— Я не выдержу, — вдруг сказал он. Его глаза дико сверкнули в темноте, и он перевернул меня на спину.

Я послушно раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее, но он все никак не мог попасть в меня, а я только чувствовала, что он тычется неловко своей горячей плотью и начинает все больше нервничать.

— Не спеши, не торопись, — повторяла я, гладя его спину, но почему–то направить его самой не догадывалась.

Мишка спохватился, помогая себе рукой, нашел таки мой узкий вход и сильным толчком вторгся туда. Я же от внезапной боли стала отползать, пока не уперлась головой в спинку моей старенькой кровати. Но Мишка вцепился в меня, совершенно обезумев, вколачивая раз за разом свой полыхающий отросток, он не обращал внимания на скрип и на мои стоны, пока не забился в конвульсиях и не кончил. К счастью, этот мучительный для меня момент продлился менее минуты, после чего Мишка обмяк и стал целовать меня нежно, как мне и хотелось.

Я поняла, что все уже произошло, сползла немного ниже, чтобы моя голова и спинка кровати не соприкасались. Ноги мои по-прежнему были расставлены, но я успокоилась и даже подумала, что вот бы неплохо получить удовольствие, ради которого люди и занимаются сексом. Мишкин член все еще находился у меня внутри, но я не испытывала ничего, кроме легкого пощипывания, как от ссадины. Потом я поняла, что Мишка просто был молод и силен, а тогда, ощутив, что он снова задвигался во мне, я подумала, что так и надо, и старательно пыталась почувствовать что–то приятное. Вскоре мой первый любовник снова излил в меня семя, но я так и не испытала никаких особенных эмоций.

На этот раз Мишка вышел из меня, и мы с ним выпили бутылку крепленого вина, которое принесли с собой. Мишка вообразил себя моим мужем и стал описывать картинки, которые даже тогда повергли меня в скуку — как я дождусь его из армии, и мы станем вместе счастливо жить, он купит машину («Опель», такой же, как у старшего брата), и мы поедем в Москву и Питер. Потом Мишка в третий раз овладел мной, потом в четвертый, все в той же позе, даже не пытаясь внести разнообразие. Его губы ни разу не опустились ниже моей груди, но мы долго целовались, и наши языки терлись друг о друга, уже когда остальные части тел окончательно устали и проваливались в сон.

После этого не прошло и двух дней, как на улице мне повстречался Карась из соседнего дома. Едва сдерживая поганенькую улыбку, он поведал мне, что у него есть коляска в отличном состоянии (его мать недавно родила от нового мужа), и что я могу обращаться к нему за помощью по вопросам воспитания младенца… Он нес такую чушь, а я находилась в полном ступоре, и в сознании у меня еще звучал шепот Мишки о любви, и я видела бледное лицо моего отца, когда он говорил о Слове мужчины.

Конечно, это была самая невинная из низостей, пережитых мной. Просто она была первой, а поэтому мне было больно, хоть я и знала, что большинство моих подруг уже лишилось девственности, а кое–кто успел и забеременеть, но я не могла так просто примириться с тем, что весь город уже знает, что теперь трахнута я. И так получилось, что я в этот же вечер встретилась с Мишкиным братом и дала ему — прямо в его долбаной машине.

А началось все с того, что я шла по улицам родного Полесска после разговора с придурком Карасем и меня переполняли мысли о чудовищной лжи, которой затоплен мир. В этой низкой лжи — о любви и высоких чувствах — люди формируются законченными жертвами, романтиками, которые вечно мечтают о том, что никогда не сбудется. Мир вообще ничего не дает, он лишь позволяет поддерживать жалкое существование, наполненное несбыточными иллюзиями в обмен на тяжелый и безрадостный труд. Значит, выдуманный мир — это чушь, болтовня о любви и возвышенных страстях — еще большая ерунда, а единственное, что имеет значение и к чему стоит стремиться — это деньги…

Итак, вместо моих детских мыслей о совершенствовании себя самой, пришли мысли о деньгах, — так я, кажется, повзрослела, и то, что это почти совпало по времени с потерей невинности, наверное, тоже неслучайно. Я шла, сама не помню, куда, талый снег оттепели чавкал под моими сапожками, и мне казалось, что я вплотную подобралась к разгадке тщательно скрываемой всеми тайны: ведь о деньгах не писала великая литература (многие писатели были сами нищими или полунищими, другие — аристократами, они не в счет), коммунистическая пропаганда тщательно обходила денежный вопрос, а новая, капиталистическая, поступала не менее лживо.

С одной стороны, нам внушалось, что можно открыть кооператив, или свободно торговать на улице пивом, только что купленным в магазине, и в результате этого обогатиться. С другой — в моем городке все ненавидели кооператоров, завидовали каждому, кто был хоть немного богаче остальных, и были убеждены, что деньги у богатых отбирать хорошо и правильно. Я задумалась о своих одноклассницах, и вспомнила, что по-настоящему все они хотели влюбиться и удачно выйти замуж, самые красивые мечтали стать моделями и выигрывать конкурсы красоты, о деньгах всерьез никто из них не думал, считая это сугубо мужской прерогативой. Людка Калашникова, самая неглупая из них, и то была увлечена парнем, у которого, правда, папаша был начальником городской санэпидемстанции. Людка была, конечно, ближе всех ко мне, но даже и она не задумывалась о деньгах, чистых деньгах неопосредованно, а значит, я оставалась совсем одна со своими мыслями.

Все–таки тяжело чувствовать свое одиночество в определяющие мгновения жизни. Мой семнадцатилетний умишко испугался отсутствия опоры, деньги вдруг представились мне чем–то недостижимым и едва ли не божеством, которому молятся какие–то особые жрецы в таинственных местах. Конечно, двуногих прямоходящих на Земле миллиарды, а золота, красоты и власти на всех никогда не хватит. И способы добычи всех этих благ держатся засекреченными. Я попыталась додуматься, как подобраться ближе к тайне денег, и мне пришло в голову, что наилучший способ — это общаться с теми, у кого они есть. Проблема состояла только в том, что я не знала никого, кто мог бы меня познакомить с богачами, а даже если бы такой человек нашелся, я не знала, что предложить им в обмен на их драгоценное общение.

«Как — что? — вдруг подумала я. — Себя! Больше–то все равно нечего». В эти минуты решилась моя судьба.

И почти сразу вслед за этой порочной идеей, я увидела распахнутый гараж, из которого выкатывался смутно знакомый вишневый «Опель». Брат Мишки, которого все называли Потап, вышел из машины и закрыл гаражные створки, повесив на них амбарный замок. За эти несколько секунд я преодолела желание убежать, сделать вид, что не узнаю Олега Потапова, с которым до этого перекинулась не более чем несколькими фразами, и, наконец, подумала, что, во-первых, Потап, пожалуй, наиболее богатый из тех, кого я знаю, а во-вторых, если уж какие–то караси знают про меня и Мишку, то родной брат наверняка посвящен в Мишкин подвиг, и мне стало интересно, как он теперь ко мне отнесется.

— Так это ж Сонечка! — обрадовался Потап, рассматривая меня.

Волосы у него были светлее, чем у Мишки, глаза сидели глубже и от внешних уголков шли морщинки по вискам. Потап был гладко выбрит, и к его губам приклеилась сигарета. Ботинки на рифленой подошве, черная дубленка и рыжая ондатровая шапка завершали его наряд. Видимо, мой выжидающий вид натолкнул Потапа на самую простую мысль:

— Садись, подвезу, — бросил он.

И я села в его машину.

— Гуляешь? — спросил Потап. — Или по делу?

— Просто так, — ответила я, рассматривая салон.

— А, ну тогда давай подскочим в одно место. Ты ведь не спешишь?

Я не спешила. Честно сказать, мне было приятно ехать с ним, тем более, до этого мне никогда не доводилось ездить в иномарках. Правда, я насторожилась, когда оказалось, что мы уже почти у выезда из города. Но мне не приходило в голову, что Потап способен замыслить недоброе по отношению к девушке брата. Пусть я и не собиралась считать себя Мишкиной невестой, но ведь это он первый произнес слова о женитьбе.

Потап остановился у закусочной, расположенной у пересечения дороги на Полесск и трассы Брянск — Чернигов. Я знала об этом месте, но никогда не бывала здесь раньше. У входа в закусочную замерли еще две девятки асфальтового цвета, а чуть поодаль, на широкой обочине, громоздились три или четыре туши контейнеровозов.

Запах жареного мяса струился от мангала, стоящего при входе, и почти заглушал мазутный дух, присущий этому месту. Светловолосый парень в кирзовых сапогах и ватнике следил за шампурами и раздувал угли. Он, похоже, нетвердо держался на ногах, но это не помешало ему приветливо протянуть Потапу грязноватую руку, которую мой спутник пожал, не снимая перчатку. Мы вошли в закусочную, которая была изнутри обшита вагонкой, и наверное поэтому оказалась довольно теплой.

— Кушать будешь? — спросил Потап, показывая мне, куда садиться.

— Кофе выпью, если здесь нальют, — сказала я.

Сам Потап не спешил ухаживать за мной. Он заказал мне кофе и отошел к столику, где сидели, поедая мясо, трое сумрачного вида парней. Я бы с удовольствием послушала, о чем они говорят, но было слишком далеко, да и музыка, игравшая в закусочной, заглушала прочие звуки. Я осмотрелась и увидела, что из шести столиков половина уже была занята, и что я не единственная девушка, оказавшаяся в этом месте — за дальним столиком сидела компания немолодых мужиков, по-видимому, водителей-дальнобойщиков, и к ним пристроились две довольно молодые барышни. Еще одна женщина, постарше и довольно тусклого вида, сидела через проход от меня и пила, кажется, пиво. Рядом с ней стояла полная тарелка рыбных костей. Я углядела, что над маленькой стойкой заведения висят несколько сушеных подлещиков, а на самой стойке стоит электрический самовар, который почти скрывал от меня того, кто находился за стойкой, так что я не сразу определила, что вижу брата-близнеца того парня, который крутил шампуры у входа, с той лишь разницей, что этот был коротко пострижен.

— Вы, блин, верите в такую херню, — это Потап стоял уже рядом со мной, но разговаривал все еще со своими мрачными дружками. — Как дети, ей-богу.

— Шашлычка возьми, — Потап посмотрел на меня, вполне заботливо, но что–то нехорошее зашевелилось у меня на душе.

Потом я поняла, что всего–то навсего оказалась во власти Олега Потапова. Он смотрел на меня, как на свою собственность, впрочем, на всех остальных, кроме тех, кто был сильнее, Потап смотрел точно так же. Он властвовал, он жил собственным значением и ронял слова веско, продуманно, будто бы изрекал всегда нечто важное. Для окружающих это, в принципе, так и было, а поэтому семнадцатилетней девчонке было почти невозможно сказать ему «нет».

Я почувствовала свою легковесность и незначительность перед Потапом, хотя мы были знакомы, и я была девушка его брата, но здесь, на трассе, все это не имело значения. Здесь уже не был мой родной маленький город, и обычаи этого места тоже, казалось, были другие — правда Большой Дороги была начисто лишена юмора и тепла, и целиком зависела от простой грубой силы, которую стремились проявлять все собравшиеся здесь мужчины.

— Ты часто бываешь в этом месте? — спросила я Потапа, присевшего рядом со мной. Впрочем, взгляд от своих прежних собеседников он почти не отрывал.

— Часто. — Потап явно думал о чем–то своем.

— А я бы не хотела общаться с такими парнями, как эти трое. — Наверное, я сказала глупость, но мне очень хотелось разговорить Потапа. Вместо ответа, он посмотрел на меня, как на пустое место, и ничего не сказал.

Тем временем, на грубо сколоченном столе передо мной появился горячий шампур с мясом, хлеб и соленья. Я успела сильно проголодаться, и с аппетитом принялась за еду, едва поблагодарив Потапа. Я и не заметила, как в руках у него появилась прозрачная бутылка.

— Давай, за встречу, — улыбнулся Потап и разлил водку по белым пластиковым стаканам.

Я нерешительно подняла стаканчик, и мы с Потапом чокнулись.

— Только до дна, — предупредил Потап и опрокинул водку в себя. Потом взял соленый помидор и целиком запихнул в рот, задвигал крепкими челюстями и невнятно добавил: — Пойду, закончу с этими пассажирами.

Я довольно быстро расправилась с шашлыком, а вскоре двое из Потаповых знакомых попрощались и ушли, а оставшийся переместился вместе с Потапом ко мне за столик. Оба они уже были подшофе, но, конечно, им было мало, и перед нами оказался еще один прозрачный сосуд. К сожалению, мне пришлось снова выпить, чтобы не разбивать компанию, и я уже с трудом замечала, как куда–то исчезли дальнобойщики, как появлялись и уходили другие водители, потом вошли милиционеры со злыми лицами и цепкими глазами. Они поместились в самом углу, и длинноволосый близнец несколько раз бегал к их столу, прислуживая.

Одновременно с появлением милиции разговор за нашим столиком совершенно завял, и я обратила внимание, как неприязненно смотрят мои спутники на ментов.