Росс склонился над унизанной кольцами рукой.

Принц фыркнул.

— Мой отец — коллекционер и большой любитель табакерок, — сказал он. — Возможно, это утешало его скорбь. Говорят, эта принадлежала Генриху Наваррскому.

Росс не испытывал желания комментировать это утверждение, и потому ничего не сказал.

— Наверное, вы не коллекционер, капитан Полдарк? Или вы коллекционируете только информацию?

— Ваше высочество?

— Мне известно, что вы недавно прибыли из Португалии, куда были направлены министрами из правительства моего отца для независимого наблюдения за военными действиями.

— Это верно, сэр.

— И вы подготовили отчёт?

— Я полагал, что вы уже ознакомились с ним, ваше высочество.

Принц Уэльский впервые за их встречу поднял взгляд: немного сонный, но оценивающий и проницательный. И не слишком дружелюбный.

— Вы ведь прежде всего военный, Полдарк, человек действия, а не литератор? Я нашёл ваш отчёт интересным, но отнюдь не хорошо написанным. Смею надеяться, что немного способен оценить литературный стиль. Однако мне говорили, что рассказываете вы гораздо свободнее и, пожалуй, вкладываете в слова больше смысла.

— Я и не оратор, сэр. Я только могу попытаться добавить к уже изложенному некоторые наблюдения — и, разумеется, отвечу на любые вопросы, которые вы сочтёте нужным задать.

Принц всё ещё вертел в руках табакерку.

— По крайней мере, вы не обещаете слишком многого. Уже кое-что. Чем старше я становлюсь, тем больше вокруг меня тех, кто слишком много обещает. Эта болезнь придворных — проклятие принцев и королей.

Росс снова сдержался и промолчал.

— Вы знаете, я тоже предпочёл бы быть человеком действия в большей степени, чем могу себе позволить. Понимаете? Эта война так затянулась... Когда она началась, я был совсем молод. Мне хотелось вести армию на поле боя, принимать участие в сражениях, — принц довольно кивнул в подтверждение своих слов. — Милостивый Боже, я совсем не трус. Среди моих предков были полководцы. Но мне, как наследнику престола, не позволили участвовать в войне! Меня укрыли коконом, как дорогую гусеницу шелкопряда, чтобы после кончины отца я смог занять его место — подписывать документы, назначать министров, блюсти государственные интересы Англии! Но как человек, я лишён удовольствия от достижения общего блага — или хотя бы стабильности — для английского народа. Вы, Полдарк, вправе завидовать роскоши и благополучию моей жизни, это так. Я же завидую вашей свободе быть тем, кто вы есть — военным, политиком, человеком дела, можно даже сказать, в лучшем смысле этого слова, авантюристом.

— Ради собственных интересов, сэр, я рискую только в своей шахте, — сдержанно сказал Полдарк. — Что же касается остального — в моей жизни сами по себе происходят события и представляются поводы для риска.

Принц зевнул, вытянул толстые ноги. Его обувь украшали серебряные пряжки, на белых фильдеперсовых чулках виднелись ажурные вставки.

— А теперь вам представился я, так? Когда вы впервые встретились с лордом Веллингтоном?

Вопрос был задан резко, и мгновение Росс колебался.

— С Веллингтоном?.. После Буссако, сэр. Но кратко. Множество дел требовало его внимания.

— Вы встречались с ним прежде?

— Нет, сэр.

— А с Уэллсли?

— Я встречал его на приёмах. Иногда мы обменивались парой слов в Палате. До прошлой недели. Тогда я представлял ему этот отчёт.

— А с Каннингом?

— О, Каннинга я хорошо знаю, сэр. Мы знакомы лет семь или восемь.

— Да, так я и думал. Так и думал. Всё это сильно напоминает интриги Каннинга.

— Всё... это, ваше высочество?

— Да. И не задирайте на меня ваш длинный нос. Вы понимаете, о чём я. Каннинга надо бы так и звать — хитрюгой! Он считает себя слишком значительным человеком вне правительства, и будучи не у дел, постоянно пытается вмешиваться, организовать собственное маленькое правительство. Какие ещё цели мог иметь ваш визит в Португалию, когда кабинет министров получает собственные, совершенно полные отчёты обо всём, что там происходит?

— Я задавал этот вопрос перед отъездом, сэр.

— Да ну? И что же вам ответили?

— Что такой независимый отчёт может иметь значение для того, кто не боится что-то потерять и не ищет выгоды, кто так или иначе со временем приобрёл репутацию непредвзятого человека.

Принц перевернул табакерку и провёл пальцем по дну.

— Её чинили, но весьма искусно. Должно быть, отец и не заметил, вы согласны?

Росс снова промолчал.

— А вы — упрямец, капитан Полдарк.

— Сэр?

— Я сказал, что вы упрямец. Не притворяйтесь, будто не поняли. Ну и?

— Да, сэр?

— Да, сэр, говорите то, что должны. Изложите подробно этот отчёт. Расскажите мне о том, что видели, что узнали и к каким заключениям пришли. Прошу, продемонстрируйте всё ваше красноречие.

Росс сглотнул. Хотелось почтительно поклониться, принести извинения и выйти вон. К чёрту этого жирного хлыща с его великосветскими замашками, фильдеперсовыми чулками и табакерками. Если таков будущий король Англии — тогда помоги ей, Боже. Беседа приняла вполне предсказуемый оборот.

Однако... эта аудиенция касалась отнюдь не личных дел Росса. Если сейчас он бросит всё и уйдёт — да, он не проиграет. Если же Росс останется, выдержит это недостойное обращение — он ничего не выиграет, ему определённо нечего ждать от этого толстопузого принца, но он хотя бы выполнит свой долг. И потом ему не придётся корить себя, как случалось не раз, если гордость — возможно, ложная гордость — побудит его к поступку, разрушающему надежду на продвижение порученного ему дела. Сейчас не время думать о личных предпочтениях. Дело слишком важное.

Росс начал говорить — нескладно, сбивчиво. Сначала он глядел на принца, продолжавшего ковырять табакерку, потом перевёл взгляд на статую слева от диванчика, на котором сидел его высочество. Статуя изображала какого-то греческого бога, судя по бороде и рогу — вероятно, Титана. Росс старался не думать о живом человеке, который то ли слушал его, то ли нет. Он обращался к статуе.

Он говорил минут десять, почти не прерываясь, и в последние пять минут — очень увлечённо. Наконец, Росс остановился. Он увидел, что принц отложил табакерку и посапывает, опустив голову на грудь. Росс молча смотрел на него с гневом и презрением. Принц поднял тяжёлые веки и со вздохом спросил:

— Это всё?

— Да, это всё...

— Да, Полдарк, мне сказали правду, вы прекрасный рассказчик. Это помогло мне неплохо вздремнуть.

Росс проглотил комок, пытаясь сдержаться.

— Значит, сэр, я потерпел неудачу, как и предполагал. Если теперь я могу идти...

— Нет, не можете.

Росс ждал. Французские часы пробили восемь.

— Что вы имели в виду, говоря о неудаче? — спросил принц.

— Я предполагал, что вы не заинтересуетесь рассказом.

Принц зевнул.

— Мне говорили, что при Буссако генерал Мерль дошёл до вершины горного хребта, почти не встретив сопротивления. Почему Веллингтон это допустил?

— У него была слишком растянутая линия обороны, сэр. Генерал Мерль не прошёл беспрепятственно, но французы напали внезапно, в тумане, а в том месте у нас оказалось недостаточно сил, чтобы удержать их.

— Почему же оборонительные позиции так растянулись?

— Потому, что иначе их бы обошли.

— Значит, сражение едва не закончилось разгромом в самом начале?

— Нет, сэр. Для такого случая Веллингтон держал резерв. Он наблюдал за склоном со своих позиций, но из-за утреннего тумана у самой земли видимость была недостаточной. Как только Веллингтон заметил прорывающихся к вершине французов, он отправил 88-й пехотный, а также, думаю, и 45-й. Минут двадцать шла жестокая схватка, а потом разбитые батальоны французов отбросили с хребта, они потеряли около двух тысяч человек.

— И вы в этом участвовали?

— Нет, сэр. Я присоединился к роте своего племянника, входящей в 43-й полк дивизии генерал-майора Кроуферда.

— Значит, 43-й, — сказал принц и снова зевнул. — Тогда на следующих этапах сражения вы оказались не просто наблюдателем.

— Да, сэр. В тот день, позже, я участвовал в наступлении на дивизию генерала Луазона. Признаюсь, никогда прежде я не видел более храбрых и яростных солдат. Вы знаете, призывая к атаке, генерал Кроуферд крикнул, что мы должны отомстить за сэра Джона Мура.

— Мур, — вставил принц. — Ещё одна неудача.

— Все те, кто сражался рядом с ним, считают иначе. Говорят, он получил из Лондона невыполнимый приказ.

— Меня это не удивляет. Нисколько не удивляет. Тем не менее, его разбили. Как и самого Веллингтона, который сейчас признаёт поражение.

— Не поражение, сэр. Тактическое отступление. Иначе, когда у противника столь превосходящие силы, его вскоре обошли бы с флангов и окружили.

Принц извлёк собственную табакерку и сунул по щепотке табака в каждую ноздрю.

— Мне докладывали иное, капитан Полдарк. Мне сообщили, что британская армия превратилась в толпу сброда, смешавшись с беженцами, удирающими из Лиссабона от победителей-французов. Обычное дело — неэффективность, негодный генералитет, беспечное офицерство, оборванные, пьяные, мародёрствущие солдаты.

— Возможно, сэр, — холодно сказал Полдарк, — вы владеете более свежими и полными сведениями, чем я.

— Без сомнения. Именно так.

— Тем не менее, перед отъездом я осмотрел некоторые оборонительные позиции вокруг Торриш-Ведраш. Зная мужество наших воинов и храбрость португальцев — поначалу плохо организованных и неподготовленных — я не могу даже представить, что французам удастся прорвать оборону. Ставлю голову на то, что Лиссабон устоит.

Принц Уэльский наконец встал с кресла. Поднять такую массу оказалось делом нелёгким — усилия выглядели нескоординированными, как будто у него отказали сразу все суставы и принц вот-вот рухнет на пол самым недостойным образом. Однако цель всё же была достигнута, принц выпрямился, тяжело дыша, и принялся мерить комнату мелкими шажками: шлёп— шлёп, шлёп— шлёп.

— Оборона, оборона... Наши генералы только о ней и думают, даже лучшие из них! Всё, что мы можем — высадиться в Европе, продержаться там некоторое время на патриотизме местных жителей, нанести французам парочку булавочных уколов, а потом с позором отступить — либо на подготовленные рубежи, либо на наши собственные корабли! Как таким образом можно разбить Наполеона? Я вас спрашиваю!

Росс молча смотрел на принца.

— Это нелёгкий вопрос, сэр. Возможно, нам лучше принять неизбежное и преклонить колени перед Наполеоном.

— Ага, значит вы согласны с мнением самых здравомыслящих людей!

— Я не думаю, что это самые здравомыслящие люди, ваше высочество!

— Не уклоняйтесь от ответа, сэр!

— Что ж, видимо, мы чрезмерно стараемся на малозначительных участках? Мы неэффективно растрачиваем ресурсы, проливаем кровь и впустую расходуем деньги, сдерживая вторжение великой французской нации. Они уже овладели большей частью Европы. Без наших булавочных уколов они, вероятно, скоро овладеют и оставшейся... Раз уж вы оказали мне великую честь и поинтересовались моим мнением...

Полдарк помедлил. Принц не произнес ни слова.

— Поскольку вы оказали мне великую честь, спросив моё мнение, я скажу, что был глубоко огорчён, наблюдая, как первое десятилетие нового века заканчивается полным унижением Англии, отречением от множества народов Европы, ожидавших нашей помощи. Но именно вы, ваше высочество, обязаны принять на себя ответственность за выбор дальнейшей судьбы своей страны. А мы, ваши подданные, примем ваш выбор. Как, впрочем, и история.

Принц промокнул нос носовым платком, сделанным в Генте, ныне недоступном.

— Дерзость может принимать различные формы, капитан Полдарк. Как военный, вы наверняка осведомлены об этом. Вы высказывали ваше мнение в парламенте?

— Я редко выступаю в парламенте, сэр.

— Меня это не удивляет. Вам следует учиться у вашего друга Шеридана. Когда он был в лучшей форме — увы, довольно давно — он мог... неважно. Бесспорно, вы исполняете свой долг так, как понимаете его. Может, вы и мне позволите поступить так же.

— Сэр, я именно это имел в виду.

Принц снова тяжело заходил по комнате. Росс осторожно переместил ноющую ногу. Тяжёлое дыхание приблизилось к нему, снова отдалилось.

— Полдарк.

— Сэр?

— Подите сюда.

Его королевское высочество стоял у письменного стола. Когда Росс приблизился, он открыл ящик, извлёк из него пергамент размером примерно три на два фута и развернул его, поблёскивая кольцами на дрожащих пальцах.