Это были лучшие дни для нас с Вадиком. Он уже почти выздоровел, стал делать зарядку с гантелями, постепенно наращивая вес. Мы гуляли по весеннему Брянску, ели все, что хотели в кафешках и покупали всякие вкусности домой. Для того чтобы было удобней водить машину, мы решили купить мне кроссовки, причем не на рынке, а в центральном универмаге.

Помню, продавцы никак не находили маленький размер, а потом все же отыскали где–то бело-розовый «Reebok». Вадим стоял на колене передо мной, обувая мою ножку в тонком чулке, и я чувствовала флюиды зависти, исходящей от продавщиц. Для Брянска тех времен зрелище было и вправду необычное. Я встала, потопталась перед зеркалом, и поняла, что крылья растут у меня за спиной, и, если бы вдруг тогда передо мной раскрылась тартановая дорожка — я установила бы личный рекорд. Я так полюбила свою новую обувку, самую дорогую и фирменную из всех, которые были у меня до тех пор, что стала даже возить ее в пакете на работу. Между заказами нередко случались длительные промежутки, и в это время я переобувалась и совершала небольшие разминки в сквериках или на школьных спортивных площадках по пути. Вадик удивлялся, что даже после этих мини-тренировок я все равно хорошо пахну, и говорил, что, наверное, это оттого, что я небесное создание, а не человек. Я же просто знала, когда выступает первый пот, и вовремя останавливалась, но мне нравилось, когда он так говорил.

На Пасху я поехала к маме, нашла ее все такую же, будто бы не уезжала никуда, но она очень обрадовалась, как я уверенно и современно выгляжу в кроссовках, джинсах и новой розовой курточке.

Я сказала, что работаю в ремонтном бюро, замеряю помещения и разрабатываю проекты отделки. Мама помнила, что я всегда хорошо рисовала, сразу поверила и совсем не удивилась. В подарок я привезла ей радиотелефон с кнопочным набором, модный тогда предмет интерьера, заменивший наш старый дисковый аппарат, сломанную трубку которого еще папа обмотал изолентой. Я гостила дома несколько дней, мы с мамой сходили к отцу на могилку, а на следующий день я уехала назад в Брянск.

С приходом весны война между ардашевскими и климовскими разгорелась всерьез. Наши взяли штурмом спортзал противников, когда там находился сам Ардашев и трое из его людей. Всех перестреляли, но и те на прощанье огрызнулись: один из климовских был убит, а Леший смертельно ранен.

Теперь заместитель Ардашева по кличке Бугай прятался, а в городе даже бабки на лавочках гадали, ляжет ли группировка спортсменов под «синих», или новый лидер найдет силы дать оборотку.

Все эти романтические события не повлияли на нашу работу. Наконец, Вадик вернулся к своим обязанностям охранника, а Кузьма снова поклялся, что его больше калачом не заманишь к проституткам и спелым Валиным губам.

Кстати, моя пышногрудая подружка очень искренне обнимала меня и плакала, когда один отмороженный подонок распял мне руки своими клешнями и едва не отхватил зубами мой сосок. Адская боль заставила меня взвыть, я вывернулась и саданула гада коленом между ног. Вскочив с кровати, я кинулась к входной двери, наплевав на оставленную одежду, сумочку и кровь, льющуюся из прокушенной груди. Но пока я возилась с замком, урод подскочил ко мне сзади и повалил на пол. Я закрыла лицо и поджала колени, когда он стал молотить по мне руками и ногами. Спасло меня то, что новых заказов не поступило, и «Волга» с Валей и Большим Конем продолжала стоять под раскрытой по весне форточкой. Вадик, куривший у машины, услышал мой визг и бросился на помощь. Я, оказывается, успела открыть замок, и Вадик без труда ввалился в коридор, где голый ублюдок издевался надо мной.

Теперь наш охранник возил с собой тяжелый кастет, не надеясь полностью на собственные силы, — я была отмщена с яростью и, вероятно, тяжкими телесными повреждениями. Как–то не испытываю по этому поводу раскаяния, уж не обессудьте.

Зато поведение Вали было полностью предсказуемо: она носилась вокруг меня, брызгала перекисью и йодом, ревела белугой. Я же не плакала, сжав зубы, просто терпела ее заботу, думая, что в предстоящие выходные надо бы взять дополнительный урок у инструктора. По счастью, если не считать грудь, остальные синяки и царапины можно было отнести к незначительным повреждениям, не портящим товарный вид надолго.

По такому случаю Вадик, снова начавший зарабатывать, подарил мне французский лифчик — он поддерживал марлевую повязку, но одновременно и делал мою небольшую грудь более соблазнительной, особенно под обтягивающими блузками. Я решила продолжать носить бюстгальтеры и дальше. Напуганная возможным заражением, я сдала все мыслимые анализы в городской лаборатории. К счастью, ничего серьезного не обнаружилось, а то, что выплыло, оказалось нестрашным, — мы с Вадиком неделю глотали таблетки и ограничивались только оральными ласками. Для того чтобы отвлечься от однообразия, одним вечером, полным тополиного пуха и щебета птиц, мы отправились в недавно открытое в Брянске казино.

Вроде бы намечалось развеяться и увидеть что–то необычное — до этого я только в книжках про казино читала — а оказалось, будто бы угодила на «субботник». Повсюду мелькали знакомые бандитские хари, слышался мат, а крупье выглядели запуганными, как дичь, окруженная стаей волков. Понятное дело, что выигрывает в казино меньшинство, а вот проигравшие, чтобы оставить за собой последнее слово, чуть не били обслугу, кроя несчастных последними словами. Я лично видела, как проигравший серьезные деньги авторитет пообещал трахнуть девушку, которая закрутила шарик рулетки не так, как ему хотелось бы.

— Хорошо, сучка, — проговорил он, оставшись без фишек, — за это ты у меня сейчас за щеку возьмешь.

Девушка в синей блузке и черной атласной жилетке вся зарделась, но промолчала. А что ей было говорить?

— Слышала меня, блядь? Знаешь, кто я такой?

— Я не проститутка, — выдавила девушка со слезами на хорошеньких глазках.

Настоящая проститутка, то есть я, стоявшая в каких–нибудь двух метрах от этого стола, переводила взгляд поочередно на всех, с позволения сказать, мужиков, свидетелей этой сцены, и видела только подленькие ухмылки, да отведенные глаза.

— За те бабки, что я вам тут оставил, ты, сука, должна мне по жизни, — давил авторитет. — Не строй из себя целку, пошли.

— Сейчас, минутку, уважаемый, — это администратор казино в темно-сером костюме и галстуке приблизился к девушке-крупье и начал что–то нашептывать ей на ухо.

Словом, через каких–нибудь пять минут эта барышня вместе с ее обидчиком скрылись в одном из служебных помещений казино, и я еще видела, как официант заносит им вслед бутылку шампанского в ведерке и бокалы. Вадик же, оставленный мной еще раньше за столом с «Блэк Джеком», к тому времени проиграл половину своих денег. Я, все еще под впечатлением от только что увиденного, села рядом с ним и постаралась переключиться на игру. Когда я немного разобралась в несложных правилах, мне стало удивительно, что Вадик прикупает карту на шестнадцати или семнадцати, словом, я в очередной раз поняла, какая ложь заключается в мифе об уме Вадикового народа. Даже мне, в ту пору совсем неопытной девчонке с провинциальным образованием было понятно, что нельзя удваивать ставку против десятки у крупье, сплитовать шестерки и вытворять прочие глупости, до которых был горазд мой спутник. Денег у него уже почти не осталось, когда я решила вмешаться и начала советовать Вадику, как играть. Удивительно, но наш столбик с фишками потихоньку стал расти, и неизвестно, как обернулось бы дело дальше, но вдруг наш сосед по столику, хлеставший до этого почти беспрерывно коньяк с лимоном, стал блевать прямо на зеленое сукно. Гадкая картина, и запах, доложу вам, преомерзительный: мы с Вадиком отшатнулись вовремя, и я посоветовала поменять деньги, чтобы уйти домой. Любопытная сцена последней в этот вечер отложилась в моей памяти: девушка-крупье ужинала за отдельным столом вместе с обидевшим ее авторитетом. Издали казалось, что они знакомы уже бог знает, сколько времени, и воркуют как голубки. Вадик, впрочем, не видел ничего этого, он только был опечален потерей части денег и несколько раз порывался отыгрываться. Я умоляла его не усугублять проигрыш, радоваться, что хоть часть удалось сохранить, и вообще, больше наслаждаться жизнью и тем хорошим, что в ней есть. В общем, тогда мне удалось без проблем доставить Вадика домой, и успокоить его своей любовью и ласками.

А потом я поняла, что он снова присел на иглу.

Сначала — после драки с малолетками, тащившими Свету в кусты. Чтобы снять стресс. Потом еще раз, и еще. Причина находилась всегда.

— Ты же обещал! — говорила я со слезами.

— Знаю, — отвечал он. — Это сильнее меня. Вроде бы мир тускнеет, и я должен вернуть в него краски. Вроде бы я уменьшаюсь, пригибаюсь к земле, и я должен расправить крылья и взлететь.

Ты никогда не поймешь, и в этом твое счастье.

— Мое счастье ты разрушаешь, когда губишь себя.

— У тебя будет много счастья. Я знаю.

И далее в таком же духе.

Между тем, в начале лета спортсмены подстерегли у ресторана, принадлежащего Климу, его самого и несколько приближенных к нему бандюков. Выстрелы скосили двоих молодых, стоявших ближе всего к пахану, но остальные «синие» успели скрыться в ресторане и сами начали отстреливаться. Кто–то из ардашевцев забросил внутрь две гранаты: одна взорвалась на кухне, убив посудомойку и покалечив повара. Другая вообще грохнула сразу у входа, но там была вторая дверь, поэтому только двое-трое наших братков пострадали от осколков стекла. Клим не получил даже царапины, но стал осторожнее и приказал уничтожить Бугая. Тот снова залег на дно, а наши бригады шмонали город, как завоеватели. Менты практически не мешали им, поскольку тогдашний мэр был дольщиком Клима по ресторану, а также по обналичке авизовок через подконтрольные городские банки.

Эту информацию сообщил мне Вадик, потому что он стал вхож на тусовки климовской братвы: все боеспособные люди под Климом были мобилизованы, а Вадик заслужил репутацию духовитого пацана с немного поехавшей крышей.

Он был горд своим возросшим статусом, и, хотя у него хватало ума, чтобы понимать: как–то его хотят использовать, но уклоняться от общения с братвой он не стал. Ему, в сущности, мальчику из интеллигентной семьи, льстило, что серьезные урки разговаривают с ним как с равным, и, думаю, он даже не был против отсидеть пару лет, чтобы стать для них своим. В те годы вообще для молодого парня было престижно иметь за плечами ходку-другую, так что сейчас даже трудно понять этих людей и их психологию. Я уже тогда знала, что имеет место быть разводка лоха, но Вадик был слишком упрям, чтобы слушаться меня. Да и кто я была такая по большому счету?

Он не поделился со мной, когда ему сунули в руку пистолет и приказали убрать одного из помощников Бугая, ардашевского звеньевого по прозвищу Безухов, о котором выяснили, что он иногда ночует у подружки в Фокинском районе. Безухов был бывший борец, и получил погоняло из–за своих уродливо деформированных ушей. Он должен был вроде бы появиться у подруги, чтобы поздравить ее с днем рождения, или она, приглашенная по телефону, должна была поехать на свидание с ним.

В задачу Вадика входило наблюдение за домом девушки. Или сам Безухов, появившись, облегчал ему исполнение приговора, или Вадик должен был проследить за девушкой, и, увидев объект, сделать ее день рождения незабываемым. Вроде бы простая задача оказалась для Вадика непосильной из–за того, что он постеснялся на крутое дело взять мой подарок — очки. Безухов появился неожиданно, когда уже начало темнеть, и Вадик не сразу узнал его, а узнав, сделал несколько выстрелов, опустошив макаровскую обойму.

Я думаю, дело было не только в плохом зрении, но и в неопытности доморощенного киллера: только одна пуля царапнула Безухова, когда тот кинулся бежать, петляя, как заяц. Вадик помчался за ним, и счастье, что напуганный Безухов не догадался развернуться, когда патроны кончились. Впрочем, он же не имел понятия, что у киллера всего одна обойма.

Опозоренный Вадик вернул оружие в кафе, куда должен был явиться после задания, под ледяными взглядами братвы покинул заведение и навсегда стал для климовских чмошником и недотепой. С горя, понятное дело, он ширнулся и дома рассказал мне в подробностях всю историю — вполне обычную по меркам начала девяностых. Я осознаю, что если бы этот случай закончился иначе, то и моя жизнь могла сложиться совсем по-другому.

*.*.*

Наша работа, впрочем, продолжалась, как ни в чем не бывало, Вадик по-прежнему охранял нас, а в свободное время я читала, брала уроки вождения и учила английский.

Как–то получается, что я рассказываю об отдельных случаях из моей брянской практики, и понятно, что запомнились именно экстремальные происшествия, но обычные дни ничем особенным не отличались друг от друга. Поэтому я не упоминала о своих постоянных клиентах, которых было немало. Этих людей я уже знала, и работа с ними не таила в себе опасностей: в промежутках между сексом я нередко выслушивала интересные монологи, которые сообщали мне многое о бизнесе в Брянске. Ведь обеспеченные люди, которые могли себе позволить многократное общение с проституткой, были по преимуществу коммерсанты или чиновники, знавшие о жизни намного больше меня. Я умела внимательно слушать, поддерживала разговор, иногда вставляя то, что вычитала в книжках, и порой выходило даже так, что мы почти не занимались сексом, болтая о разных вещах.