Скажем, в один из первых дней моей работы я попала к какому–то толстенному банкиру, который восседал в особняке неподалеку от Садового кольца. То есть, он так и продолжал сидеть в кресле, время от времени поднося ко рту рюмку с коньяком, а меня поочередно имели его охранники. Я начала возмущаться, потому что вызов был к одному, но банкир приказал растянуть меня на диване, а один из охранников снял ремень и выпорол меня. Он не слишком усердствовал, но его природной силы хватило на то, чтобы я плакала от боли. Сукин сын банкир получал видимое удовольствие от этой сцены, а потом я с исполосованной спиной сделала ему минет.

Провожающий меня охранник, тот, что меня порол, вдруг улыбнулся, уже стоя во дворе особняка и сказал:

— Ты не переживай сильно–то, девочка. Тебя, что, отец не наказывал?

— Никогда, — всхлипнула я.

— Ну а меня батя охаживал, не приведи Бог, — поделился охранник. — А я не в обиде, вот, человеком вырос. Шкура–то быстренько заживает. Чтоб легче тебе было, на вон, купи себе конфет. — И я увидела в руке у него несколько сотенных банкнот зеленого цвета.

Это был самый большой мой гонорар за один вызов, и я, в самом деле, даже забыла о саднящей спине. Воистину, деньги оказались прекрасным лекарством. И вообще, я заметила, что чем страннее прихоть или желание клиента, тем больше он дает чаевых. Так один пожилой мужчина попросил меня опорожнить на него мочевой пузырь в ванной и тоже выделил мне вдвое больше того, что стоил сам вызов.

Другой, жутко стесняясь, попросил меня потанцевать, а сам даже не прикоснулся ко мне и кончил на моих глазах себе в руку. Другому то же самое сделала его жена, когда они оба глазели на мой стриптиз. Все эти чудаки водились только в столице, я и подумать не могла в Брянске, что люди могут вести себя столь необычно, а классические книги, понятно, стыдливо обходили запретную тему.

К сожалению, в Москве было больше не только денег, но и подстав, потому что здесь и бандитов было немерено, и всяких кавказцев водилось в сотни раз больше, чем в провинции.

Последние вели себя, как хозяева жизни, видя в нас не более, чем податливое мясо. Мы и были жалким напуганным мясом в их руках, и хуже не было, чем вызовы к ним в сауны и на квартиры. В Брянске я помнила, что Мальвина не принимает заказы, если они поступают от людей, говоривших с характерным акцентом. В Москве оказалось по-другому: Екатерина Андреевна, похоже, не проводила никакой селекции, и мы частенько обслуживали волосатую чернявую публику с бывших имперских окраин. Я пыталась спрашивать, почему так происходит, но мне объяснили, что заказы принимают не от всех, а лишь от кавказцев или азиатов, состоящих в хороших отношениях с нашей крышей — казанской братвой.

То есть, селекция все же была. Да иначе и невозможно было работать в Москве: настолько огромна она, и так много в ней всяких залетных подонков, которым ничего не стоит прихоти ради изувечить или убить человека, а тем более — жалкую проститутку.

Экипажи, задействованные в московском эскорт-бизнесе, имеют хорошо разработанную систему условных сигналов и знаков, которые показывают водителю, что надо немедленно уезжать. Ничего подобного не было в простодушном Брянске. Вдобавок, существовали свои правила для квартир. Скажем, если девчонка стучала в дверь, а не открывала своим ключом, или звонила не условленным звонком, значит, остальные уже знали, что она не одна, даже, может быть, к ее горлу приставлен нож, и срочно связывались с крышей.

И, тем не менее, всякие происшествия время от времени случались. Так в один холодный мартовский вечер за нашим старым «Фордом» погнались два джипа. То есть, погоней это было трудно назвать: наш водитель Коляша заметил, что окно едущего рядом джипа опустилось, и высунувшийся бритоголовый тип жестом приказал нам остановиться. Как они поняли, что в «Форде» девчонки, едущие на вызов, я не поняла — стекла в блядовозках всегда тонированные. Однако, факт: они нас вычислили и ехали некоторое время за нами. Коляша сделал вид, что его не касаются жесты бритоголового, мигом свернул направо, но оба джипа, взревев моторами, прижали нас к придорожному сугробу. Дурное дежа вю снова всколыхнуло мою память. Рядом отчаянно материлась Кира, но ее первую выхватили и запихнули в джип. Я вышла сама, видя, как охранника и Коляшу пинают по снегу здоровенные братки. Большая рука схватила меня за воротник и уверенно забросила на заднее сидение второго джипа.

— Не боись, рыжая, не к зверям в гости едете, — успокоил меня водитель джипа.

— Я и не боюсь, — ответила я. — Мы же все братья и сестры.

— Ну, ты сказанула, — хмыкнул водитель. — Верующая, что ли?

— А ты не православный будешь? — ответила я вопросом на вопрос, как это любил делать Вадик.

— Я–то? — не сразу нашелся водитель. — Известное дело, крещеный.

— Значит, я твоя сестра, — уверенно закончила я.

Тут в джип загрузились остальные братки, видимо, решив, что Коляша наказан достаточно, и наша беседа завершилась.

В сауне, куда нас привезли, было прохладно и темно, похоже, здесь не ждали гостей. Банщик забегал, как угорелый, включая все, что можно включить, накрывая на стол и раздавая простыни. Притихшая Кира сидела рядом со мной, и под глазом у нее зрел свежий фингал.

Вдруг один из наших похитителей остановился, глядя на меня, и на его лице отпечаталась работа мысли.

— Буренка, ты, что ли?

Проклятая кличка, как я ненавидела ее с первого класса! Но сейчас это было по-другому, и я тоже вгляделась в бандита.

— Твою мать! — смущенно хохотнул он. — Сборы в Петрозаводске, пять лет назад. Вспоминаешь?

— Ты ядро толкал! — вспыхнуло во мне. — Толик, да?

— Пацаны! — радостно крикнул Толик. — Это же Соня Буренина из Брянска, она короткие бегала.

Остальная братва никак не отреагировала на открытие Толика.

— Ну и че теперь? — вяло отозвался какой–то тип с перебитым носом. — Может, ей уже впендюрить нельзя? Или она не блядь, а олимпийская надежда, нах?

— Не гони беса, Хохол, — отмахнулся Толик. — Я танцевал с ней по молодости, она еще целкой была. Блядь, как все меняется!

И точно: я вспомнила те единственные всероссийские сборы, куда меня пригласили как перспективную бегунью. Меня впервые в жизни ярко накрасила Маша Игнатьева, а я почти поверила, что из серой мышки могу превратиться в красавицу. И последнее сомнение рассеяли глаза молодого Толика, когда он танцевал со мной. Потом были поцелуи в темноте лестницы, горячие руки по моему телу. Я давала трогать себя везде, но цеплялась за трусики с комсомольским фанатизмом, пока грозный голос кого–то из тренеров, совершавшего ночной обход, не оторвал нас друг от друга, и Толик отправился в комнату, где жили восемь мальчиков, а я вернулась в свою кровать и долго-долго не могла заснуть.

Позволь я этому парню с доброй улыбкой и сильными руками тогда еще немного, и моя жизнь вновь–таки сложилась бы по-иному.

Или не могла она сложиться иначе, и все было предопределено заранее? Я еще раз легко отделалась, будто бы ангел-хранитель берег меня. Нас не вывезли в лес, не пытали, не убивали в снегу, не прятали в прорубь тела, но каким–то несчастным выпала именно такая, страшная судьба, и не было никакой гарантии, что я не следующая.

В те годы газетные и телевизионные новости состояли из калейдоскопа криминальной хроники, так что казалось, будто Россия сошла с ума и катится к своей гибели. А в бытовых разговорах клички авторитетов и бандитов звучали чаще, чем фамилии президента или мэра. Даже школьники начальных классов знали, что в их районе все вопросы решает какой–нибудь Питон или Тигран, которые распоряжаются жизнью и смертью своих подданных, и это нормально, потому что, если в стране отсутствует закон, то должны быть хотя бы «понятия»…

Мне везло, я была жива и здорова, то есть насилие, которое доставалось на мою долю, казалось мне терпимым. Но я думала о том, что везение не бесконечно, и мне очень хотелось избавиться от постоянно возникающих ситуаций дежа вю. Поэтому, когда я на очередном вызове познакомилась с Егором, я стала думать, что, возможно, встретила своего мужчину.

Он был лет на двадцать пять старше меня, носил длинные волосы, начинающие седеть, а его лицо в мелких морщинках, с глубоко сидящими серыми глазами, казалось мне апостольским. То есть, я иногда тут поминаю библейские персонажи, но это не потому, что на меня снизошла какая–то там особая религиозность, а просто стареющих апостолов я представляла с такими лицами, как у Георгия Самарина. А так я уже видела множество лиц, которые имели вполне одухотворенный вид, но на деле под ними жили и процветали кондовые скоты, извращенцы и психопаты.

В 94-м году меня уже не привлекали просто красивые и накачанные самцы, была я равнодушна и к мужчинам, которых полагала не способными к интеллектуальному общению. В то же время рядом со мной не было вообще никого близкого, и появление Егора стало лучом света во мраке моего тогдашнего бытия. Он был не такой как все: кандидат математических наук, успешный предприниматель, в прошлом кандидат в мастера спорта по теннису, обладатель настоящей дворянской грамоты, чудом сохранившейся в эпоху смертей и лагерей. Кто, как не такой человек, мог поразить мое воображение?

Я не имела привычки назначать свидания клиентам, зная, что это наказуемо и помня опыт брянской Светы, которая вечно сидела у разбитого корыта после всех своих романов на стороне. Но когда о встрече попросил Егор, я согласилась, не задумываясь, и на следующий день пришла к нему под памятник Гоголю, для приличия опоздав на пять минут.

— Тебе не идет эта работа, — сказал Егор почти сразу же, когда мы шли по бульвару.

Вообще–то процентов восемьдесят клиентов нашей богоспасаемой страны заводят с проститутками разговоры о мерзости древнейшей профессии, причем почти все они начинаются после первого клиентского оргазма. Меня неудержимо тянет блевать ото всей этой ханжеской болтовни, поэтому я старалась обходить тошнотворную тему, но тут рядом со мной шел человек, которого я выделила из толпы, и мне было не все равно.

— Мало ли кому что не идет, — со злостью сказала я. — Многие могли бы выглядеть королевами, но они носят то же, что и десять лет назад, да и всей России не идет побираться. А тебе не идет назидательный тон и попытки выглядеть не тем, кем ты являешься.

— И какой же я? — спросил Егор, немного удивленный.

— Жизнь тебя не баловала, но она и не давила, как асфальтовый каток, — сказала я. — Ты очень непростой человек, но ты яркая личность, и мне очень интересно с тобой. Только не опускай планку и не говори банальностей, это не нужно нам обоим.

— Офигеть, — засмеялся Егор, — ты натурально затыкаешь мне рот, девушка. Если для тебя это игра, то тебе надо подыскать для нее какого–нибудь Каспарова, а не простого инженера, вроде меня.

— Это игра и для тебя, — сказала я. — Мужчина может купить женщину, но гораздо увлекательнее ее завоевать, правда? И тогда вы играете вашими достоинствами, двигая их по доске.

— Это ты сама придумала?

— Нет, это говорил мой папа, — призналась я. — Мы с ним часто играли в шахматы в его последние годы, когда у него уже не было сил гулять.

И он меня спросил, а я рассказала ему об отце, говорила и чувствовала, как нужно мне выговориться. Тогда я поняла, что уже полгода не общалась по-человечески, и мне стало страшно, что я вот так и могла превратиться в резиновую куклу для слива спермы, вроде той, что с неделю назад показывал мне один клиент.

«Голландия, — хвастливо говорил он, — самая дорогая модель, с подогревом и пятью вариантами общения. Правда, сучара по-английски шпрехает, хрен поймешь ее. Видела б ты хлебальники таможенников в Шереме — они чуть не обкончались. Ну, и друзья, понятно, иногда просят попользоваться, а один спрашивает: «На кой тебе это чмо резиновое? Неужели с нормальными бабами проблема перепихнуться?» Я–то не сказал ему, что меня прикалывает засаживать и одновременно бить, какая живая подруга вытерпит? А вот машке резиновой все параллельно — ее хоть еби, хоть пизди! Это ж сокровище какое!»

Между тем, Егор предложил тост в память об отце. Мы сидели в небольшом ресторанчике на Арбате, и я расслабилась от выпитого, вдруг поняв, что с самого начала жизни в Москве меня так и не отпускало напряжение. Получалось, что Егор, возможно, и не столь важен был для меня как личность, но я просто выбрала его, чтобы смягчить свой непрерывный стресс.

— Расскажи, ты с детства хотел стать таким, как сейчас? — попросила я, чтобы проверить свое подозрение.

— Нет, наверное, — сказал Егор. — В молодости я мечтал стать рок-музыкантом. Бредил битлами, Элвисом.

— А теперь жалеешь, что не стал?

— Нет, вряд ли, — сказал Егор. — Я неплохой электронщик, у меня всегда ладилось с математикой. Если я и ошибся где–то, то наверное в личной жизни, — он помрачнел и задумался.