣренностью, что онъ никогда не наступитъ, — былъ еще болѣе сладостный, чѣмъ онъ представлялся въ ея мечтахъ. Она вкушала его чудную радость съ какимъ-то удивленіемъ. Вѣдь это былъ, дѣйствительно, Мишель, находившійся здѣсь подлѣ нея, говорившій, повторявшій всѣ эти нѣжныя слова… Это не могъ быть никто другой, кромѣ него, несомнѣнно, это былъ онъ, и однако, какъ это было странно!… И Сюзанна смутно чувствовала, что она испытала бы ту же самую радость, то же довѣріе, какъ если бы измышленія добраго Дарана были истиной.