Новогодний праздник объединял и делал всех людей друзьями, даже тех, кто друг друга презирали и боялись, как менты и мы. Поневоле запертые в отделении шлюхи и служители закона, которым надо было как–то украсить новогоднюю ночь, пили шампанское, желали всем счастья, здоровья и любви. При этом если бы кто–то из нас изъявил желание покинуть этих милых и добрых людей, бунтарку заперли бы в «обезьяннике», били бы, как преступницу, и не отпустили бы еще сутки, как минимум. Конечно, это все в теории, потому что никто на самом деле не пробовал бунтовать. Я только всматривалась в простые пьяные лица этих мужиков, одетых в форму, и сомневалась в себе и в своем жизненном выборе.

— За прекрасных дам! — провозглашал лейтенант, дежурный по отделению, а я думала, что, может быть, совсем ничего не понимаю в жизни, которая лишь бред, наваждение о том, что творится на другой планете, несчастной и обреченной, не моей родной…

Кстати, находясь в дежурке, я слышала, как много раз звонил телефон, какие–то люди срочно нуждались в защите и помощи, кого–то резали, грабили, насиловали, жгли, — рисовало мое воображение, а, может быть, это баловались подростки, нюхавшие растворитель, но телефон буквально разрывался, лейтенант же откинулся в рабочем кресле со спущенными брюками, курил сигареты «Магна» и сладостная щекотка в головке члена расходилась по его сытому и пьяному телу. Я нарочно ускоряла процесс, не улыбалась и не делала ничего такого, чтобы затянуть его оргазм хоть на секунду, а, когда добилась результата, отстранилась от него и ждала, пока он ответит на вызов. По счастью он встал с кресла и отвернулся от меня, чтобы поднять трубку, а я воспользовалась этим и выплюнула его сперму в угол казенной комнаты.

Звонок городского дежурного привел немного в чувство районных ментов, они начали суетиться, кто–то грузился в Уазик, чтобы ехать на вызов, а нас отпустили, усталых, злых, несчастных.

Мы собрались на квартире, где жили девочки, выпили, закусили. Вдруг приехал Палыч-Дед Мороз в красном халате поверх тулупа, привез нам водки, колбасы, всяких фруктов, он нас развеселил, и остаток ночи мы прилично набрались, пели и плясали. Помня, что Палыч так и не обрел партнерши после исчезновения Марины, я подмигнула Вале, и мы устроили курс молодого бойца для Коней, а Палыч, полностью раздетый, исполнял роль сержанта в учебке.

Света куда–то ушла, наверное, на праздничное свидание, а мы с Валькой сидели на ее кровати, курили и пили водку с апельсиновым соком. Напротив нас, на моей бывшей постели голые сестры облепили тучное тело Палыча.

— Слушай, Сонька, — вдруг сказала Валя. — Я не думала, что Кони тебя так сразу послушают. Вот я их толком построить не могу, а ведь ты младше всех нас, как тебе удается?

— Это врожденный талант, — сказала я самодовольно. Признаюсь, мне было очень приятно услышать такое. И захотелось отблагодарить Валю: — Знаешь, я вот уверена, что добьюсь в жизни чего–то стоящего. Не так, как Светка, мужика снять, или там Милка, которая к пахану приклеилась. А по-настоящему добьюсь. Обещаю тебе! — водка и воображение всерьез увлекли меня: — И ты только не толстей, Валюха, я тебя прошу, сохрани форму, ты ведь красивая, классная, я так твою грудь люблю…

— Что ты несешь, малолетка? — Валя не понимала моего энтузиазма, а я уже закусила удила.

— Да не как мужик, дурная, — говорю, — ты просто вся такая красивая, у тебя такое тело, кожа твоя пахнет, как молоко парное. Если б я мужиком была, влюбилась бы в тебя, а так — помогу тебе, как подруге, самой лучшей, ведь у меня ближе подруги нет, чем ты.

— Ты пьяная, Сонька, мать твою, — смеялась Валя. — Ты б себя по-трезвому услышала, час бы ржала…

— Запомни этот разговор, — я придвинулась вплотную к Вале и обняла ее. — Хорошо запомни эту новогоднюю ночь с ментами и мои слова. Больше ничего тебе не скажу, подумаешь, что я пьяная.

Я встала, ощущая возбуждение и прилив сил, подошла к своей бывшей кровати. Обняла Коня Малого, оседлавшего Палыча в позе наездницы:

— Ну, кто ж так подмахивает? Это как танцуешь, ритм держи, потом бедрами работай, работай.

Конь Малый послушала меня и у нее пошло красивее, а я положила руки ей на талию и задавала темп.

— Сама бы села, да показала, — вякнула Конь Большой, оторвав губы от седой груди Палыча.

— И правда, Сонька, заменила бы новенькую, показала бы класс, — задыхаясь, проговорил наш сержант, тиская груди обеих Коней.

— Это не по уставу, — засмеялась я. — Так молодежь вовек ничему не научится.

Под утро Палыч отвез меня домой к Вадику, я приняла ванну, высушила волосы, и, завершив дежурные гигиенические процедуры, поехала в больницу. Выздоровление шло медленно, Вадик почти все время спал и жаловался на то, что стал плохо видеть. Что–то произошло у него в голове, и врачи не могли определить, что именно. Три перелома конечностей были не так опасны, они заживали своим чередом.

Я помыла Вадика, постаралась накормить его, но он снова уснул, а я отправилась к Мальвине.

Контора только открылась, охранник Ваня встретил меня в дверях, выдохнув перегар мне в лицо. В первый день года никто желанием работать не горел, но в блядском бизнесе порядка было побольше, чем в других отраслях российской экономики, и диспетчер оказалась на месте.

— С Новым Годом! — сказала я и села напротив Мальвины, которая пила чай на диване, подвернув под себя толстые ноги в шерстяных колготках.

— И тебя по тому же месту, — отозвалась она. Вид у нее был неважнецкий. — Пришла поздравить меня?

— Ну да, — сказала я. — И еще добавить, что Эдик выслуживается перед ментами. Я уверена, что он им стучит.

— Почему? — спросила Мальвина.

— Менты говорили вещи, которые могли узнать только от кого–то из наших, — сказала я. — Они пьяные болтали языками, и они знают наши адреса: твой и квартир, где живут девочки.

— Точно? — сверкнула злым глазом Мальвина.

— Шолохова 17, я там в жизни не была. Это адрес девчонок, которые ездят с Иваном, и объясни мне как–нибудь по-другому, откуда менты знают это место.

Я сказала серьезные вещи, достаточные для того, чтобы нажить смертельного врага, но я была уверена в своих словах. Менты, конечно, имеют с конторы свою мзду, но нередко у них проводятся спецрейды или приезжают комиссии, они получают головомойки от начальства, и тогда им надо показывать результаты работы. А вломиться в квартиру, где живут безобидные шлюхи, намного легче, чем накрыть наркопритон вместе с владельцами, или найти склад оружия, или ворваться на хазу к беглым уркам. Результат же операции на столе у начальства выглядит почти столь же весомой бумажкой. Так стоит ли напрягаться и выявлять действительно опасных преступников?

Мне пришлось повторить сказанное перед одним из Климовских звеньевых, тридцатилетним бандитом, уже знакомым по какому–то из первых «субботников». Он тоже вспомнил меня, но отнесся серьезно, не предлагая по ходу отсосать или трахнуться. Похоже, мои слова попали на подготовленную почву, да и братва вечно сидит на измене, подозревая всех в предательстве и стукачестве.

Вообще, исполняя роль скромной статистки на их сборищах, я прислушивалась к тому, что главные из них говорили между собой. Меня интересовал их стиль общения, их рассуждения и выводы. Ведь они были богаты относительно простых граждан, а я еще давно решила учиться у тех, кто был богат, чтобы при возможности брать с них пример.

Моя информация определенно была важной для климовских, и хотя я в деталях не могла знать, как они ею распорядились, но Эдик был вскорости арестован за хранение оружия. А Леший как–то поделился со мной, что Клим в хороших отношениях с кем–то из отдела по борьбе с распространением оружия. Убрать из своей структуры пособника ментов руками других ментов — это было красиво. Я подумала, что еще на шажок приблизилась к пониманию природы денег.

С нами же начал снова ездить Кузьма, каждый день бормочущий про то, как мы ему надоели. Я почувствовала, что откуда–то сверху ко мне протянулась ниточка расположения. Так я несколько раз не выходила вовремя на работу, задерживаясь у Вадика в больнице. Обо мне забывали, вызывая моих коллег на очередные «субботники». И пару раз я даже безнаказанно отказалась от клиентов, которые казались мне неприятными или опасными. Никаких санкций не последовало, но к своему огорчению я стала замечать, как Валя отстраняется от меня. Зависть соединялась в моей подруге с недоумением, почему я вдруг сделалась особенной, и против этого средств не существовало.

В книгах я читала про такое поведение близких людей, но сложно было применить книжное знание к реальности, а тут на моем ничтожном примере я вдруг почувствовала, что нет серьезной разницы между поведением безвестных брянских шлюх и блестящих придворных, или там, светских дам. Это открытие, с одной стороны неприятное, окрылило меня тем, что я поверила в собственные силы, поняв: законы поведения людей одинаковы на любом уровне. Более того — законы эти легко постигнуть и применять.

*.*.*

Вадик понемногу поправлялся и выписался домой. Наступила весна, и я каждый день перед работой гуляла с ним. Он сначала передвигался на костылях, потом ходил с палочкой, но к середине марта отбросил и ее. Голова его все еще беспокоила, и упало зрение. Я уговорила его купить очки, а так как своих денег у него не было, сама пошла с ним к офтальмологу и потом заказала красивые очки в тонкой черной оправе. Он, правда, не хотел их носить, но я была непреклонна, а в конце изобразила обиду, и он все–таки стал привыкать к моему подарку.

— Ты сильно изменилась за полгода, которые я тебя знаю, — сказал однажды Вадик.

— Надеюсь, не к худшему? — я сидела на диване и подпиливала ногти на ноге, поставив ступню на маленькое полотенце.

— Думаю, ты стала сильной личностью, — Вадим не обратил внимания на мое желание услышать комплимент.

— Господи, это плохо, — вздохнула я.

— Почему?

— Если женщина не может такое спрятать, то грош ей цена.

— Если бы ты жила в Америке, — сказал Вадик, — ты бы так не рассуждала. Вообще, ты не думаешь, что тебе уже маловат Брянск?

— Как так? — я подняла голову. — Ты хочешь от меня избавиться?

— Меньше всего на свете, — сказал Вадик.

Я ему поверила. Не оттого, что мы жили на мои деньги (впрочем, и аренду квартиры я, в отличие от других девчонок, тоже больше не оплачивала), но и потому, что когда я возвращалась с работы, меня ждал горячий ужин, и в постель мы ложились как молодожены, несмотря на моих клиентов, сколько их там выходило в день. Вадик был нежен и заботлив, так что я чувствовала его самым первым, будто и не работала, и я сказала себе, что если он завяжет с наркотой, я останусь с ним навсегда.

— Ты уже переросла наши масштабы, — сказал Вадик, и я увидела на дне его оленьих глаз все ту же безумную жажду. — Чтобы не пропасть окончательно тут со мной, тебе надо ехать в Москву.

— Дурак, замолчи, я же тебя люблю, — в тот момент я по-настоящему страдала. — Ты что, выгоняешь меня?

— Нет, — жестко сказал Вадик. — Ты просто меня жалеешь, а это не любовь. Такая сильная баба, как ты, не может любить наркомана. Вскоре ты испытаешь ко мне презрение, будешь жалеть и презирать одновременно, потом я украду у тебя деньги, но ты все еще будешь хотеть меня исправить. Говорю тебе: не трать драгоценное время, попробуй себя в Москве. А если что–то не сложится, я буду ждать тебя здесь. Как запасной аэродром для аварийной посадки.

Каждое его слово потрясало меня, но каждое было правдой. Я это чувствовала и… не знала, что мне делать.

— Как ты можешь с такой легкостью ставить на себе крест? Неужели это дерьмо, которое ты вливаешь себе, важнее жизни и любви?

— Нет, — замотал он головой и я поняла, что он тоже страдает, гораздо больше, чем я, тогда я подскочила к нему и запричитала, чтобы он отказался от проклятой отравы ради нашего счастья, обняла его, и мы так стояли, говоря всякие глупые слова.

Слова

— Обещаю, что я буду бороться со своей порочностью, — торжественно сказал Вадик, наконец. — Но ты тоже сделай что–нибудь, чтобы этот разговор не прошел даром.

— Что, миленький?

— Ну, начни ходить… хотя бы на курсы вождения, — ответил он. — Прямо с завтрашнего дня.

Я пообещала ему, и на следующее утро записалась в автошколу. Мне очень понравилась эта идея, возможно, потому что я всегда любила учиться и узнавать что–то новое. Невозможно описать, какую радость я испытывала, садясь за руль старенькой «копейки», как внимательно слушала инструкторов. В моей жизни вождение машины стало синонимом свободы, потому что на занятиях я забывала о работе и клиентах, о проблемах Вадика, о тяжком долге перед собой, который я добровольно на себя взвалила. И вдобавок у меня уже была собрана сумма денег, вполне достаточная для покупки неплохого автомобиля. Рубль в те годы обесценивался чуть ли не еженедельно, и, помня совет Потапа, я обменивала у Лешего доллары, храня свои сбережения в них, а значит, все, что я делала, было не зря. Я училась не просто, чтобы отвлечься, я твердо знала, что скоро буду управлять своим еще неизвестным железным другом.