Она разметала по плечам длинные волосы, и сквозь них, улыбаясь, посмотрела на меня — это был ее взгляд менады, от которого мужики валились в штабеля.

— А я тебе нравлюсь, — не спросила, а уверенно сказала Маша. — Я давно уже заметила.

— Нравишься, — не стала я лгать. — Если хочешь, считай это одной из причин.

На самом деле, мне нравилась не просто она, а ее талант. С той же легкостью, с которой она соблазняла мужчин, Маша делала в жизни все: готовила, рассуждала об умных материях, шила… Она рисовала совершенно изумительные модели одежды, в которые я сразу влюбилась, когда увидела Машины альбомы. Впрочем, разве можно было отделить талант, от личности, которая старалась изо всех сил этот талант угробить? Кстати, Влад-администратор по секрету сказал мне, что брат Маши погиб в тюрьме, куда сел за убийство их отца. Но к 97-му году я научилась хранить как свои, так и чужие секреты.


На мой день рождения Сабрина сообщила страшную тайну: она собралась уходить к своему поклоннику, Жене, с которым уже полгода встречалась вне работы. Он был управляющим фабрикой по производству керамики в Подмосковье, и ради Сабрины оставил жену и двенадцатилетнюю дочь. Самому ему было уже около сорока, и они с моей подружкой сняли гнездышко в Чехове, где готовились наслаждаться друг другом. Квартиру в Москве этот человек оставлял жене и ребенку, а сам уходил в неустроенность подмосковной жизни вместе с проституткой. Бывшей, надеюсь.

Я довольно хорошо помню, как Женя впервые появился у нас в клубе с германскими партнерами. Они где–то раньше успели набраться, и пришли уже заполночь, желая украсить бурный отдых женским обществом. У немцев были расслаблены галстуки, а Женя свой вообще развязал, и я его запомнила по этим длинным, перекинутым через шею концам.

— Эй, телки! — нагло орал Женя сквозь громкую музыку. — А ну, бегом сплясали для моих гостей из Дойчланда русский народный танец стриптиз!

— Там девушка на сцене, — утихомиривала я борзого клиента. — Она уйдет, мы пойдем танцевать в свою очередь.

— Вы чё, оглохли?! — кричал Женя через минуту. Капельки пота блестели разными цветами на его лысине, а большие глаза навыкате горели праведным огнем. — Я сказал — стриптиз!

— Ну, обожди чуть-чуть, — увещевала Сабрина, сидевшая с другой стороны. — У нас тут очередь, все девочки танцуют, когда положено.

— А где тут у вас в бардаке администратор? — не унимался керамический топ-менеджер, сотрясая стол сильным кулаком своей жилистой руки. — Ща его раком поставлю, козла!

Ну, примерно так вел себя вполне законопослушный управляющий фабрикой, и со стороны его, в самом деле, можно было принять за какого–нибудь бандита, но тогда все считали такой стиль принятым и нормальным для ночного клуба, и поведи он себя иначе, Женя в собственных глазах и глазах окружающих выглядел бы лохом. А тут все было, что называется, комильфо, и даже немцы вроде как соображали это, меньше церемонясь с нами в Москве, чем у себя на родине. С одним из этих Жениных гостей я и провела остаток ночи, а Сабрина тогда впервые узнала близко своего будущего спутника жизни. И ничего особенного не появилось между ними, я хорошо это помню по впечатлениям, которыми она вполголоса делилась со мной на заднем сидении утреннего такси.

Сабрина не удивилась, и когда Женя появился в клубе через неделю — на этот раз один. Я вообще его даже не узнала сразу, настолько интеллигентно он выглядел в двубортном костюме с образцово повязанным галстуком. Клиенты нередко возвращались к девушкам, которые им нравились, а я знала, что моя подруга мастерски ублажает мужчин в постели. Потом он стал появляться еще и еще, и я вскоре узнала, что они встречаются во внерабочее время. То есть, для нас нерабочее, потому что Сабрина стала ездить и в Чехов на свои выходные, а Женя все реже появлялся в семье, ссылаясь на загруженность работой. Похожих историй не перечесть, и не у всех бывает такой финал, но к осени Сабрина полностью созрела для того, чтобы расстаться с карьерой шлюхи-стриптизерши, и я была первая, кто от всей души пожелал ей счастья.

В этом же октябре Маша-Мадлен перебралась ко мне, и мы стали жить с ней вдвоем, а Сабрина, нет, уже добропорядочная гражданка Татьяна Мальцева, часто наведывалась к нам, и даже пару раз оставалась ночевать, когда Женя уезжал в командировки.

Примеряя на себя ее судьбу, я не завидовала Сабрине, но сама старалась все–таки приглядываться к своим поклонникам — не ровен час, среди них мог найтись тоже достойный человек. Самым близким к тому, чтобы я пересмотрела свои взгляды, был Тимур Ахарцахов, личность загадочная настолько, что я, наверное, могла бы в него влюбиться.

Крупный, одетый с иголочки, пятидесятилетний восточный мужчина с глубокими залысинами и огромным горбатым носом, который был похож на птичий клюв — я заподозрила в нем кавказца, перса или араба, но он оказался ассирийцем. Это заинтриговало меня — раньше я не сталкивалась с потомками этого некогда великого народа, чьи колесницы потрясали древнее египетское царство, наводя ужас на фараонов и жрецов. Поначалу я и дотрагивалась до него с опаской, как прикасался бы человек к мумии — ну как, скажите мне, воспринимать наследника столь древней нации, полузабытого всеми народа, чьи современники давно уже стали памятью на желтых папирусных листах и глиняных табличках. Хотя живут ведь среди нас армяне, евреи, китайцы, — но эти народы имеют современную историю, а об ассирийцах вы можете прочитать только в исторических книгах. Каково это — чувствовать себя осколком чего–то невообразимо древнего?

Ахарцахов чувствовал себя прекрасно — от него буквально исходила уверенность и сила, причем не та бычья мощь и наглость, которые нередки среди наших авторитетов, а именно древняя аура власти, которая подчиняла все вокруг. Впрочем, Маша говорила, что я романтизирую надутого восточного дядьку, и ничего в нем необычного нет. Как же, поверила я, видя, как обаяние и женская прелесть менады раз за разом разбиваются о спокойную невозмутимость Тимура Ахарцахова. Ясен пень — она сама, соблазнительница Мадлен, хотела завоевать и приручить ассирийца, но видать в генах его струилась кровь чернобородых героев, которые навидались разных нимф и менад, и прекрасно знали им цену.

Что же нашел Ахарцахов во мне, вроде бы самой обычной провинциальной девчонке, миниатюрной и не самой красивой? На этот вопрос я не знаю ответа до сих пор, но могу догадываться, что этому прирожденному владыке недоставало кого–нибудь, достойного, чтобы взять его под защиту. Это не отвечает на вопрос: «Почему именно я?», но хотя бы объясняет его мотивы. Ведь я уже много раз видела, что слабых и безвольных мужиков притягивают большие и крепкие женщины, которые ведут себя с ними как матери. Настоящих же мужчин способна взволновать маленькая беззащитная девушка-ребенок. Многие женщины пользуются этим, изображая слабость, чтобы привязать сильного самца, но я ничего не изображала, а Тимур был достаточно умен, чтобы оценить мою искренность. Или это я сама себя убеждаю?

Но, так или иначе, Ахарцахов занял главное место в моей жизни вне работы, и я стала встречаться с ним все чаще. Впервые после Егора я позволила себе проявить женскую слабость (не считать же Бориса Аркадьевича и других клиентов из секретного списка, которые платили мне, как девушке по вызову), и сразу привязалась к таинственному ассирийцу. С ним я была ласковой и покорной, не перечила и не огрызалась, так что сама, кажется, начала задумываться: где же я настоящая? Не скажу, чтобы я утратила способность рассуждать, общаясь с ним, или вдруг перестала быть личностью — нет, просто с Тимуром мне приятно было быть именно такой, и я в угоду ему научилась находить радость в подчинении. Если вы не понимаете меня, то вы или мужчина, или рядом с вами никогда не было такого человека, как Ахарцахов.

В его присутствии все делались как бы немножко ниже — таким даром обладал он, а я видела его в обществе высоких милицейских чинов, банкиров и политиков, — словом, вращался он в довольно солидных кругах. Не подумайте, что он всюду брал меня с собой и представлял как любовницу. Просто мы шли в театр, на концерт или на презентацию — и я поневоле наблюдала, как Тимур встречает разных знакомых и как ведет себя с ними. Благодаря ему я узнала, наверное, больше, чем от любого из своих прежних мужчин, и он походя делился со мной крупицами своей мудрости, за что я ему по сей день благодарна.

Я не хочу создать у вас впечатление, будто до встречи с ним была совсем уж темной провинциалкой, но ведь часто прочитанное в книгах потому и кажется нам великим и прекрасным, что совпадает с нашими мыслями, которые раньше мы просто не могли правильно выразить. Ахарцахов своей речью нередко формулировал принципы, которые я потом старалась применять для себя. Он, скажем, любил изобразить перед интеллектуалом недалекого восточного сладострастника, изъясняясь с кавказским акцентом, а какому–нибудь банкиру вдруг на чистейшем русском говорил:

— Вам бы пересмотреть ставку рефинансирования, любезный Афанасий Иванович, иначе вряд ли Центробанк продлит лицензию на следующий год.

— Но мы работали по этим ставкам, и все было в порядке, — огорчался Афанасий Иванович.

— Ужесточается контроль со стороны МВФ, — говорил Тимур, — и эти меры ударят по вам. Если вы хотите и дальше быть в игре, пора менять инвестиционную политику, вкладывать хотя бы в развитие ТЭК, а не банкротить якобы убыточные структуры, а потом перепродавать их западным инвесторам, как вы поступили с N-ским комбинатом.

Я удивлялась таким преображениям и не раз говорила об этом Ахарцахову.

— Соня, девочка, — улыбался он, — никогда нельзя оставаться одним и тем же, иначе все привыкнут к тебе и перестанут обращать внимание. Ты должен быть загадочным, непредсказуемым, и люди тогда будут уважать и остерегаться тебя, а ты сохранишь влияние.

Должность Ахарцахова состояла в том, что он входил в совет директоров и одновременно был акционером огромного холдинга, который объединял заводы, банки, электростанции и даже какие–то рудники. По своим обязанностям он отвечал за внешнеэкономическую деятельность этого монстра, и ему часто приходилось выезжать за границу. Намного чаще, чем мне бы хотелось. Однажды он позвал меня с собой в Испанию, но я со своим меченым паспортом вообразила, какой позор ждет меня и моего спутника в Мадридском аэропорту, и довольно решительно отказала ему. Больше таких поездок Тимур не предлагал.

А если бы предложил? Если бы я стала для него кем–то более значительным, чем просто приятная подружка для совместного выгула? Не знаю. У Ахарцахова была жена, которая обычно звонила ему не реже двух раз за вечер на мобильник, а если вдруг раздавался третий звонок, он хмурился, отвечал короткой рубленой фразой с несколькими «х», и жена больше его не беспокоила. Взрослые дети тоже не слишком докучали ему, и я знала, что Ахарцахов-младший учится в Кембридже, а дочка усердно штудирует сольфеджио в Московской консерватории. Наверное, у Тимура, который воплотил мечты почти любого россиянина, появилось больше свободного времени, и часть его он любезно предоставил в распоряжение двадцатитрехлетней подружке, которая к тому же могла связывать слова в достаточно правильную речь. Нет, на большее рассчитывать я не могла, и сама не проявляла матримониальных намерений, за что, возможно, Тимур тоже был мне признателен. Да, так, пожалуй, верно, это была сделка, где мы наслаждались друг другом ровно до той грани, где начинаются признания с объяснениями, и связь может то ли вспыхнуть яркой страстью, то ли стать обузой для одной из сторон и источником страдания для другой.

Между тем, миновало 850-летие Москвы, отмеченное грандиозным лазерным шоу, которое устроил знаменитый Жан-Мишель Жарр, понемногу убрались в страну баек и анекдотов малиновые пиджаки вместе с их владельцами, рубль деноминировали, и он стал себя вести, подобно приличной валюте. Я изредка покупала газеты с объявлениями о продаже недвижимости, и с грустью понимала, как скакнули цены на квартиры в столице. То есть, я, в принципе, зарабатывала неплохо, но цены тоже все время шли вверх, и заветную покупку приходилось откладывать, потому что хотелось вселиться не в убитую гостинку на окраине, а в более-менее достойное жилище.

Кстати, с нового учебного года я восстановилась на экономическом факультете заочного отделения Плешки, и мне не составляло труда вычислить, что, если не произойдет чуда, то при текущей динамике цен, я скоплю на квартиру, которая бы меня устраивала, только года через три. Тогда мне будет двадцать шесть, и все еще я могу считать себя в графике. Или уже нет? Признаюсь, я устала за долгие шесть лет, которые проработала в чертовом секс-бизнесе, причем, усталость была и физической, но больше моральной.

Я сама чувствовала, какой лживой и приторной становлюсь, общаясь с клиентами, причем, если раньше у меня легко получалось перестраиваться, и, скажем, Вадику и Егору я говорила честные слова про любовь, раскрывая душу и вкладывая в отношения с ними настоящую нежность, то с Тимуром я уже отчасти притворялась, подыгрывая ему. Хоть это, повторюсь, было именно с ним для меня приятно. Маша, которая, кажется, стала относиться ко мне, как к единственной подруге, была и вовсе чужой мне человек, пока не произошла история с наркотиками у нас в «Медовом носороге».