По всей вероятности, мысли Рудольфа были заняты "секретным планом": ведь если остальные его поступки и оказались непреднамеренными, то похищение Марии наверняка планировалось заранее. И плану этому надлежало быть разработанным с идеальной точностью, а для осуществления требовалось не менее десятка людей, которым (хотя они не подозревали о своей взаимосвязанности, об отведенной им роли и скорее всего даже не догадывались о том, что принимают участие в крупной операции) следовало действовать на расстоянии друг от друга — между Веной и Майерлингом, — но точно и скоординированно.

Лошек и Водичка в это время уже ехали в поезде по направлению к Бадену, а Братфиш, который в половине одиннадцатого явится за Марией к Аугустинер-Рампе, должно быть, тоже уже вышел из дому, чтобы добраться до конюшни и подготовить выезд. Мери Вечера, надо полагать, еще почивала в столь ранний час или хотя бы притворялась спящей, чтобы не всполошить мать; наверное, и ей не давало спать волнение перед предстоящим побегом.

*

Кстати сказать, осуществление намеченного "плана" началось уже несколькими днями раньше. В субботу в Вену прибыла графиня Мари Лариш-Валлерзее — якобы для того, чтобы заказать себе туалеты к предполагаемому путешествию в Ривьеру. Однако поскольку в понедельник вечером (по телеграфному распоряжению супруга, которому надоели частые отлучки его благоверной в Вену) она уезжает обратно в Пардубице, даже не переступив порога модного салона, то невольно усматриваешь в такой случайности явную закономерность. Во всяком случае пребывание графини в столице оказалось как нельзя кстати. Едва только успевает она обосноваться в своих заказанных по телеграфу гостиничных апартаментах, как в "Гранд-отель Империал" начинается оживленное движение; Мери Вечера и Рудольф друг за другом навещают графиню в эту субботу. Однако козырнуть осведомленностью нам не удастся: за неимением надежных свидетельств составить точный распорядок дня невозможно. Ясно одно: в субботу и воскресенье в гостиничном номере переплелись (стягиваясь друг к другу) нити нашей истории, а драматические сцены следовали одна за другой.

Вот вам первая:

"…я как раз собиралась вызвать Дженни, когда, к моему изумлению, она сама ворвалась ко мне. Вид у нее был крайне возбужденный, она прошептала:

— Наследник пожаловал!

Едва горничная успела произнести эти слова, как в комнату вошел рослый человек в военной шинели с поднятым воротником и в низко надвинутой на глаза фуражке. То был мой кузен Рудольф. Я оторопело уставилась на него, а он, подойдя ко мне, поцеловал руку и промолвил:

— Надеюсь, Мари, ты простишь мне столь неурочный визит.

Я молчала. Кузен с насмешливой улыбкой смотрел на меня.

— Вижу, тебе отказывает твое знаменитое, унаследованное от матушки самообладание. Сейчас ты выглядишь, как перепуганная пансионерка.

— Твое посещение действительно застало меня врасплох.

— Дорогая Мари, мне непременно нужно поговорить с тобой.

После этих слов он опустился на стул, однако шинели не снял.

— Вкратце сообщу тебе причину своего прихода. Полагаю, для тебя не секрет моя связь с барышней Вечера, не так ли?

— Кое-что я слышала на этот счет, — осторожно ответила я.

— Такой ответ делает честь выученице моей матери. Но меня, Мари, тебе не удастся ввести в заблуждение. Итак, ты все знаешь!

— Возможно… хотя я в этом не уверена.

— Ты, разумеется, не думаешь, будто речь идет о платонической дружбе? — спросил наследник. — Но если именно так ты представляла себе наши отношения, то я вынужден разочаровать тебя: они отнюдь не невинны. По правде говоря, из-за этого я угодил в весьма неприятное положение. Мари, я рассчитываю на твою помощь!..

Он в упор посмотрел на меня, затем продолжил:

— Казалось бы, нет для мужчины ничего проще, чем завязать интрижку с красивой женщиной. Но Мери — это сущая дьяволица! И главная беда в том, что она потеряла голову. Если ты не образумишь ее, она способна решиться на какую-нибудь глупость. Дело пахнет скандалом, и этому надо воспрепятствовать!

— Тебе столько раз удавалось выпутаться из женских сетей, отчего же ты не можешь освободиться и от Мери?

— Оттого, что она попросту не отпускает меня на свободу! — с досадой воскликнул Рудольф. — Я готов на все, лишь бы пристроить ее в жены князю Мигелю. Меня такой выход вполне устроил бы; по-моему, я прирожденный друг дома.

Наследник поднялся с места, подошел к окну и нервно забарабанил пальцами по стеклу. Затем вдруг обернулся ко мне и схватил меня за руки. Взглянув на его несчастное лицо, я вспомнила его мать, которую однажды застала плачущей, и подумала, что я не вправе отказывать ему в помощи.

— Рудольф, я помогу тебе!

— Я знал, что могу рассчитывать на тебя! — ответил он. — Слушай внимательно, Мари! Теперь мне недосуг предаваться любовным утехам, меня ждут дела поважнее, и надобно копить силы для великих свершений.

Выпустив мои руки, он зашагал взад-вперед по комнате. Каждое его движение и жест выдавали глубокую внутреннюю взволнованность.

— Я сыт по горло этой жизнью! — воскликнул он. — Кому как не тебе знать, до чего она отвратительна; ты заглядывала за кулисы и имела возможность убедиться, что все мы — жалкие марионетки. Изо всех сил лицедействуем и лицемерим, дабы народ не перестал нас обожествлять, а между тем лишь пляшем под чужую дудку. И не приведи господь осмелиться на какое-нибудь естественное проявление! Зачем я появился на свет божий? Мари, зачем я живу?..''

???

Волнующая сцена в апартаментах графини продолжается, однако мы прервем ее на этом месте, тем более что намереваемся еще не раз прибегать к воспоминаниям Мари Лариш.

Рудольф (который в этом описании выступает человеком, глубоко разочарованным в жизни, холодным циником и более всего мечтает освободиться от затянувшейся любовной связи) по окончании сей исповеди покидает гостиницу, направляясь сперва к препаратору, который должен был набить чучела орлов, подстреленных во время последней охоты, а затем в Пратер. Там он, по всей вероятности, встретился с Мери и сообщил ей, что план приведен в действие, хотя, возможно, Мери явилась на свидание (если оно было) прямо от графини Лариш и знала об этом уже без Рудольфа, ведь и она вроде бы тоже в течение дня появлялась в гостиничных апартаментах и (если верить графине) также обращалась за помощью, в чем сердобольная графиня, разумеется, не могла ей отказать. По прошествии получаса Рудольф вновь усаживается в кабриолет и с места тайных свиданий мчится в город, к модному портретисту Адьюкевичу, в чьей мастерской, кстати, хранился напяленный на манекен мундир Рудольфа (чтобы художник мог работать и в отсутствие модели), в кармане которого после смерти владельца было обнаружено компрометирующее послание графини Лариш (содержание его, конечно, не известно); принц усаживается на деревянного коня — портрет должен изображать наследника верхом, — однако на сей раз позировать долго у него нет ни терпения, ни времени; он спешит в Бург переодеться (и оповестить Пюхеля об окончательно намеченном у графини Лариш (?) дне охоты в Майерлинге, а также направить Водичку с аналогичным сообщением к графу Хойосу), поскольку ярко освещенные залы Бурга готовы к встрече князя Ройса. В субботу вечером Франц Иосиф дает ужин в честь дня рождения кайзера Вильгельма, и присутствие Рудольфа, конечно же, обязательно. Затем, после ужина, наследника ожидает еще один прием; встав от стола, он послушно (как всегда) берет под руку Стефанию и отправляется с нею во дворец княгини Крои. Вот как проходят последние дни принца-самоубийцы.

*

Пока Рудольф поглощает седло козули в честь дня рождения своего заклятого врага и с союзнической улыбкой на устах беседует с германским послом, хотя он наверняка взвинчен после целого дня суматошной беготни, так что кусок не лезет в горло, — так вот, в это время или чуть-чуть позже в плане Рудольфа возникает брешь.

Мери, возвратившуюся в сопровождении камеристки с катка (или из Пратера?), встречает взволнованная мать и неожиданно напускается на нее: пусть лучше дочь признается добром, все равно ей и без того все известно! Иными словами, произошло то, что неминуемо должно было произойти рано или поздно: кто-то — в данном случае престарелая княгиня Таксис, живущая в особняке напротив, — открыла матери глаза насчет ночных разъездов Марии. Провинившаяся дочь упорно отмалчивается, но это не спасает положения, так как горничная выкладывает все без утайки, вплоть до заказанного у Родека золотого портсигара, а баронесса Вечера (по ее собственному утверждению) ошеломленно выслушивает. Она-то об этом и понятия не имела! Ей казалось, что со стороны Марии это всего лишь невинные девчоночьи воздыхания. В конце концов Мери заставляют открыть кованую шкатулку со своими заветными сокровищами: извлечен на свет божий золотой портсигар с надписью "Рудольф" (барышня утверждает, что он якобы достался ей от Лариш, но это, разумеется, неправда), затем фотография Рудольфа в детстве (!), датированная октябрем записка, где он назначает девушке встречу, и недавно составленное завещание Мери; во время последовавшего за сим скандалом бурного семейного совета никто из родственников не придал этому документу серьезного значения, да о нем и не вспоминали вплоть до понедельника, когда барышня пропала из дому. Пока что все страсти разгорелись вокруг пресловутого золотого портсигара:

— Ты хоть имеешь представление, до какой степени это компрометирует тебя?

Хелена Вечера выносит вердикт: домашний арест.

Однако провинившуюся барышню, должно быть, стерегли не слишком строго, поскольку ей в тот же день удалось ускользнуть из дому и пробраться в гостиницу к графине Лариш — по всей вероятности, затем, чтобы поставить ее в известность о событиях, совершенно опрокидывающих план. Однако столь же вероятно, что сцена в гостинице, которую мы собираемся пересказать, произошла лишь на следующий день, в воскресенье. Повторяем еще раз: за эти два дня случилось так много событий, столько всевозможных соображений и намерений оказало воздействие на память мемуаристов, что восстановить последовательность событий, точное время визитов и встреч, сменяющих друг друга с калейдоскопической быстротой, невозможно даже применительно к наследнику, хотя его-то поистине надежно стерегли, не спуская глаз, агенты барона Крауса. Но в эти дни, готовя похищение девушки, наследник с такой ловкостью и проворством сновал по городу, что ему удавалось сбить своих преследователей с толку, и очевидно, временами они теряли его след.

Итак, мы опять находимся в апартаментах графини Лариш.

Все только и говорят, что о наследнике и о юной Мери Вечера, — поведала мне фрау Мюллер, моя добрая старая приятельница. — А ведь для него это всего лишь одно из многих мимолетных увлечений. Более того, я-то считаю, что княгиня П., эта подлая интриганка, еще опаснее для Руди, чем юная баронесса. Мать барышни обо всем знает, но закрывает глаза. В конце концов, здесь ничего серьезного нет.

И тут раздался громкий стук в дверь.

— Войдите! — с досадой отозвалась я.

Отворилась дверь, и в комнату вошла женщина; лицо ее было закрыто густой вуалью.

— Мери! — в изумлении воскликнула я. Мери Вечера взирала на меня с ужасающим спокойствием. Она была бледна как смерть и дрожала всем телом.

— Скажи ради бога, что случилось?

Мери без сил рухнула на стул. Я помогла ей снять котиковое манто и тут только обнаружила, что на ней легкий капот и домашние туфли.

— Прошу тебя, прошу, не гони меня! — лихорадочно молила она. — Мари, я убежала из дому. Если ты не позволишь мне остаться у тебя, я тотчас же брошусь в Дунай. Домой я больше не вернусь! — голос ее почти срывался на крик. — Не хочу возвращаться домой!

— Успокойся, дорогая, — уговаривала ее я, — никто тебя не гонит. Расскажи, что случилось.

Мери отчаянно разрыдалась".

Яснее ясного, что графиня Лариш невольно оказалась замешанной во всю эту любовную историю. (Quod erat demonstrandum — что и требовалось доказать.) Тем самым нет смысла дальше цитировать описание сей драматической сцены: о том, что графиня не желает выдавать, она и не проболтается. Вот только поинтересуемся небольшой подробностью: кто эта фрау Мюллер, "моя добрая старая приятельница", которая фамильярно называет наследника "Руди"? Дотошным "майерлингологам" удалось установить, что она была повивальной бабкой, помогавшей появлению на свет великих князей и княгинь, то есть давней и конфиденциальной знакомой всех женщин из семейства Габсбургов. Но отнюдь не светской дамой, которая вправе являться с визитами к высокопоставленным особам! Тут и напрашивается вопрос: какое дело привело фрау Мюллер в гостиничные апартаменты графини? Может быть, ее присутствие здесь как-то связано с появлением Мери (не столь уж и неожиданным)?