Здесь начинается уже чистая уголовщина, потому как переговоры по бизнесу зашли в тупик, и в условиях нашей родной отчизны горячий народ вспоминает о запредельных методах воздействия. По счастью, обошлось без жертв: грамотно сработавшая группа захвата (могут, когда хотят, для друзей–то) застала стоящего на коленях главу администрации, борова, пудов под десять, и мужа Ирины, приставившего «Мосберг» к необъятной груди своей жертвы. Картину дополняла моя новая знакомая, которая с воплями и слезами пыталась вклинить свое хрупкое тело между муженьком и его приговором. Впрочем, она тоже проходила как соучастница, поскольку чиновник-терпила дал на нее показания.

Ирина была хорошенькой и выглядела жутко несчастной, потому что адвокат, защищавший супругов, повел дело так, чтобы в обмен на свободу жены, муж загружался по-полной, то есть, брал всю вину на себя. Конечно, это происходило с его согласия, но что ему еще оставалось? Таким образом, Ирина вышла под подписку о невыезде до суда, на прощание оставив мне номер своего мобильника. Ее ждала куча дел, среди которых главным было — сохранить хотя бы молочное производство, которое теперь оставалось единственным источником дохода их семьи. Я сочувствовала ей, зная, что крепкий и верный мужчина, на которого она привыкла опираться, оставляет ее надолго одну, а сама она вряд ли настолько сильна, чтобы управиться со всеми своими проблемами.

Маша, видя мое общение с Ириной, в свою очередь сблизилась с мрачного вида женщиной, которая попала в СИЗО по статье за нанесение увечий. Приглядевшись к ней, я поняла, что в нормальной жизни она, может, и была лет десять назад по-своему симпатичной, но кто ж не помрачнеет после того, как отправит на больничную койку любовницу собственного мужа, отца двоих общих детей и отчима старшей дочери? Мне было не совсем понятно, что Машка нашла в этой угрюмой бабе, но оказалось, что та была владелицей небольшого пошивочного ателье, и это объясняло наличие у них общих интересов с моей подругой.

— Представляешь, это могла быть и ты, с ее мужиком–то, — шепнула я Машке как–то ночью.

— Дура сопливая, — беззлобно огрызнулась она. — Ничего в жизни не смыслишь.

— Не скажи, гражданка Попова, я так и вижу тебя, голую, и ее со скалкой в руке… ха-ха-ха, — безделье запертой камеры расшевелило во мне желание хоть как–то позабавиться.

— Это потому, что ты просто любишь представлять меня в обнаженном виде.

— Да я тебя видела такую тысячу раз! — возмутилась я.

— Ну и что? Я чувствую, как ты не по-детски ручонками елозишь, когда я прошу спинку намазать кремом.

— А ты сама меня не зовешь, что ли? То маску наложи, то мазь разотри ей! И все голая расхаживаешь по квартире.

— Вот и признайся честно, что я тебе нравлюсь, — сказала Маша. — Между прочим, твоя Сабрина уже давно говорила мне про какую–то Оксану-украинку…

— И что она наплела? — упоминание Оксаны неожиданно сладко отозвалось во мне.

— Сама знаешь, что.

— Она была замечательной подругой, — сказала я. — Прошло два года, как мы расстались, и я вспоминаю о ней только хорошее.

— Расскажи мне, как вы это с ней делали.

— Не хочу, — сказала я.

— Почему?

— Потому что с тобой у нас все иначе.

— Это как?

— Ты слишком любишь мужиков, тебе не нужна женщина, — объяснила я.

— А если бы я сказала, что ты мне нужна?

— Я бы не поверила. Слишком хорошо я тебя изучила. Даже сейчас мы болтаем обо всем этом только потому, что закрыты в компании одних баб. Появись вдруг хоть один мужик, ты бы сразу забыла обо всем и…

— Знаешь, — перебила меня Маша, — я и в самом деле никогда не любила других женщин и не доверяла им. Но ты другая, Сонька, не такая, как большинство. Я знаю, что ты в глубине души мечтаешь о возвышенном, пусть даже для тебя вначале это будет что–то типа собственной пельменной. Да все, что угодно лучше нашей нынешней работы. Поэтому я прощаю тебе твои попытки командовать и твое самомнение, потому что я тебе верю, и хочу, чтобы ты знала — я очень к тебе привязалась.

— Ну, спасибо, — в темноте не было видно, покраснела я, или нет. — Ты мне тоже очень нужна.

— Хватит болтать, девки, — раздался недовольный голос из мрака.

И мы замолчали, думая, каждая о своем.


На следующий день следователь объявил нам, что на пакетиках в запечатанном мешке не найдено ни одного нашего отпечатка, и мы вышли из сырого и мерзкого СИЗО на вольный морозный воздух. С нас даже подписки никакой не взяли, правда, мы заверили следователя, что найти нас можно в «Медовом носороге», где всегда рады видеть доблестный ОБНОН.

Всего–то и проторчали мы взаперти меньше недели, но я не привыкла к безделью настолько, что мне казалось, будто целый месяц миновал со времени нашего задержания. В баварской тюрьме я провела гораздо больше времени, но там разговорная практика в английском и спорт целиком занимали мои дни, а бесцельно валяться часами на нарах, слушать бабские вздохи, — увольте, это не ко мне.

Чтобы пребывание в СИЗО не оказалось совсем вычеркнутым из жизни, я позвонила Ирине, рассчитывая возобновить отношения с этой интересной женщиной, но она очень сухо поговорила со мной, сослалась на загруженность и отсоединилась. Мне было немного обидно, но я поняла, что человек, который кажется вам едва ли не другом в особых обстоятельствах, может с легкостью не узнать вас, встретив на улице. К счастью, у меня оставалась Маша, которая накрыла роскошный ужин по случаю нашего освобождения, когда я прибежала поздно вечером из академии, с библиотечными книжками в пакете, совсем позабыв о моей настоящей подруге.

На столе стояла бутылка итальянского кьянти, в большой салатнице дымилось спагетти карбонара (заправленное мелко нарезанной ветчиной, если вы не в курсе) и влажно блестели парниковые огурцы и помидоры в отдельной тарелке. Горели две свечи в чугунных подсвечниках, изогнутых в форме сердец — словом, я ощутила себя скотиной, что даже не вспомнила о Маше ни разу с того момента, как мы расстались в полдень у станции метро.

Но моя подруга, наряженная в изумительное вечернее платье бирюзового цвета, пошитое ею самой, не сделала мне выговор за позднее появление, а просто улыбнулась и поставила в недавно купленную стереоустановку мой любимый CD — голос Стинга наполнил нашу уютную комнатку.

— С возвращением, Соня, — сказала менада, — сполосни свои маленькие ручки и садись к столу. Только не трать времени на маникюр — остынет все.

Мне стало стыдно, ведь я даже не умылась и не привела себя в порядок после СИЗО. Но так приятна была эта праздничная атмосфера и Машина забота обо мне — я выполнила все, что она хотела, ведь она была самой милой и самой красивой, и я гордилась, что такая женщина оказывает мне честь, считая меня своей подругой.

— Было бы грешно не отметить наше освобождение, — сказала она, разливая кьянти в хрустальные бокалы, оставленные хозяйкой в серванте советских времен.

— Было еще грешнее нас арестовывать, — улыбнулась я, — но такая встреча мирит меня с несправедливостью. Я даже рада, что, благодаря этой истории, смогла лучше узнать тебя. За твое здоровье, Маша!

Я так проголодалась, что смела полную тарелку спагетти, лишь однажды оторвавшись, чтобы выпить за самую умную стриптизерку и самую развратную студентку, то есть, за себя. Это Машка загнула, видимо, загодя подготовила такой тост.

— Слушай, королева, — я, наконец, утолила голод и раскачивалась на стуле, за что родители еще в детстве частенько делали мне замечания. — А как вышло, что ты не занималась показами мод, не участвовала в дефиле там, во всей этой крутой тусовке? Ты же достаточно высокая, а?

— Во-первых, недостаточно, — сказала Маша, глядя на свечу. — Под строгие модельные критерии я не подхожу. Но я пробовала в свое время. История вышла не из приятных. Я не люблю ее вспоминать, но для тебя сделаю исключение, если хочешь.

— Интригующее начало!

— Ну, слушай, только не перебивай, как ты любишь.

— Я разве люблю перебивать?

— И очень часто, — заверила меня Маша. — У тебя просто привычка умничать до того развилась, что ты уже сама этого не замечаешь. Постоянно в чужую речь вставляешь свои глубокомысленные ремарки.

Я пристыжено затихла, вот уж не знала такого за собой. Но Маше в этот вечер я верила во всем безоговорочно.

«Во времена перестройки у нас открылись первые модельные агентства, и, конечно, в Иваново, где развита легкая промышленность, они вообще появились чуть ли не раньше, чем в Москве. Город, который славился по всему Союзу, как заповедник невест, даже песня такая была. Не помнишь?»

Я не помнила. Мое музыкальное образование началось с любимых папиных битлов, а мама держала в доме пластинки Баха, Моцарта и Бетховена. Советская попса прошла явно мимо нашей семьи.

«На самом деле, в городе для демографического баланса давно открыли военное училище и построили секретный ящик, но слава осталась прежней, — мужики до сих пор приезжают к нам в поисках невест. Устроители конкурсов красоты тоже не забывали об ивановских невестах, и в конце восьмидесятых у нас открылось несколько модельных агентств, и состоялось два или три конкурса. На одном из них я тоже затесалась в массовку — после училища хореографии у меня, казалось, были неплохие шансы на проход во всесоюзный отбор. Двигалась я точно лучше всех участниц, но мне было сказано, что мои метр шестьдесят восемь — это не то, что нужно для подиума, и я осталась за бортом финала.

Понятное дело, там были десятки таких, как я, не прошедших конкурс, но я расстроилась больше остальных. Веришь?»

Я верила, зная Машу, в это — без вариантов.

«Тогда к нам подходила такая участливая дама и советовала, якобы от себя лично, отправиться в одно из городских агентств, которые интересовались моделями для фотосъемок. Я не с Луны упала, и хотя все кругом говорили, что так вербуют проституток, но решила пойти. Что мне было, в общем–то, терять? Короче, они предложили нам с другими девчонками, которые тоже явились устраиваться, работу в Турции. Я не хотела ехать, но на всякий случай оставила у них анкету с фотографиями. Сказала, что в Европу бы, наверное, согласилась, а гарем какого–нибудь паши обойдется без меня.

Но, что интересно, я таки оказалась в Турции всего через месяц. Но не от них, а мой руководитель в хореографическом училище набрал шесть танцовщиц для одного турецкого импрессарио. Послал с нами руководителем свою жену, а я ведь их семью с детства знала и не могла отказать. Но ты не думай, ничего страшного не произошло, только пришлось выступать раза по три за вечер, и мы уставали, как проклятые, возвращаясь под утро в дешевую гостиничку в районе Аксарай. Ну, как сарай, пардон за каламбур, даже душ был там такого размера, что и тебе бы тесно пришлось. А когда подошло время расчета, турок сослался на временные трудности и внаглую нас кинул. Там же я могла ехать с клиентами в отели после выступлений, но нам всем сказали, что это крайне нежелательно для имиджа коллектива, а ведь клиенты предлагали хорошие деньги и подарки к тому же… Одна из наших наплевала на имидж и съездила пару раз. Мы волновались, что ее украдут, но это все страшилки для дураков оказались — она хоть заработала что–то, а мы в Москву добирались на автобусе, без копейки, голодали по дороге. Я злая была, не передать, думаю, теперь буду давать только за деньги. И главное — баксы вперед!

Словом, завидовала обычным проституткам, представляешь?»

Я кивнула, помня о том, что Маша просила не перебивать.

«Через неделю после моего возвращения домой вдруг раздается звонок из агентства для съема, то есть, съемок. Думала послать матом, если снова Стамбул начнут предлагать, но оказалось, что меня приглашали на обычное свидание. Какой–то вроде бы москвич признался, что заплатил агентству за просмотр анкет ивановских красавиц, и, увидев мои фотографии, потерял покой и сон. Что бы ты сделала, услышав такое по телефону? Можешь не отвечать, я встретилась с ним через час, в центре, у входа в театр.

Наверное, ты думаешь, что это был какой–нибудь плешивый московский толстячок, фалующий провинциалок, и это у него было хобби, играть с наивными дурочками в любовь. Ничего подобного. Он вышел из крутой по тем временам «Волги», поджарый, с проседью, лет под тридцать, высокий, одетый, как на картинке… Словом, я всегда была о себе не самого низкого мнения, и тут решила, что вот она, моя судьба.

Его звали Сергеем, он сразу сказал мне, что он волк-одиночка, что у него и фамилия Волков, и друзья зовут его Волк. Бляха-муха, только по дороге в Москву мне показалось, что так не бывает: Сергей Волков — Серый Волк. Слишком уж складно все получается. Но мне только восемнадцать стукнуло, и я не стала слишком задумываться».