Айрин точно знала, что сейчас произойдет. Где-то в глубине сознания она уже десятки, нет, сотни раз представляла себе, как это будет. Она подняла руки, чтобы оттолкнуть графа, но вместо этого, неожиданно для себя, крепко сжала его предплечья. Сквозь тонкую ткань рубашки ощущалось его горячее тело — гладкая кожа, стальные мускулы. Их глаза встретились.

— Нет, — шепнула она испуганно, но было уже поздно.

Его лицо склонялось все ниже и ниже, его рот сомкнулся на ее губах. От страстного поцелуя у Айрин закружилась голова, ей захотелось придвинуться еще ближе к Мигелю, прижаться к нему всем телом.

Одну руку он положил ей на затылок, запустил пальцы в длинные волосы, не прерывая долгого поцелуя. Все ее тело покалывало тысячами мелких иголочек, оно горело, как в огне. Это было непонятно, непривычно... страшно. Колдовство какое-то.

Собрав остатки воли, Айрин изо всех сил оттолкнула графа, торопливо отступила назад.

— Зачем вы это сделали? — Ее голос дрожал. — Почему?

Мигель, вздрагивая, стоял посреди комнаты. Но, когда он поднял голову, лицо его казалось непроницаемым. Вот только взгляд был странный.

Интересно, что бы она сказала, если бы узнала правду: он просто не смог сдержать себя.

— Почему? — Мигель старался говорить спокойно, ничем не выдавая своего возбуждения. — Потому, что мы оба прекрасно знаем, что вы желали этого с момента нашей самой первой встречи. Этот поцелуй был неизбежен, и я решил, что чем скорее все случится, тем быстрее мы сможем выкинуть из головы весь эпизод.

— Но... это неправда! — Айрин не верила собственным ушам. — Я и не думала...

— Думали, — перебил он жестко. — Тогда, на улице, вы лизали мороженое и смотрели на мои губы так, словно хотели их попробовать. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство?

Айрин чуть не заплакала. Как он смеет сваливать все на нее!

— Это не я... Это вы смотрели на меня... на мою грудь. — В другой ситуации она ни за что не решилась бы говорить с такой прямотой, но он вынуждал ее защищаться.

— Потому, что хотел попробовать ее? — спросил он вкрадчиво. — Возможно, мне это удалось. Ваша футболка такая тонкая, а ваша грудь... — Он многозначительно умолк.

Айрин переменилась в лице. Она не привыкла к подобным разговорам и не знала, как ей на них реагировать. В голове ее царил полный сумбур, руки дрожали, тело бросало то в жар, то в холод. Как он мог оставаться таким спокойным, таким невозмутимым, когда она... Она не сможет работать у графа. Ни за что.

В полном смятении девушка бросила взгляд на контракт, все еще лежащий на столе. Словно прочитав ее мысли, граф быстро взял договор и запер его в ящике письменного стола, а ключ спрятал в карман.

— Боюсь, что теперь уже слишком поздно, — сказал он мягко. — Вы сами себя приговорили.




ГЛАВА 5



Приговорена. И придется смириться с этим. Во всяком случае, на ближайшие пять лет. Айрин улыбнулась Федерико, сидящему в манеже и радостно сосущему погремушку. Он уже полностью завладел ее сердцем, и никто не смог бы заставить ее бросить этого ребенка. Но вот его отец... От него девушка предпочла бы находиться как можно дальше.

Айрин нервно передернула плечами, вспоминая утреннюю сцену в кабинете. А ведь ей были приятны и прикосновения графа, и его поцелуй... Как она могла так повести себя? Айрин не знала. Не хотела знать. Лучше не думать об этом. Но — как не думать?

Вернувшись к Федерико, она все утро занималась уборкой в комнате, понемногу приглядываясь к малышу и давая ему возможность привыкнуть и присмотреться к ней. Девушка то и дело подходила к мальчику, брала его на руки, ласково разговаривала. Потом снова возвращалась к уборке и осмотру детской.

Надо сказать, что комната производила довольно странное впечатление. Айрин была озадачена. Шкафы ломились от детской одежды — абсолютно новой, очень дорогой и страшно неудобной. В основном это были роскошные бархатные и шелковые костюмчики, которые обычно надеваются лишь по большим семейным праздникам затем, чтобы продемонстрировать ребенка очень дальней или богатой родне. Никаких футболок, свободных штанишек, комбинезончиков. Возникало странное ощущение, что вся эта одежда была куплена одновременно и в одном месте, причем человеком, который слабо представляет себе, что требуется для жизни маленькому ребенку.

Вдоль стен были установлены высокие стеллажи. На полках сидели рядами очень дорогие и тоже совершенно новенькие мягкие игрушки, стояли машинки и паровозики. Но все эти игрушки были рассчитаны на детей более старшего возраста и никак не годились для восьмимесячного малыша. Единственное, с чем реально мог играть Федерико, так это с двумя сильно потертыми погремушками. Все это было как-то странно. Что-то Айрин не понимала в происходящем.

Около полудня в комнату заглянула Тереса, чтобы сообщить, что Айрин пришлют легкий обед прямо в детскую. А ужинать она будет вместе с Мигелем, после его возвращения.

Ужинать вместе с Мигелем! Айрин с трудом удержалась от испуганного возгласа. Только этого не хватало!

Тереса прохаживалась по детской, с любопытством отмечая изменения, произведенные Айрин за это утро.

— Да, неплохо вы потрудились, — сказала она одобрительно, проводя пальцем по подоконнику и убеждаясь в отсутствии пыли, которая еще несколько часов назад лежала повсюду толстым слоем. — Теперь детская стала похожа на детскую. Пилар то и в голову не приходило здесь прибраться.

— А кстати, где она? — спросила Айрин не столько из интереса, сколько для того, чтобы отвлечься от мыслей о предстоящем за ужином испытании. — Я не видела ее с самого утра.

— Небось, уже в Мадриде, — угрюмо откликнулась Тереса. — Ну да не велика потеря. Нянька из нее была никудышная. Если бы не Габриэла... — Она с осуждением поджала губы.

— Эта трагедия, должно быть, потрясла вас всех, — осторожно заметила Айрин.

— Да уж. Но мы редко видели Габриэлу. Она не любила усадьбу. Предпочитала большой город. Избалованная была. Что она тут устраивала, не описать! Последний раз, когда я ее видела, она была сильно не в духе. Кричала, что ноги ее здесь не будет, что ребенок поломал ей жизнь, что она никогда его не хотела. Да разве это мать? — возмущенно спросила Тереса у Айрин.

— Но у ребенка — двое родителей, — заметила Айрин.

Конечно, Тереса изобразила жену Мигеля в самом неприглядном виде, но, кто знает, может, это он довел ее до такого состояния?

— Ха! Про отца и говорить нечего! Хуже просто не бывает.

Айрин с изумлением воззрилась на Тересу. Ругать своего хозяина! Да еще перед новой работницей!

— Хорошо, что теперь есть вы. — Тереса не заметила удивления Айрин. — Будет кому смотреть за бедняжкой. За сиротинушкой нашим.

Махнув рукой, Тереса быстро вышла из комнаты.





 ***


Как только совещание закончилось и все разошлись, Мигель вынул из кейса письмо, которое пришло еще утром, — все не было времени прочитать.

Письмо было от миссис Хенстридж, у которой Айрин работала до того, как устроиться к нему. Мигель разыскал ее адрес через то же агентство по найму, желая узнать мнение бывшей хозяйки о профессиональных способностях Айрин, как няни. Распечатав конверт, Мигель начал читать.


«... не хотелось бы зря волновать вас, но у меня есть определенные претензии к мисс Кэррингтон. Как няня она вела себя безупречно и прекрасно смотрела за моими сыновьями. Но, как выяснилось, она вступила в непозволительные отношения с моим мужем... Конечно, для современных молодых женщин секс имеет не больше значения, чем простое рукопожатие. Для них это что-то вроде зарядки или, может быть, хобби... Я уже подумывала об увольнении, но она первой успела отказаться от места. Теперь я жалею, что не поставила в известность агентство. Боюсь, что мой муж был не первой и не последней жертвой в длинном списке...»


Мигель откинулся на спинку стула. Вот оно что. А он-то не мог понять, что с ним творится, почему его так тянет к этой девушке. Знал бы он раньше, что мисс Кэррингтон — профессиональная соблазнительница... Но теперь уже поздно что-либо предпринимать. Он не может уволить Айрин — она слишком хорошая няня и нужна мальчику. И потом, кто знает, может быть, эта связь значила для Айрин гораздо больше, чем думает миссис Хенстридж. Может быть, она любила этого человека? Впрочем, какая разница, к чему искать оправдания для мисс Кэррингтон? В любом случае, ее поведение нельзя было назвать безупречным.

В отличие от сестры, мечтавшей стать актрисой и тосковавшей в усадьбе, Мигель не любил городскую жизнь с ее суматохой и соблазнами. Поморщившись, он вспомнил, как приехал после смерти Габриэлы в Мадрид, чтобы забрать вещи Федерико.

Сестра снимала тесную квартирку на окраине города. Кроватка Федерико стояла в крошечной комнатушке, душной и грязной. Все его вещи, потрепанные и нестиранные, были свалены на полу, тогда, как шкафы оказались забиты роскошными туалетами Габриэлы. Увидев эти голые ободранные стены, грязь и запустение, царящие в квартире, Мигель понял, что не возьмет отсюда ничего — ни одной вещи. Тогда же он поехал в самый центр города, зашел в самый дорогой магазин и купил заново всю одежду для мальчика.

Габриэла и Кларенс были женаты меньше полугода, когда сестра призналась Мигелю, что ее брак оказался ошибкой. Но она уже ждала Федерико, и Мигель уговорил ее хотя бы ради будущего ребенка не торопить события и не разводиться с мужем. Кто знает, быть может, если бы он не сделал этого, сестра была бы сейчас жива. Но тогда, возможно, не было бы Федерико.

Вообще, Мигель часто спрашивал себя, когда же Габриэла перестала быть его любимой сестренкой и превратилась в распущенную капризную молодую женщину с сомнительными жизненными принципами. Наверное, надо было уделять ей больше внимания, чаще отрываться от работы, чтобы пообщаться, сходить куда-нибудь вместе. Но что теперь говорить...

Был и еще один человек, не желавший этого брака, — мать Кларенса, Эмили Гришем. Мигель впервые встретил ее на вечеринке, устроенной молодоженами по случаю окончания медового месяца. Эмили тогда прямо заявила ему, что не слишком довольна женитьбой сына, так как у нее были на него другие планы — мальчик подавал большие надежды как автогонщик, его ждали в Америке, а он застрял, тут с какой-то девчонкой. Единственное, что хоть как-то примиряло Эмили с женитьбой сына, так это богатство самого Мигеля. Она понимала, что и Габриэла, должно быть, не бедна, но каково состояние невестки, ей выяснить так и не удалось, тем более, что та не имела права распоряжаться своим наследством до того, как ей исполнится двадцать пять лет.

Эмили считала, что ребенок молодым людям ни к чему и беременность необходимо прервать. Габриэла, которая боялась, что из-за беременности она может пропустить выгодное предложение какого-нибудь режиссера, уже была готова последовать совету Эмили. Только отчаянные уговоры Мигеля и его обещание взять на себя все расходы на ребенка, удержали Габриэлу от непоправимого шага. Так Мигель стал опекуном Федерико. К сожалению, только увидев квартиру Габриэлы, он понял, что деньги, которые он присылал для племянника, сестра использовала совсем по другому назначению.



 ***


Выезжая из города, Мигель с трудом удержался, чтобы не позвонить домой и не справиться о здоровье Федерико. Он не хотел, чтобы Айрин думала, что он ее проверяет. Или боялся услышать ее нежный голос?

Мигель слишком поздно понял, как усложнилась его жизнь с появлением мисс Кэррингтон; соблазн оказался слишком велик для него, он не справлялся сам с собой. Он слишком много думал об этой девушке.

Не думай об Айрин, твердил он себе, думай о Федерико. Ему нужна няня, и твои взрослые желания или нежелания не играют сейчас никакой роли — не играют и не должны играть еще пять лет. И потом, даже если тебе и нравилась Айрин, то письмо миссис Хенстридж должно было вытеснить эти чувства, уничтожить их в зародыше.

Тогда почему же он так торопится домой, отложив еще одну важную встречу, которая должна была состояться вечером? Потому, что хочет видеть Федерико, почему же еще! Тереса уже сообщила ему по телефону об отъезде Пилар. Нельзя сказать, что он сильно огорчился, но надо проверить, как там ребенок, — малыш впервые остался вдвоем с новой няней. А вдруг она его обижает?





 ***


За окном расстилался огромный сад, и Айрин уже давно не терпелось исследовать его. Дождавшись, когда спадет самая страшная полуденная жара, девушка решила, что пора выйти на разведку. В конце концов, детям необходимо дышать свежим воздухом.