Несомненно, мы узнали нечто, причем нечто истинное, которому, не исключено, наша гордость, наше культурное сознание говорят «нет», но что-то в нас говорит «да». Для многих в этом заключено нечто раздражающее и побуждающее к противоречию, для других – нечто вызывающее страх, и поэтому люди не хотят этого признавать[33].

Трудноизлечимые неврозы разъединили их, но кровь соединила. Долго после этого Рита разглядывала в зеркале подсохшие ранки над ключицей и вспоминала этот последний вечер вдвоем.

Вспоминала... а потом приказала себе забыть.

Ей даже пришлось пройти курс психотерапии у профессора Циммермана, чтобы освободиться от последствий этого разрушительного романа. И все было хорошо, все было хорошо – вплоть до того момента, когда она решила по-быстрому проверить почту, открыла это письмо...

Моя незабвенная Маргарет...

* * *

Задержки рейса не предвиделось. Рита взглянула на часы. «Что я здесь делаю?» Ведь он не просил встречать. Вернее, просил НЕ встречать. Ладно, не имеет значения. Можно не подходить к нему, в такой толпе затеряться нетрудно. Посмотреть издалека, убедиться в том, что все прошло, все закончилось... прах к праху... пепел к пеплу... и спокойно вернуться домой.

Накануне она целый час провела в Интернете, разыскивая его фотографии, интервью – все, что могло помочь составить представление о том, каким он стал. Что ж, внешне он почти не изменился. Ну, может, стал выглядеть еще более недружелюбным. Трагический изгиб бровей наводил на мысль о нестерпимых страданиях, которые, как она подозревала, он успешно придумывал себе сам.

«Ох, Григорий... ну почему ты оказался такой скотиной?»

Оглянувшись по сторонам, Рита направилась к свободному креслу, но уже через пять минут вскочила и снова принялась бесцельно слоняться по залу ожидания. Мысли метались у нее в голове как испуганные кролики.

«Ты роняешь себя, роняешь», – твердила уязвленная гордость.

Но Рита не вступала с гордостью в пререкания. Слишком многое в ее жизни пошло наперекосяк из-за того, что она позволила этой мерзавке настоять на своем.

Ее бросало то в жар, то в холод. Тело покрывалось мурашками, тискающие длинную ручку кожаной сумочки пальцы леденели. Чтобы придать мыслям какое-то подобие направленности, она начала обдумывать сюжет прочитанной недавно книги. «Волхв» Фаулза. Кажется, Грэм упоминал об этой книге в одной из своих красочных исповедей. Черт... Неужели нельзя уже подумать о чем-то, на первый взгляд совершенно отвлеченном, без того, чтобы тут же не вернуться на исходные позиции?..

Не зная, чем себя занять, она остановилась около книжного развала – женские романы, детективы, фантастика, – машинально протянула руку и перелистала одну из книжек в яркой глянцевой обложке. Опять чей-то звездолет совершил посадку на чужой планете, опять одинокий звездолетчик (или команда во главе с Капитаном) пытается наладить контакт с внеземным разумом. Внеземной разум непостижим и невыразим... А земной? Наш с вами разум? Он что, выразим? Постижим? Ох...

Со вздохом Рита поставила книгу на место. В ушах ее зазвучали мрачные строки из последнего романа Грэма Мастерса, озвученные его низким, монотонным голосом (о, сила воображения!), которым он однажды зачитывал ей по памяти совсем другой фрагмент совсем другого произведения. Да, он умел заставить читателя ужаснуться, и дело было не столько в сюжете, сколько в трактовке тех или иных событий, бесстрашном проникновении в глубинные пласты человеческой психики. В каждой своей книге Грэм писал о себе, но мало кто догадывался об этом. Он проживал жизнь каждого из своих героев. Вернее, даже не так. Каждый из его героев представлял собой тот или иной аспект божества, то есть автора.

В зеркальной витрине сувенирного магазина Рита поймала свое отражение – бледное, напряженное лицо испуганной почти до обморока, отнюдь не юной женщины. «А если он заметит меня?.. А если узнает?.. А если НЕ узнает?.. А если...»

В запасе было еще как минимум сорок минут, чтобы принять решение. Спастись бегством, забаррикадироваться в своей квартире, отключить телефон, перерубить сетевой кабель... ха-ха! Или остаться здесь, высмотреть в толпе мужчину, который перевернул вверх дном весь ее мир, и еще раз заглянуть ему в глаза.

Чашка горячего кофе не помогла ей справиться с ознобом. Вокруг суетились люди, кто-то торопился на регистрацию, кто-то по другим делам. «Внимание... совершил посадку самолет авиакомпании такой-то, следующий рейсом...» Зябко передернув плечами, Рита поставила чашку на стол и направилась к толпе, колышущейся перед заветной перегородкой. Она знала, что Грэм появится еще не скоро. Паспортный контроль, багаж, то да се... Но на всякий случай подошла поближе. Ее уже трясло так, что постукивали зубы.

«Господи, дай мне пережить этот день. Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...»

Она увидела его сразу, как только он появился. И сразу узнала. Он казался выше ростом и увереннее, чем она представляла. От его невроза, похоже, не осталось и следа. Приятное открытие. Неужели ей все-таки удалось помочь самому тяжелому своему пациенту? Или это сделал кто другой?

Падающие на лоб длинные темные волосы лезли ему в глаза, но он не отбрасывал их. Глаза... Их неистовый блеск заставил Риту содрогнуться. Она вспомнила это чувство – когда ловишь на себе его взгляд и начинаешь подозревать, что он читает твои мысли, что он знает о твоем прошлом и будущем, что он проклятый экстрасенс, что он вообще не человек...

При нем была только небольшая спортивная сумка, которую он нес в левой руке. Распахнутый длинный плащ (вкусы его не изменились), черный свитер крупной вязки, мягкие черные брюки. Вид ухоженный, но не чрезмерно. Он презирал внешний лоск и, составляя свой гардероб, соблюдал правила ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы не пополнить список законченных маргиналов.

Стараясь не попадаться ему на глаза, Рита попятилась, но сзади стояли люди. Наступив на ногу какой-то агрессивно настроенной дамочке, она добилась только того, что ее обругали на неизвестном языке, и в итоге осталась на прежнем месте. Григорий... Она точно знала, знала и не сомневалась, что как только (если только) взгляд его темных глаз встретится с ее взглядом, она сразу же потеряет сознание.

Что ж.

Так и случилось.

Только она не потеряла сознание, а застыла, глупо прижимая к груди свою кожаную сумочку, как будто он мысленно приказал ей «замри». Вокруг нее образовался вакуум. Все звуки умолкли. Грэм сделал шаг... еще шаг...

Вокруг началась какая-то суматоха. Вспышки, щелчки, опять вспышки, гул голосов, отдельные выкрики, смысла которых Рита не улавливала.

И его голос:

– Маргарита.

– Грэм...

– Я все объясню.

Она чуть не расхохоталась. Ну почему все они говорят одно и то же?

– Не надо. – Она говорила, не слыша себя. – Не надо ничего объяснять.

– Я люблю тебя.

– Что?

Она подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза, и он тут же поцеловал ее под прицелами фотокамер. Опять и опять, еще и еще.

– Грэм, хватит... Ну хватит же. Уйдем отсюда, я не могу... Я люблю тебя, Грэм. Пожалуйста, не делай так больше никогда.

– Никогда.

Грэм схватил ее за руку. Вдвоем они быстро добрались до выхода (толпа почему-то расступалась перед ними, возможно, потому, что впереди бежали какие-то люди, норовя ослепить их вспышками фотоаппаратов), и в эту самую минуту к зданию аэропорта подкатил темно-синий «пежо». Водитель вышел, без лишних слов распахнул перед ними заднюю дверь, взял у Грэма сумку – и через пять минут они уже летели по Ленинградскому шоссе в сторону Москвы.

Рита сидела, тесно прижавшись к Грэму, не глядя на него, но крепко держа его руку в своей. Оказывается, все это время она помнила: помнила запах его кожи, цвет волос, форму ногтей... то место, где на его запястье остался маленький шрамчик от кошачьего укуса... тембр его голоса и ритм дыхания... помнила его всего.

– Как ты мог?! Нет! Не говори ничего.

– Я и не собираюсь. Что тут скажешь?

– Ты надолго?

– Маргарита... Ты не поняла. Я приехал к тебе.

– Но что мы будем делать дальше?

Он пожал плечами:

– Жить, наверное. А что, по-твоему, нам положено делать? Строить планы, лелеять надежды?.. Какая чушь! Все, что нам нужно, – это усвоить урок. Потому что если нет, то жизнь будет заставлять нас сдавать экзамен снова и снова, с каждым разом все усложняя задачу. Чем раньше мы очнемся и преодолеем собственный страх и собственную лень, тем больше у нас будет шансов перейти в следующий класс. Я скверный ученик, но и ты не лучше. Давай же готовиться к экзамену вместе и подсказывать друг другу в случае чего. – Он слегка наклонился вперед и отвел с ее лица прядь волос. Темные глаза обожгли ее, вызвав новый приступ дрожи во всем теле. – Что скажешь?

– А ты думаешь, это возможно? – шепотом спросила Рита. – Помочь друг другу сдать экзамен.

– Но попробовать-то можно. Если ценить, что имеешь... если думать, что делаешь... почему нет?

Ей вспомнился давний их спор о любви. Он тогда заметил вскользь, что если есть рядом человек, который тебя любит и которого любишь ты, это самое настоящее чудо. Подарок, если угодно.

Рита возмутилась: «Бред какой-то... Что значит подарок? Ничто в этой жизни не достается просто так. За все приходится бороться. Что еще за чудо? Чудес не бывает. Все, что я имею, – это плоды моих трудов. Так зачем мне благодарить кого-то? Я всего добилась сама. И если человек пришел ко мне и со мной остался, значит, он оценил меня по достоинству. Я получила то, что заслужила! При чем здесь какие-то чудеса? Ты сам-то понимаешь, что сказал?»

«Я понимаю, да. – Грэм смотрел на нее с искренним сочувствием. – И мне жаль, что я не могу донести это до тебя».

«И что же ты понимаешь?»

«Чтобы оценить то, что имеешь, и особенно то, чего многие лишены, – взаимную любовь, необходима определенная степень зрелости. Если есть человек, от которого ты получаешь эту самую любовь, пусть даже она не всегда такая, как тебе хочется, ты должен не скупиться на ответную любовь, давая ему (или ей) понять, что и он тебе дорог не меньше. Если перестаешь ценить, начинаешь принимать как должное, то грош тебе цена, лучше бы твоя мать удушила тебя в колыбели.

Почему присутствие человека, который тебе дорог и которому дорог ты, я называю подарком? Да потому, что он смертен, причем «внезапно смертен». Неизлечимое заболевание, несчастный случай, все, что угодно, может отнять его у тебя. И благодарить следует именно за то, что он ПОКА ЕЩЕ с тобой. Если на белом свете есть вещи, которые от тебя не зависят, по крайней мере ТО, что зависит, делай для него, не откладывая на потом».

«А я слышала мнение, что незаменимых нет».

«Вот это действительно первостатейный, отборный, качественный бред. Особенно когда речь идет не о рабочих на конвейере, а о тех, кого мы любим. Я скажу, для кого незаменимых нет. Для того, кто ценит не самого человека (к примеру, женщину), а ее способность жить по его правилам. Если она согласна жить по его правилам, то она объявляется пригодной к эксплуатации, ее можно держать в доме, кормить, одевать и так далее. Если нет – до свидания. Сама женщина при этом ценности не представляет. Ее можно заменить любой другой. Это механистический, потребительский подход, и к любви он отношения не имеет».

«Выходит, мы должны принимать людей такими, какие они есть? Не пытаясь ничего изменить?»

«Мы можем надеяться на то, что наши любимые (и любящие) учтут наши пожелания и по доброй воле согласятся исполнить некоторые из наших прихотей. Но требовать мы не имеем права ничего. Потому что каждый из нас – подарок для другого. Подарок, а не законная собственность».

Почему она была так глупа, что не слушала его раньше? Ведь он говорил о важных вещах. Переполняющее ее ощущение безграничного счастья было таким непривычным, что на несколько минут она отключилась, впала в некое подобие летаргического сна.

«Мы будем жить вместе? Здесь или где-то еще? А моя работа?» Все это было уже не важно. Не важно по сравнению с тем, что бывший пациент, младший брат ее школьной подруги, порочный гений и визионер, сидел рядом, обнимая ее, как ребенка, что-то напевая на ухо. Итальянскую колыбельную...

...которой научила его одна из университетских подруг. Напевая ее вполголоса, Грэм смотрел в окно, тщательно избегая мыслей о ближайшем будущем.

Москва. Город, где он никогда не был счастлив.

И тем не менее... Счастье Грэма дремало в его объятиях, обессилев в борьбе с собственными страхами. «Кто знает, исцелим мы друг друга или уничтожим». Он сказал ей это четыре года назад. Кто знает... Теперь он знал.

Спуск в глубины должен принести исцеление. Это путь к целостному бытию, к сокровищу, которого вечно страждет ищущее человечество и которое сокрыто в месте, охраняемом грозным стражем. Это место первозданной бессознательности и в то же время – исцеления и искупления. Это пещера, в которой живет дракон хаоса, это неприступный город, магический круг или temenos – священная территория, где воссоединяется потерявшая целостность личность[34].