Лорд же Страсконан владел недавно отстроенным величественным особняком на Шарлотт-сквер. Проектировал особняк не кто иной, как знаменитый Роберт Адам[5]. Новый город был красив, просторен, элегантен, а запахи и яркая жизнь старых кварталов подвергались осуждению. В старый город было не принято ездить. Когда я сказала, что там живут друзья моего отца, которым я хотела бы нанести визит, мне вежливо намекнули, что делать этого не стоит. И когда я все же навестила папиных друзей, леди Метвен меня открыто порицала. Ее светлость проживала на Куин-стрит вместе со своей незамужней дочерью Энн, холодной как айсберг. У Энн Метвен была неприятная привычка безмолвно смотреть на меня ледяным взглядом. Она ни разу не попыталась подружиться со мной, хоть мы и были почти ровесницами. Вне всякого сомнения, дружбу со мной она считала ниже своего достоинства.

Хорошо, что слуги относились ко мне дружелюбно, все, кроме горничной леди Страсконан, Маки, узколицей, тонкогубой женщины, которая легко, как призрак, перемещалась до поручениям своей хозяйки. Мою горничную звали Джесси, она была простая деревенская девушка, которая понятия не имела, что значит быть горничной леди. Точно так же и я понятия не имела, что значит быть светской дамой. Мы с Джесси постоянно попадали впросак. По-моему, все слуги, начиная с дворецкого и заканчивая пажом, так удивились, что я запомнила, как кого зовут, и даже разговариваю с ними, что они сразу полюбили меня. Очень скоро я поняла, что лорд и леди Страсконан общаются со слугами только в случае необходимости. Так было заведено, но я не привыкла не обращать внимания на людей, которые делали мою жизнь такой удобной. Леди Страсконан то и дело бранила меня за то, что я вступаю в разговоры с горничными.

Леди Страсконан целыми днями гуляла в парке, ходила по новым магазинам, открывшимся на Принсез-стрит, или ездила с визитами. В гостях она болтала и сплетничала с теми же людьми, кто приезжал в гости к нам — тоже с целью посплетничать. Ее времяпрепровождение казалось мне ужасно скучным.

Естественно, поначалу мною все живо интересовались. Дочка школьного учителя заполучила наследника лорда Страсконана. Разумеется никто не произносил слов «поймала в свои сети», но как и в Эплкроссе с леди Бенни, в Эдинбурге я чувствовала всеобщее неодобрение. Мое имя связывали с чем-то скандальным. Все эдинбургские матроны, жадно раздувая ноздри, словно почуяли свежее мясо, передавали друг другу слухи о моем похищении. Постепенно все пришли к заключению, что я проявила недюжинную смелость по время перенесенных мною испытаний, но все же почтенным дамам было, главным образом, интересно, что происходило между мной и Нейлом, пока мы вынужденно оставались вдвоем на острове. Многие демонстративно рассматривали мой живот, словно проверяя, не вырос ли он.

Все эдинбургские джентльмены вели себя со мной вежливо и обходительно, предлагая прокатиться или сопровождать меня на прогулку в парке или потанцевать со мною на балах и ассамблеях. Главным среди моих обожателей был славный, но довольно глупый офицер Толли Гулливер. У него, казалось, не было какого-то определенного занятия, потому что все свое время он тратил на ухаживание за мной. Я благоволила ему, потому что он в своем желании угодить напоминал мне преданного пса. Думаю, я должна была вести себя осмотрительнее и заботиться о своем добром имени, но мне было так плохо без Нейла, что не было ни сил, ни желания отвергать Толли. Знаки его внимания ничего не значили для меня. Они не облегчали боль от разлуки с Нейлом и оставляли меня абсолютно равнодушной. Я скучала по Нейлу до слез. Я тосковала. Естественно, аппетита я не потеряла, несчастная любовь — еще не повод голодать. И все же мне казалось, что мир утратил все краски жизни, утратил яркость и стал черно-белым.

После десяти дней жизни, навязанной мне леди Страсконан, я была готова взвыть, тем более что не получила ни единой весточки от Нейла. Судя по всему, он не очень-то любил писать письма, несмотря на все его пламенные заверения. После месяца фактического заточения я подумала, что скоро сойду с ума.

Наступило и прошло Рождество, не принесшее мне никаких новостей от моего мужа, и даже празднование Нового года не улучшило мое настроение. Темные январские дни казались мне бесконечными. К этому времени я поняла, что не беременна. С одной стороны, я радовалась, что опровергла все грязные сплетни, но, с другой стороны, я впала в отчаяние оттого, что не жду ребенка. От Нейла у меня не оставалось ничего, кроме его родственников, которые не доставляли мне никакой радости.

Леди Страсконан пыталась развеселить меня, но ее слова ободрения скорее заставляли меня еще больше мрачнеть.

— Ты же знаешь мужчин, — ласково говорила она в очередной день, когда я не получила весточки от Нейла. — Они погружаются в свои дела на целые месяцы и так часто забывают за ними о нас, бедных женщинах! Я уверена, если бы ему дали под командование корабль, мы бы об этом услышали…

Напомнив мне таким образом, что Нейлу безразлична моя судьба и что я рискую больше никогда его не увидеть, она молча удалялась.

Леди Метвен выражалась прямее.

— Если женщина думает, что мужчину должны интересовать ее чувства, то она просто дура, — говорила она, и мисс Метвен холодно кивала, молчаливо соглашаясь с матерью.

Я не удивлялась тому, что мисс Метвен до сих пор не замужем. Если она впитала взгляды своей матери на мужчин, она должна была испытывать к ним лишь презрение. И потом, даже если бы какому-нибудь мужчине вздумалось забраться к ней в постель, он бы замерз насмерть.

Наконец на третьей неделе января я получила письмо, но не от Нейла, а от моей кузины Эллен. Сейчас она жила в загородном доме в деревеньке Морнингсайд, в нескольких милях от Эдинбурга. Дом принадлежал матери капитана Ленгли. Они поселились там в ожидании нового назначения капитана. Эллен настойчиво приглашала меня погостить. Я почувствовала громадное облегчение. Больше всего на свете я хотела увидеться с Эллен, хотя и понимала, что на мне лежит часть вины за смерть ее отца. Хотя Эллен сама сбежала из дому и подняла тревогу, я не знала, что она сейчас думает обо мне, особенно учитывая то, что теперь я являлась владелицей Глен-Клэр, точнее, вступлю в права наследования после того, как все формальности будут улажены. Мой отец, как я и подозревала, передал Глен-Клэр дяде Эбенезеру только в пожизненное пользование, надеясь, что дядя сохранит для меня имение.

Разумеется, после моего замужества все мое имущество переходило к Нейлу, но леди Страсконан рассказала мне, что Нейл и его дядя долго спорили об участи Глен-Клэр. Нейл настаивал на том, что Глен-Клэр — мое приданое и его следует закрепить за мной, чтобы оно в случае чего стало моим вдовьим наследством. Дядя назвал Нейла дураком, который потакает жениным капризам. Я была очень признательна Нейлу за великодушие, хотя мне было жаль, что оно стало причиной разногласий с его дядей.

Как бы то ни было, я выпросила у леди Страсконан экипаж и собралась ехать к Эллен в тот самый день, когда получила от нее письмо.

— А вы не хотите поехать со мной? — спросила я. — Эллен обожает вас и всегда говорила о вас с искренней любовью.

Леди Страсконан отвернулась и покачала головой.

— Нет, моя дорогая, — сказала она, ласково улыбаясь. — Мне кажется, вы неплохо проведете время вдвоем. Я нанесу ей визит как-нибудь в другой раз.

Итак, я приехала к Эллен в маленький домик в Морнингсайд, где жила мать капитана Ленгли. Из светских разговоров я знала, что капитан Ленгли родом из очень почтенной и богатой семьи. Будучи младшим сыном, он мог выбрать невесту по своему вкусу. Для Эллен такое замужество было удачей, поскольку у нее самой не было за душой ни гроша, и, хотя у меня осталось впечатление, что миссис Ленгли желала бы для сына более обеспеченную невесту, она относилась к невестке весьма снисходительно. Ведь Эллен была очень красива и обладала покладистым характером. Конечно, родство Эллен с лордом Страсконаном также сыграло свою роль.

Меня встретили очень радушно. И хотя миссис Ленгли чрезвычайно внимательно осмотрела мое платье, шляпку и драгоценности, она выразила лишь капельку удивления, которое, полагаю, было вызвано моей прической: изнывая от нетерпения, я не могла усидеть на месте, и не позволила Джесси причесать меня как следует. Как бы то ни было, свекровь Эллен повела себя весьма тактично. Налив нам чаю и поучаствовав минут двадцать в светской беседе, она вышла, дав нам с Эллен возможность наговориться всласть.

Как только она вышла из комнаты, Эллен бросилась ко мне и заключила меня в самые крепкие объятия. Даже траурное платье — лиловое с черным — очень шло ей. Несмотря на бледность, она прекрасно выглядела. Замужество определенно пошло ей на пользу.

— Катриона! — воскликнула она. — Как же я ждала встречи с гобой!

Мы крепко обнялись, но затем она отпустила меня, довольно резко отодвинулась и покраснела.

— Надеюсь, — напряженно добавила она, — ты не держишь на меня зла, кузина?

Ее вопрос ошеломил меня.

— Как я могу злиться на тебя? — спросила я. — Ведь ты не виновата в том, что твой отец решил избавиться от меня из-за моего наследства. И мне правда очень жаль, что он умер, Эллен. Я никогда не желала ему зла, что бы он ни сделал.

— Ты полна великодушия, кузина, — прошептала Эллен, поникнув головой как срезанный цветок. Я подумала, что ее муж очень многое теряет, не видя ее сейчас, ибо, если бы он увидел ее, он еще больше бы в нее влюбился. — Ты относишься ко мне лучше, чем я того заслуживаю.

— Глупости, — сказала я, боясь, что она загрустит. — Ты ни в чем не виновата!

— Да, но когда папа ударил тебя… и тот ужасный матрос… зашел на постоялый двор и уволок тебя на корабль… я не сделала ничего, чтобы спасти тебя! — Голос Эллен прерывался. — А потом там появился Нейл — я видела, как они оглушили его и тоже уволокли! Пятеро на одного!

— Пятеро на одного! — воскликнула я. Выходит, Нейл ничуть не преувеличивал.

— Я была настолько поражена, что упала в обморок! — продолжала Эллен, заламывая руки. — В себя я пришла уже в двуколке, мы возвращались в Глен-Клэр. Я спросила у папы, что случилось, но он нахмурился и пригрозил высадить меня, если я буду досаждать ему вопросами. Я так расстроилась, что ничего не сделала…

— Ты сделала очень многое, — ободрила ее я.

Она была бледной и напряженной, и вид у нее был такой несчастный, что я просто не могла сердиться на нее. Эллен не такая, как я. Я бы кричала и колотила похитителя, била бы его по ногам и устроила бы такой переполох, что никто при всем желании не смог бы остаться равнодушным. Но Эллен была хрупкой, как тонкий фарфор миссис Ленгли, и единственно, что обмороками могла выражать свое несогласие.

— Ты сделала очень многое, чтобы помочь, — снова сказала я и лишь капельку приврала. — Ты сбежала с капитаном Ленгли так скоро, как смогла, и с твоей стороны это было очень смелым поступком. Ты сообщила властям о том, что совершил твой отец, что для тебя тоже было очень и очень непросто.

Кажется, мои слова немного успокоили Эллен, и она пригласила меня сесть рядом с собой на цветастый диван. Гостиная в их доме была очень симпатичной и вся была оформлена в желтом и белом тонах, которые выгодно подчеркивали красоту Эллен.

— Кстати, поздравляю с замужеством. — Я улыбалась. — Тебе оно очень идет.

Эллен рассмеялась и поблагодарила меня. Она взглянула на часы.

— Роберт скоро придет, — негромко сказала она. — Мы сегодня собираемся на бал в замок.

— Ты попала в высшее общество, — поддразнила я, — Ты мудро предпочла лейтенанту Грэму капитана Ленгли…

— Ох! — Эллен улыбнулась и покраснела, похорошев еще больше. — Для меня не существует никого, кроме моего милого Роберта! Лейтенант Грэм был само очарование, но он не из тех мужчин, на которых можно положиться в трудную минуту. Ради меня он палец о палец не ударил, тогда как Роберт…

Мысленно я похвалила Эллен за проницательность. Девять из десяти женщин бросились бы в объятия лейтенанта Грэма, но вскоре оказалось бы, что его руки недостаточно сильны, чтобы выдержать их вес.

— Ты — темная лошадка, Эллен, — усмехнулась я. — Я и представить себе не могла, что ты предпочтешь Ленгли. И ты встречалась с ним всего лишь дважды!

— Ох! — Эллен очаровательно покраснела. — Мы переписывались после того, как он уехал из Кинлохью. Миссис Грант носила мне письма от него и прятала их в деревне. Я скрывала это от тебя, дорогая Катриона, не потому, что не доверяла тебе, но потому, что не верила, что из этого может что-нибудь получиться. Если бы папа узнал… — Ее голос прервался. — Но когда мне понадобилась помощь, я поняла, что не могу обратиться ни к кому другому, кроме моего дорогого Роберта. — Она прикусила губу. — Правда, я поступила не слишком благоразумно, вверив себя его заботам, когда мы были едва знакомы, но я знала, что нравлюсь ему и он, возможно, мне поверит. Так что однажды ночью я подсунула папе бутылку виски, и когда он напился, я выбралась из дома, перешла долину и села в почтовую карету до Рутвина. — Ее передернуло. — И натерпелась же я страху!