— Да, — каждое слово, казалось, стоило маме титанических усилий. — Давай уйдем отсюда, — просила она меня уже во второй или третий раз.

— Здесь так медленно подходят официанты, — манерничала я, пропуская мимо ушей мамину просьбу, — а в Москве они летают.

— Что, мы едем в Москву? — вспоминал Алексей, вдруг выныривая из пьяной полудремы.

— Конечно, — говорила я. — Только я и ты, да?

— Да, ты это… — и он снова ронял голову на грудь.

Ночью я подслушала, как мама плачет у себя в комнате, и зашла к ней. Она свернулась, маленькая и несчастная, на широкой двуспальной кровати из цельного дерева. Кажется, именно на этом ложе была я зачата почти двадцать два года тому назад.

— Если бы он был настоящий человек, я бы не сделала этого, — сказала я, кладя руку на голову матери.

— Теперь ты будешь решать, кто настоящий и кто мне нужен, — сдавленным голосом сказала она, не отрывая лица от подушки.

— Мама, я очень тебя люблю. Я не могла поступить иначе, прости меня, — сказала я.

— И тебе приятно будет раз в год приезжать сюда и видеть, как я становлюсь никому ни нужной старой развалиной, — она не спрашивала, а утверждала.

— Мама, прошу тебя, дай мне два-три года. Пожалуйста, всего два-три года. Ты увидишь, как мы заживем.

— Что ты такое говоришь? — она, наконец, повернулась ко мне.

— Всего два или три года, — повторила я, — очень тебя прошу. Мне тоже трудно. Я все это время живу так, будто не имею права на ошибку. Ни один человек не вынесет такого, все ошибаются, а я хочу без ошибок. Помоги мне, мама.

И остаток ночи мы плакали вдвоем, потом разговаривали вполголоса, а под утро уснули на одной кровати, как в далеком-далеком детстве.


Сессия заочников снова оставила меня выжатой, как лимон. К этому времени мои восторги от учебы уже поутихли, как это часто случается с второкурсниками. Свежесть и новизна студенческой Москвы казалась все менее привлекательной, тем более, что я не испытала на себе преимуществ, какие дает стационарное обучение. Мы, заочники, в сущности, были вторым сортом, собираясь вместе дважды в году и привязанные все остальное время к работе. У меня–то профиль был специфический, а однокурсники мои вовсю трепались о своих фирмах, начальстве, зарплатах и расходах. Почти все они жили очень экономно, а радость их от учебы составляло распитие дешевой водки в общаге, куда я постоянно приглашалась, но после двух-трех раз поняла, что ловить мне там совершенно нечего. Романы между заочниками, конечно, происходили, но это мне было неинтересно, а полезную информацию на тусовках нищих студентов выудить было столь же трудно, как рыбу в Москве-реке.

Наверное, главным и бесценным алмазом студенческих открытий была рекомендованная нам библиография, в которой центральную роль занимали труды Филиппа Котлера. Если вы далеки от экономики, то представьте себе, что такое Библия для христианина, или Коран для приверженца ислама. В практической жизни человека, желающего создать что–то свое, «Маркетинг и менеджмент» Котлера должны занимать не менее почетное место. Это мое мнение, и я, наверное, снова опережаю события, но именно тогда, в 96-м, я впервые прочитала эту великую книгу, и не постесняюсь сказать, что она меня изменила.

Если раньше я воспринимала обывательское отношение к бизнесу довольно спокойно, то после чтения Котлера как же мне стали ненавистны все эти плебейские рассуждения о том, что торговля и спекуляция суть одно и то же, что все коммерсанты воры, и как хорошо было жить при социализме. Если вы думаете так же, то вы, конечно, не читали Котлера, но я еще буду не раз возвращаться к нему в этой книге, а пока поверьте, что вам еще далеко не все известно о нашем мире, и, когда вы узнаете то, что произошло со мной, возможно, ваше мнение тоже хоть немного переменится. Ведь вы же достаточно умны, чтобы сохранять интерес к повествованию простой шлюхи, родившейся в брянских лесах.

*.*.*

В один из августовских дней наша администратор Камилла вдруг собрала нас после работы и объявила, что выходит в отставку по причине замужества. Наверное, она имела немало воздыхателей, несмотря на загруженность работой, и посчитала, что пора позаботиться не о деньгах, которые были уже собраны ею в достаточном количестве, а о своем будущем. Мне легче было представить Россию без новоизбранного в то лето старого президента, чем наш салон без Камиллы. Она была его душой, и казалось, ее спокойное обаяние никогда не покинет этих стен. Возможно, вы не представляете, что такое по-настоящему хороший администратор для борделя, и ваши представления сформированы дешевым чтивом, которое рисует универсальный образ алчной и циничной бандерши. Но я уже достаточно описывала Камиллу, и круг ее забот был намного шире, чем представляет далекий от секс-индустрии человек, начитавшийся детективных или женских романов.

Начнем с телефонных звонков. Камилла отсеивала опасных клиентов и приглашала нормальных, как это не делал больше никто на моей памяти. Далее она заведовала доставкой чистого белья и полотенец, моющих средств и продуктов. Ее общение с посетителями было неподражаемым, а когда у какой–нибудь работницы возникали истерические срывы, она, как никто другой, могла успокоить и развеселить девушку. Камилла умела ровно и дружелюбно строить отношения со всеми. Признаться, я поначалу недолюбливала ее, и причиной этому была Оксана. Но впоследствии я разобралась, что Камилла просто разглядела лесбийскую сущность моей подруги, а вставать между мной и украинкой она и не помышляла. По прошествии времени, проанализировав и ее подход ко мне, я нахожу его мудрым и безупречным. Мое любопытство Камилла старалась использовать, возлагая на меня все новые роли, что сделало меня более сведущей и подготовленной ко всем нюансам, возникающим в этой сложной и нервной работе. В остальном же я была предоставлена себе самой, что меня вполне устраивало. Камилла избавила меня от мелочной опеки, не проводила душеспасительных бесед, как с другими девушками, и ни разу не унизила меня, как личность.

На прощальном застолье, которое она устроила для нас, я полностью осознала, что теперь будет только хуже. Новым администратором салона стала Диана, которая временами подменяла Камиллу в ее выходные, а муж Дианы был водителем и снабжал нас всем необходимым, а также ремонтировал сантехнику, аппаратуру, словом, у него были золотые руки, непритязательные мозги и невысокие амбиции. Эта супружеская чета перевалила уже за третий десяток, и у них росла школьница дочь, от которой скрывалось настоящее место работы родителей.

Я помню, как в конце августа «сатурновцы» устанавливали в салоне видеокамеры и новую сигнализацию с дублирующей кнопкой вызова, спрятанной в туалете. Раньше Камилла обходилась одной кнопкой, которая размещалась с обратной стороны столешницы, но от нее шел провод, который сообразительные налетчики могли перерезать, а теперь сигнализация становилась беспроволочной, и надо было немного подучиться, чтобы уметь ее использовать. Кажется, мы все ржали, видя, что техник «Сатурна» в десятый раз объясняет новому администратору элементарные вещи, а Диана все не может взять в толк то, что давно дошло до проституток. Ну, есть такие люди, которые с техникой не дружат, что ж теперь… Речь–то пойдет не об этом и даже не о Диане.

Хотя именно она озвучила нам с Изабеллой приказ собираться на выезд. Практически, наша работа всегда была в салоне, но иногда случались исключения. Это были редкие «субботники» чекистов и выезды к людям, рекомендованным самим «Сатурном». Такие заказы тоже оплачивались, правда, временами мы получали деньги не от самих клиентов, а через один-два дня их передавала Камилла. Никакого особенного значения это не имело, и новый выезд был, казалось, такой же, как и все предыдущие.

Разница обнаружилась только, когда замдиректора «Сатурна» лично обрисовал перед нами задачу.

— Девчонки, садитесь, поговорим, — бывший гэбэшник учтиво разместил нас в двух потертых креслах, что стояли в гостиной нашей квартиры по соседству с салоном, а сам прислонился спиной к балконной двери.

На улице ярко светило летнее солнышко, и он прекрасно видел нас, в то время как его собственное лицо оставалось не то, чтобы в тени, но смотреть на него против солнца было неприятно.

— Вы знаете, что сейчас на юге идут боевые действия против бандитов в Чечне, — начал он. — Этого не хотят ни наш, ни чеченский народ, но есть люди, которым война выгодна.

Я была озадачена подобным вступлением, а Изабелла, по-моему, вообще ничего не понимала, преданно глядя на человека, избавившего ее от лап уличных сутенеров.

— Сейчас умные люди с обеих сторон думают о заключении мира, — продолжал бывший чекист, — а для того, чтобы заключить мир, надо вначале провести переговоры. Так вот, сообщаю вам секретную информацию о том, что переговоры идут, а для этого наши партнеры прибыли на закрытую дачу в Подмосковье. Туда приезжают и российские официальные лица, но вам все подробности знать необязательно. Вы поживете на этой даче, создавая, так сказать, комфорт ее обитателям. Потом они уедут, и вы вернетесь сюда.

— С чеченами работать? — сразу напряглась я, пропустив мимо ушей всю ерунду о переговорах.

— Ну, можно сказать и так, — согласился замдиректора. — Только ведь это не бандюганы какие будут, а официальная делегация с помощниками. Всего их там шестеро, — опередил он мой следующий вопрос.

— А можно отказаться? — желания работать с кавказцами у меня никогда не возникало, а тут еще речь шла о врагах, которые, возможно, сами убивали наших.

— Понимаешь, Сильвия, — сказал замдиректора душевно. — Ты умная девушка, и мы бы хотели, чтобы вы поехали добровольно. К тому же, за каждый день вы будете получать по пятьсот долларов. В принципе, я мог бы и не разговаривать с тобой, а послать вас с водителем, как обычно. Но я хочу, чтобы вы знали, куда едете, и держали бы ушки открытыми. Возможно, вы услышите что–нибудь, важное для безопасности России. Это маловероятно, но все же не будем сбрасывать со счетов такой вариант. А ты девчонка умная, студентка. Помоги нам, и мы потом поможем тебе. Возможности наши ты знаешь…

— Выходит, это не приказ? — продолжала я искать лазейку.

— Понимаешь, девочка, — я уловила в его голосе хорошо скрываемое раздражение, — есть такие просьбы, которые вроде бы и не приказ, а ослушание… крайне нежелательно. Мы на войне, сама понимаешь. Поэтому лучше, если вы согласитесь, тем более что это самая обычная ваша работа.

— Если надо, так надо, — не выдержала молчания юная дурочка Изабелла. — Мы все понимаем.

«Отвечай за себя!» — хотела я рявкнуть на нее, но промолчала, а вместо этого спросила:

— Когда мы получим наши деньги?

— Как только вернетесь, — пообещал с улыбкой замдиректора, видя, что инструктаж близится к концу. — Мы еще не знаем, сколько дней вы там пробудете, но разве когда–нибудь мы вас подводили? Главное, прикиньтесь обычными девушками по вызову, меньше разговаривайте сами и больше слушайте.

— Да все понятно, Николай Николаевич, — сказала Изабелла, знавшая замдиректора по имени-отчеству, наверняка столь же настоящему, как наши псевдонимы.

Для поклонников политических детективов сразу скажу, что ничего важного для судьбы России мы не услышали и не узнали, а российских переговорщиков ни разу даже не видели в глаза, хотя какое–то движение в холле происходило, и определенно несколько раз слышался шум подъезжающих машин. Я не собираюсь выдумывать интригующую чепуху, и если вы настолько наивны, что верите, будто ловкий разведчик или разведчица могли как–то повлиять на окончание той военной компании, то вам лучше обратиться к патриотическим сериалам, которых нынче наснимали целую прорву. Еще я думаю, что в то время велись десятки подобных переговоров, и, вполне возможно, на наших решилась участь каких–то российских военнопленных, не более того. Мне искренне хотелось бы верить, будто неизвестный мне паренек из деревеньки под Орлом попал домой только потому, что я душевно отдалась главному чеченцу по имени Аслан, но, даже если бы это было так, никто об этом не узнает, ибо Аслан не оставит своих мемуаров, а даже если и напишет их, то вряд ли опустится до такого приземленного истолкования мотивов своих решений.

Для нас же самих пять дней, которые мы провели в задних и хозяйственных комнатах как настоящие кавказские пленницы, были кромешным адом. Горные орлы в лице четверых из делегации оказались обычными бандитами, ненавидящими все русское, как и положено врагам, но в обстановке закрытого особняка Россия воплотилась для них в двух несчастных шлюшек, и они вымещали на нас свою лютость, как могли.

Старших чеченцев мы обслуживали всего три или четыре раза, и этим уже немолодым аксакалам было не до нас, но их подручные тешили себя нашим обществом неутомимо, едва отвлекаясь на сон.