Это заявление было встречено продолжительным молчанием, которое в конце концов нарушила Филомена:

— Моя мать уже предупредила меня, чтобы я его избегала.

— Именно поэтому, — продолжила Оливия, чувствуя себя так, словно с трудом пробирается через грязь, — мы должны убедиться, что слух верный. Но если это неправда…

— Он очень красивый, — сказала Мэри и добавила: — Очень.

Оливия моргнула, стараясь проследить за мыслью Мэри.

— Я его никогда не видела, — призналась Филомена.

— Он носит только черное, — сказала Мэри как бы по секрету.

— А я его видела в темно-синем, — возразила Энн.

— Он одевается только в темные тона, — сказала Мэри, бросив на Энн раздраженный взгляд. — А его глаза… Их взгляд прожигает насквозь.

— А какого они цвета? — спросила Оливия, представив себе все возможные оттенки — красные, желтые, оранжевые…

— Голубые.

— Серые, — сказала Энн.

— Серо-голубые. Но взгляд пронзительный.

— А волосы? Какого они цвета? — спросила Оливия, решив, что это важная деталь, которую они упустили.

— Темно-каштановые, — сказали подруги в унисон.

— Такие же, как у меня? — поинтересовалась Филомена, потрогав свои локоны.

— Темнее, — сказала Мэри.

— Но не черные, — уточнила Энн.

— И он высокий, — сказала Мэри. — Но не слишком. Я не люблю долговязых мужчин.

— Ты наверняка его видела, Оливия. Ведь он живет рядом.

— Вряд ли, — пробормотала Оливия. — Он въехал в начале этого месяца, а я в это время гостила в загородном доме у знакомых моих родителей.

— А когда ты вернулась в Лондон? — спросила Энн.

— Шесть дней назад. Я даже не знала, что моим соседом оказался холостяк. — Она немного запнулась, сообразив — немного поздно, — что если бы знала, то попыталась бы узнать о нем больше.

Так оно и было бы, но она не собиралась в этом признаваться.

— Знаете, что я слышала? — вдруг спросила Филомена. — Он избил Джулиана Прентиса.

— Что? — хором воскликнули все трое.

— И ты только сейчас об этом говоришь? — изумленно добавила Энн.

— Мне об этом рассказал мой брат, — не обращая внимания на Энн, сказала Филомена. — Они с Джулианом закадычные друзья.

— А из-за чего все произошло?

— Это я не совсем поняла, — призналась Филомена. — Роберт выражался как-то туманно.

— Мужчины никогда не запоминают нужных деталей, — огорчилась Оливия, подумав о своем брате-близнеце Уинстоне. В смысле сплетен он был абсолютно бесполезен.

Филомена кивнула.

— Роберт пришел домой… и у него был такой вид… Растрепанный…

Все кивнули. У всех были братья.

— Он едва стоял на ногах, — продолжала Филомена. — И от него так пахло… — Она помахала рукой у себя перед носом. — Мне пришлось помочь ему проскользнуть мимо гостиной, чтобы его не увидела мама.

— Теперь он у тебя в долгу, — сказала Оливия, сразу же оценив ситуацию.

— Они, наверное, где-то веселились, а Джулиан, верно, немного… э…

— Пьян? — подсказала Энн.

— Он частенько напивается, — заметила Оливия.

— Да. Так и было, если учесть, в каком состоянии мой брат вернулся домой. — Филомена замолчала и наморщила лоб, по-видимому, что-то соображая. Но потом, так же быстро ее лоб разгладился, и она добавила: — Он сказал, что Джулиан не сделал ничего из ряда вон выходящего, а сэр Гарри набросился на него и чуть было не разорвал в клочья.

— А кровь была? — спросила Оливия.

— Оливия! — почти возмутилась Мэри.

— Этот вопрос уместен.

— Я не знаю, была ли кровь, — несколько сдержанно ответила Филомена.

— Я так и думала, — вслух размышляла Оливия. — Но если рвут в клочья…

— Но у него был подбит глаз.

— У сэра Гарри? — спросила Энн.

— У Джулиана Прентиса. Может, и у сэра Гарри есть синяк под глазом, я не знаю. Я никогда его не видела.

— Я видела его два дня назад, — сказала Мэри. — Никакого синяка у него не было.

— А других повреждений у него не было?

— Нет, что вы. Он был красив, как всегда. Правда, весь в черном. Очень странно.

— Весь? — настаивала Оливия.

— Почти. Рубашка и шейный платок были белые. Но все же… — Мэри махнула рукой так, будто даже не могла допустить такой возможности. — Будто он в трауре.

— Может, так оно и есть, — ухватилась Энн за это предположение Мэри. — У него траур по невесте.

— По той, которую убил? — ахнула Филомена.

— Он никого не убивал! — вскричала Оливия.

— Откуда ты знаешь? — хором возразили ее подруги.

Оливия хотела было ответить, но до нее вдруг дошло, что она действительно не знает. Она в глаза не видела этого человека, никогда о нем ничего не слышала до сегодняшнего дня. Все же здравый смысл был на ее стороне. Убийство невесты слишком напоминало те романы о средневековых рыцарях, которыми так увлекались Энн и Мэри.

— Оливия? — окликнул ее чей-то голос. — Что с тобой?

Она поняла, что слишком долго молчит.

— Ничего. — Она тряхнула головой. — Просто задумалась.

— О сэре Гарри? — с хитрецой в голосе спросила Энн.

— Можно подумать, что у меня была возможность думать о чем-то другом, — пробормотала Оливия.

— А о чем ты предпочла бы думать? — спросила Филомена.

Оливия открыла было рот, но сообразила, что понятия не имеет, как ответить Филомене.

— О чем угодно, — наконец сказала она.

Но ее любопытство было задето. А любопытство Оливии Френсис Бевелсток было непреодолимым.


Опять эта девушка в доме напротив наблюдает за ним.

Она уже почти неделю не отходит от окна.

Сначала Гарри не придал этому значения. Она была, вероятно, дочерью графа Радленда или какой-либо его родственницей. Если бы она была служанкой, ее бы давно уволили за то, что она постоянно торчит в окне.

Гувернанткой она тоже, по-видимому, не была. У графа Радленда есть жена — так, во всяком случае, ему говорили. Ни одна жена не потерпела бы в своем доме гувернантку с такой внешностью.

Стало быть, она почти наверняка была дочерью графа. А значит, можно было предположить, что она всего лишь типичная светская барышня, не стесняющаяся бессовестно глазеть на нового соседа. Но ведь не пять дней подряд! Если бы ее интересовал лишь покрой его камзола или цвет его волос, она могла бы уже прекратить свои наблюдения.

У него было сильное желание помахать ей рукой. Напялить на лицо широченную улыбку и помахать. Может, после этого она перестанет за ним шпионить. Правда, тогда он не узнает, что ее так в нем заинтересовало.

Для Гарри это было совершенно неприемлемо. Он всегда должен был получать ответ на свои «почему».

Не говоря уж о том, что она стояла недостаточно близко к окну, чтобы он мог видеть выражение ее лица. Если даже она смутится, он этого не увидит. Так что незачем махать ей рукой.

Гарри сидел за письменным столом и вел себя так, будто не знает, что она смотрит на него из-за занавесок. У него было много работы, так что надо прекратить думать об этой блондинке за окном. Рано утром посыльный из военного министерства привез довольно большой по объему документ, который надо было срочно перевести. Гарри всегда следовал выработавшейся у него рутине, когда переводил с русского языка на английский, — сначала бегло прочитывал весь текст, чтобы понять общее содержание, а потом изучал документ более внимательно. Только после такого тщательного изучения он брался за перо и чернила, чтобы приступить к переводу.

Эта работа была утомительной, но она ему нравилась. Ему всегда нравились загадки. Он мог сидеть за переводом по многу часов, вспомнив лишь вечером, когда уже зашло солнце, что он не обедал. Но даже он, который был так увлечен своей работой, не мог понять, как можно провести весь день, наблюдая за человеком, который сидит за письменным столом и переводит документы.

Вот и сейчас она опять стоит у своего окна. Наверное, думает, что хорошо умеет прятаться, а он совершеннейший олух.

Он усмехнулся. Она понятия не имеет, кто он. Он работает на самый скучный отдел военного министерства — на тот, который занимается документами и секретными бумагами, но он хорошо обучен. Он провел в армии десять лет, большинство из них — на континенте, где наблюдательность и острое чувство маневра могли сыграть решающую роль, когда дело касалось жизни или смерти.

Он, например, заметил, что у нее есть привычка заправлять за ухо выбившуюся прядь волос. А поскольку она иногда наблюдает за ним вечером, он знал, что когда она распускает свои густые светлые волосы, они доходят до середины ее спины.

Он знал, что пеньюар у нее голубого цвета, но, к сожалению, довольно бесформенный.

У нее не было таланта оставаться спокойной, хотя ей, вероятно, казалось, что она стоит тихо и не шевелится. Она не суетилась и всегда держалась прямо. Но что-то всегда ее выдавало — легкий трепет кончиков пальцев или небольшое движение плечами при вздохе.

Не заметить все это Гарри не мог.

Но что интересного в том, чтобы наблюдать за человеком, который сидит, сгорбившись, у письменного стола? Ведь больше он ничем не занимается всю неделю.

Может быть, ему следует немного оживить этот спектакль? Да, это будет как раз то, что нужно. Ей наверняка все это тоже уже смертельно надоело.

Он может, например, вскочить на письменный стол и громко запеть.

Или откусить кусочек чего-либо и сделать вид, что он поперхнулся. Что она тогда будет делать?

Да, это будет интересной нравственной дилеммой. Он на минуту отложил перо, вспоминая о светских леди, с которыми ему пришлось по той или иной причине встречаться. Он не был слишком циничным; он был убежден, что по крайней мере некоторые из них сделали бы попытку спасти его. Хотя он сомневался, чтобы какая-нибудь из них обладала необходимыми атлетическими способностями и могла перемахнуть через две каменные ограды и вовремя подоспеть.

Будет лучше, если он будет тщательно пережевывать то, что ест.

Гарри глубоко вдохнул и попытался снова сосредоточиться на работе. Его взгляд был устремлен на лежавший перед ним документ все то время, пока он думал о девушке в окне, но он не прочитал ни слова. За эти пять дней он ничего не сделал. Возможно, надо было бы задвинуть шторы, но это было бы слишком демонстративно. Особенно сейчас, когда ярко светит солнце.

Он смотрел на текст, но не мог сосредоточиться. Она все еще стояла у окна, все еще смотрела на него в упор, воображая, что ее не видно за занавеской.

Почему, черт возьми, она за ним наблюдает?

Гарри это не нравилось. Она, конечно, не могла видеть, над чем он работает, а если и видит, то вряд ли знакома с кириллицей. Все же документы на его письменном столе имели конфиденциальный характер, иногда связанный с национальной безопасностью. Если кто-то за ним шпионит…

Он покачал головой. Если бы кто-то шпионил за ним, то это вряд ли была бы дочь графа Радленда.

И вдруг — о, чудо — она исчезла. Сначала повернулась, слегка вскинув подбородок, а потом отошла от окна. Наверное, кто-то ее позвал. Какое ему до этого дело? Он был рад, что она ушла. Ему надо возвращаться к работе.

Он успел прочесть всего полстраницы, как его окликнули:

— Доброе утро, Гарри!

Это был Себастьян, и он явно был в веселом расположении духа.

Гарри не поднял головы.

— Уже день.

— Но не в том случае, если человек встал в одиннадцать часов.

Гарри подавил вздох.

— Ты не постучал.

— Я никогда не стучу. — Себастьян плюхнулся на стул, и при этом его волосы упали ему на глаза.

— Что ты делаешь?

— Работаю.

— Ты работаешь слишком много.

— Не каждый из нас наследник графа, — заметил Гарри, пытаясь закончить чтение хотя бы еще одного предложения, прежде чем Себастьян окончательно потребует его внимания.

— Может быть, — пробормотал Себастьян. — А может, и нет.

Это было правдой. Себастьян всегда был вторым по линии наследования; у его дяди графа Ньюбери был только один сын — Джеффри. Однако графа (который все еще считал Себастьяна никчемным прожигателем жизни, несмотря на десять лет службы на благо Империи ее величества) это мало беспокоило. То, что Себастьян станет наследником, было маловероятно. Пока Себастьян был в армии, Джеффри женился, жена родила ему двух дочерей, так что было ясно, что у сына вполне может родиться и наследник.

Но потом Джеффри неожиданно схватил лихорадку и умер. Как только стало очевидно, что его жена не беременна, а стало быть, не появится юный наследник, который спасет семью от разорителя, коим считался Себастьян Грей, давно вдовевший граф взял на себя задачу самому произвести на свет наследника титула и с этой целью прочесывал Лондон в поисках невесты.