— О, понимаю! Замужняя женщина, по крайней мере, искренне жаждет заполучить вас для себя самой, а не из-за того, что вы могли бы ей преподнести в качестве подарка.

— Вы возносите эти связи на такую высоту, на какую им никогда не взлететь, — скрипнув зубами, отметил Дебен. — Вовсе они не хотели меня, а просто мечтали заманить в свою постель кого-то, кто сумел бы развеять скуку, которую они испытывали с собственными мужьями. И не нужно меня оправдывать. Я обращался с ними омерзительно. Раздевая их догола, одновременно демонстрировал им, сколь глубоко презираю их за нарушение брачных обетов. И им это нравилось, — добавил он, скривив губы. — Чем грубее я с ними обходился, тем громче гремела молва о моих способностях восхитительного любовника.

Генриетта покачала головой:

— Не понимаю, как вы довели себя до такого жалкого состояния? Почему просто не…

— Что? — Он горько рассмеялся. — Какой у меня был выбор? У меня здоровый сексуальный аппетит, но при этом я в высшей степени не переношу женщин. Как людей, — быстро добавил он, заметив, как глаза Генриетты округлились от удивления. — Зато я наслаждаюсь женскими телами. Жажду удовлетворения, которое могу обрести только в постели. Но что касается формирования уз за пределами спальни… — Он отрицательно покачал головой. — Поверить не могу, что говорю с вами на такую грязную тему. В свое оправдание могу сказать лишь, что вы с самого начала обладали властью надо мной, заставляя выбалтывать мысли, которые мне без труда удавалось скрывать от всех прочих. Но этого недостаточно. Скорее еще один грех в моем длинном списке.

— Мы же собираемся пожениться, — негромко возразила Генриетта, — поэтому можем разговаривать друг с другом на любые темы. А из того, что вы мне рассказали, я могу заключить, вы давно воюете с самим собой. Нет ничего дурного в желании, чтобы женщина любила вас и только вас. Как и в неприязни к публичным домам. Как и в посещении любовницы, если не удается найти женщину, с которой можно построить серьезные отношения. Лорд Дебен, — объявила она, поблескивая глазами, — я склонна считать, что вы наделены многими Моральными качествами, которые тщательно скрываете от общества.

— Глупости! — Он выпрямился, словно оскорбленный тем, что Генриетта заподозрила наличие у него скрытых моральных качеств. — Вот еще один пример того, почему я не должен был делать вам предложения. Вы не готовы посмотреть правде в лицо. Вместо этого продолжаете искать во мне что-то хорошее, даже зная, что ничего подобного не отыщете.

— И это я слышу из уст мужчины, который не стал покушаться на мою невинность, даже когда был настолько возбужден, что наверняка испытывал болезненные ощущения? Мужчина, лишенный благородства, получил бы, что хотел, а потом, скорее всего, отбросил бы свою жертву прочь.

— Откуда вам известно о подобных вещах?

— У меня четверо братьев, — криво усмехнувшись, напомнила Генриетта. — И двое старших зачастую вели себя не столь сдержанно, как следовало бы, хвастаясь своими любовными приключениями. Они разговаривали друг с другом, возвращаясь поздно ночью из таверны и забывая о том, что мое окно может быть открыто, а я бодрствую.

— И тем не менее, — не сдавался Дебен. Оттолкнувшись от камина, он зашагал к буфету. — Мне не следовало обнажать перед вами свою страсть. — Он взял графин. — Это неправильно. — Со стуком поставил графин обратно. — Я недостаточно хорош для вас. В конечном счете именно в этом мы с вашим отцом единодушны.

— С моим отцом? Вы знакомы с ним?

— А где, черт побери, я, по-вашему, пропадал последние две недели? Или вы по-прежнему станете утверждать, что вас это совершенно не касается? — горько спросил он, разворачиваясь и бросая на нее сердитый взгляд.

— Нет, — ответила она, совершенно очарованная всегда таким сдержанным, обходительным и утонченным Дебеном, терзаемым эмоциональным кризисом.

— Мне хотелось бы знать — очень хотелось, — где вы были и что делали, особенно теперь, когда я начинаю подозревать, — смущенно произнесла она, — что, вероятно, не в каком-нибудь тайном любовном гнездышке, получая от другой женщины то, что не пожелали взять у меня.

Дебен резко вскинул голову и еще сильнее нахмурил брови.

— Вы решили, что я не хотел вас той ночью? И потом пошел к другой женщине?

— Не берите в голову. — Генриетта неопределенно взмахнула рукой. — Вы собирались рассказать мне, откуда знаете моего отца.

— Верно. — Он задумчиво воззрился на нее. — Позволив вам уйти от меня, я погрузился в отчаяние на целых два дня.

— В самом деле? — Она подогнула под себя ноги, устраиваясь удобнее на диване. — Продолжайте.

Лорд Дебен посмотрел на свой фрак, полы которого от этого движения разошлись в стороны, на мгновение явив его взору очертание ее фигуры. Затем его взгляд на несколько секунд задержался на сосредоточенном лице Генриетты.

— Я отправился в Фарли-Холл, проклиная судьбу за то, что она заставила меня влюбиться в единственную из всех женщин, которая совершенно меня не воспринимала. Потом я стал представлять, что одному из этих денди, увивающихся вокруг вас, удалось проделать брешь в стене вашего безразличия и убедить выйти замуж за него, а не за меня. Тут я осознал, что от Фарли-Холл до Мач-Уэйкеринга не так далеко, и не будет хуже, если я попытаюсь начать все сначала. Я нанесу визит вашему отцу и попрошу его позволения ухаживать за вами в качестве вашего кавалера. Заручившись его согласием, думал я, сумею убедить вас в серьезности своих намерений. Тогда вы хотя бы начнете думать обо мне, как о возможном муже, а не как о… — Он запустил пальцы в волосы. — Не знаю, какое подобрать слово для описания наших отношений до сих пор. Но в одном я не сомневался: придется чертовски постараться, чтобы их изменить и превратить в традиционные ухаживания, которых вы заслуживали.

Генриетта сглотнула. Требовалось всего лишь два дня, чтобы доехать из Мач-Уэйкеринга до Лондона. А как он провел остальное время?

— Могу ли я поинтересоваться где вы были остальное время? — высказала она свои мысли вслух.

— Я же вам сказал, — с ноткой нетерпения бросил Дебен. — Все это время я провел в Мач-Уэйкеринге, пытаясь убедить вашего отца, что смогу стать вам хорошим мужем.

— А он был с этим не согласен?

— Я совершил ошибку, — признался Дебен, — решив, что он почувствует себя польщенным, узнав, что граф…

— Дважды граф, — поправила его Генриетта.

— Боже, вы можете себе это представить, не так ли? Я предстал перед вашим отцом, преисполненный собственной значимости, и провозгласил о своем намерении сделать вас своей женой, хвастаясь титулами, землями, доходами.

Генриетта не в силах сдерживаться захихикала.

— Он н-никогда не обращал в-внимания на подобные вещи.

— Я рад, что вы находите это забавным, — рявкнул Дебен и вздохнул. — Более интеллигентный человек догадался бы по обрывкам ваших рассказов о детстве, что это неверный подход к вашему отцу. Ученые и изобретатели, наводняющие дом, и его уверенность в том, что Ледбеттеры способны ввести вас в высшее общество…

— Боже, что сделал мой отец?

— Он посмотрел на меня поверх очков и сказал, что все перечисленное мной это, конечно, хорошо, но он не позволит дочери выйти замуж за идиота. Сообщил, что вы — высокообразованная девушка, привыкшая открыто высказывать свое мнение, и никогда не будете счастливы рядом с глупым мужчиной. Затем написал что-то на листке бумаги и пообещал подумать над моим предложением, если я дам правильный ответ.

— Ох, но это же прекрасно.

— Черт побери, ничего подобного! Он написал по-гречески!

Генриетта имела в виду, как прекрасно, что ее отец не позволил первому же мужчине, попросившему ее руки, жениться на ней, а придумал испытание. Она-то думала, что отец не слишком ее любит. Теперь поняла, что любит, хотя и по-своему. Он хотел, чтобы она стала женой человека, который сумеет сделать ее счастливой.

Как же ей повезло с отцом. Живя в Лондоне, она узнала о том, что многие родители имеют на дочерей свои планы и вовсе не принимают в расчет их счастье.

Лорд Дебен зашагал по комнате взад и вперед.

— Я учился не в университете, а дома. Немного знаком с латынью, но мой отец не видел смысла в том, чтобы я изучал греческий. Он хотел лишь, чтобы я научился управлять имениями и вести себя как джентльмен. Можете представить мое отчаяние. Я подумывал о том, чтобы отправиться в Фарли-Холл и попросить перевести моего секретаря, но потом решил, что ваш отец не потерпит жульничества. Поэтому спросил, можно ли мне взять словарь и хотя бы попытаться соотнести символы.

— Боже. Впечатляет!

— Вы снова наделяете меня добродетелями, которыми я в действительности не обладаю. Я так и не сумел понять, что написал ваш отец!

— Я не имела в виду…

Генриетта и не рассчитывала, что он справится с переводом. Она была впечатлена тем, что он провел чуть ли не две недели, ломая голову над какой-то греческой эпиграммой, пытаясь заслужить разрешение ее отца ухаживать за ней.

— А затем, по истечении первой недели, он сообщил мне, что проявил ко мне снисхождение, написав загадку по-гречески, хотя мог бы написать на арамейском. Наконец — ну, вы знаете меня лучше, чем кто бы то ни было, и, должно быть, уже догадались — я сдался. Разорвал треклятую бумажку на кусочки и выбежал в сад.

— А потом?

— Ваш отец последовал за мной, заставил сесть рядом с ним на скамью и сказал, что, хотя сам не выбрал бы меня вам в мужья, по крайней мере я кажусь ему человеком с честными намерениями в отношении вас. Если вы сами пожелаете стать моей женой, он не станет противиться, запрещать, ведь у женщин очень своеобразный вкус.

Генриетта как наяву слышала сухие слова отца. Он всегда полагал женщин величайшей загадкой.

— Именно тогда я и признался, что вовсе не уверен в вашем желании стать моей женой, именно поэтому решил повидаться с ним. Я надеялся, что, сумев завоевать его расположение, смогу сделать его своим союзником, принимая во внимание то, как высоко вы цените его мнение.

— Ох. И это… это помогло заручиться его поддержкой?

— Нет. Он обрадовался, что его дочь не потеряла голову, оказавшись в Лондоне. Когда я уезжал, он не пожелал мне удачи. Просто заявил, что я, вероятно, не такой идиот, каким кажусь, раз влюбился в девушку, обладающую здравым умом, и если вы все же станете моей женой, я непременно изменюсь в лучшую сторону.

— Великий боже! — воскликнула Генриетта, прижимая руку ко рту: лорд Дебен провел эти две недели не так уж приятно!

— Но этого не случится, — мрачно заключил он. — Мое сегодняшнее представление показало, что я не способен измениться. Я вернулся в столицу с намерением ухаживать за вами по всем правилам, а что сделал вместо этого? При первом же удобном случае лишил вас выбора, оставив только один путь — выйти за меня замуж.

Генриетта стряхнула с плеч фрак и, поднявшись с дивана, быстро пересекла комнату и подошла к нему, он взял ее руки в свои.

— За сегодняшний вечер я совершил лишь один поступок, которого не стыжусь. Показал тому болвану, что вы сумели поставить на колени самого пэра королевства. Если бы вы выбрали его, это, возможно, заставило бы его обращаться с вами чуть более уважительно. Это ведь был тот самый мужчина, из-за которого вы плакали в вечер нашего знакомства, не так ли?

— Да. Но я на удивление быстро забыла о нем. Потому что встретила кое-кого, кто полностью затмил Ричарда.

Она сжала ладони Дебена, давая понять, что имеет в виду его. Он в ответ еще крепче ухватился за ее руки.

— Я научил вас желать меня физически и понимаю это, но…

— Но я всегда испытывала к вам гораздо большее. Просто не решалась выказывать чувства. Вокруг и так полно сплетен, не хотела выставляться влюблённой дурочкой.

Дебен всматривался ей в лицо.

— Я всегда полагал, что могу точно определить, о чем вы думаете.

Генриетта отрицательно покачала головой.

— Вы так часто сердились на меня, — настаивал он.

— В жизни не испытывала ни к кому такой злости, как к вам. Вы заставили меня желать того, что я считала невозможным. Я… — Она подняла голову, чтобы смотреть Дебену прямо в глаза. — Я не хотела влюбляться в тебя, полагая, что ты не сможешь полюбить меня в ответ. Но не могла избавиться от любви к тебе, как ни старалась. Неужели не видишь, какое пагубное действие это чувство оказывает на мой характер?

Дебен шумно выдохнул.

— Тебе не нужно было даже пытаться соблазнить меня, — продолжала Генриетта, — как и загонять меня в угол, из которого был только один выход — брак с тобой. Достаточно было всего лишь спросить меня.

— Я не осмеливался, — ответил Дебен, — думал, ты не воспримешь меня всерьез.