Она не переехала из Уонерш-Лоджа, пока не разрешила некую проблему, вставшую перед нею. Вилли, невидимый, но представляющий собой зримую угрозу, начинал действовать. Он написал дочерям письмо о том, что им придется провести лето с их тетей Анной, а Анна, больше всех оскорбленная завещанием тетушки Бен и не простившая Кэтрин ее счастья в постыдной, незаконной любви, с радостью поддерживала Вилли в его требовании.

И вот она в карете приехала за девочками. Осмотрела их с ног до головы, когда те стояли перед нею в юбочках и серых пальто из камвольной ткани, она проговорила:

– Мои бедные деревенские мышки! – И с укором обратилась к Кэтрин: – Неужели у них нет одежды получше? Они смотрятся в этом как школьницы.

– Они и есть школьницы, – возразила Кэтрин.

– Ерунда! Они уже взрослые девочки. В самом деле, Кэт, сколько еще времени ты собираешься допускать, чтобы они выглядели подобным образом? И это с деньгами тети Бен!.. – Анна замолчала и презрительно глянула на сестру.

– Никто из вас никак не может смириться с тем, что мне достались все деньги, не так ли? Милая тетушка Бен покупала девочкам одежду всю жизнь, однако она вообще не должна была этого делать, поскольку у меня есть собственная семья. Она прекрасно знала о моем муже, никогда не умевшем обеспечить свою семью! И если ты так сокрушаешься по поводу Норы и Кармен, так лучше передай свои сожаления их отцу, чтобы он позаботился об их внешнем виде.

– Кэт, ну…

Кэтрин в гневе отвернулась.

– Ох, Анна, как я устала от твоего лицемерия! Меня просто тошнит от него! Я-то думала, что в нашей семье не будет лицемеров.

Анна густо покраснела, ее лицо вытянулось.

– Лучше уж быть лицемеркой, нежели кое-кем… Сказала бы я…

Кэтрин отозвалась ледяным голосом:

– Если ты собираешься увезти с собой девочек, то по крайней мере при них попрощайся со мной должным образом.

Она протянула сестре руку, пытаясь выдавить из себя улыбку в надежде, что скоро забудет о заплаканном лице Норы и о Кармен, которая никак не могла скрыть возбуждения от предстоящей поездки. Ведь в Лондоне был Джералд, а Кармен обожала брата. И поездка в столицу сулила ей намного больше развлечений, нежели мама, имеющая привычку закрываться в гостиной и просить, чтобы ее не беспокоили, когда приезжал мистер Парнелл. Она не сомневалась, что мистер Парнелл приедет и в Брайтон. В Лондоне наверняка будет веселее!

– Мамочка, не забудь сказать новой няне, что Клер не ест овсянку. От нее малышку тош-тош-тошни-и-ит…

Из глаз Норы хлынули слезы, и Кэтрин, нежно целуя ее, сказала:

– Конечно же, дорогая, я не забуду об этом. А ты не расстраивайся, ведь ты уезжаешь в Лондон не навсегда. Кармен, ангел мой, веди себя хорошо. Ты и в самом деле школьница, несмотря на то, что говорит тетя.

Карета уехала. А вместе с ней ее взрослые дочери. Но ведь с ней остались Клер и малышка Кэти. Клер была очень умная девочка. Ее голова с копной мягких каштановых волос до боли напоминала ее отца. Кэти же являла собой пухленький комок лукавства и озорства.

Действительно, женщине никогда не угодишь, думала Кэтрин. Ну с чего ей горевать о троих уехавших от нее детях? Ведь это естественно и правильно, что взрослые дети уезжают из родного дома… С ней же остались две малышки, которых она любит безмерно.

Беспредельное счастье наступило тогда, когда они обосновались в брайтонском доме. Сейчас они действительно считали себя мужем и женой. У Чарлза был кабинет, который он оборудовал в задней части дома, в комнате, окна которой выходили в поле. А огромная супружеская спальня окнами выходила на море. И они проводили там много счастливых мгновений. Ибо от кого им теперь скрываться? Слуги были преданные, а дети слишком маленькие, чтобы разобраться, что к чему. Вилли ни разу не приезжал к ним. Как и Джералд. Кэтрин давно было известно, что он пошел в своего отца, причем унаследовав не лучшие его качества. И это глубоко печалило ее. А Нора писала письма, полные тоски по дому.

И в то же время Кэтрин была счастлива. Этот год оказался успешным, и мистер Гладстон сдержал свое обещание, наконец пригласив Чарлза в Хаварден. Вернувшись оттуда, Чарлз сказал, что визит увенчался огромным успехом. Мистер Гладстон выразил свою решимость проследить за тем, чтобы билль о гомруле прошел при его жизни. И действительно, казалось, что все эти долгие годы лишений, напряженной работы и борьбы будут наконец вознаграждены.

– А тогда мы возьмем Клер и Кэти и уедем за границу, – сказал Чарлз. – Я уйду из политики. Ты будешь рада этому?

Кэтрин посмотрела на его усталое, осунувшееся лицо, в его темные бездонные глаза, горевшие от возбуждения.

– Я буду очень рада этому. Только боюсь, что ты не выйдешь из всего этого живым.

– О, меня не так-то просто убить.

– Единственное, на что я надеюсь, – это то, что ирландский народ будет благодарен тебе.

– Полагаю, в один прекрасный день они воздвигнут мне памятник. Но кого волнуют памятники? Я хотел бы увидеть свою страну процветающей, богатой и чтобы в ней царили справедливые законы. Чтобы люди всегда были сыты, а не питались гнилой картошкой. Дети научились бы читать и писать, а зимой носили бы теплую обувь. Чтобы матери не выбрасывали только что родившихся детей в сточные канавы. Чтобы никто не лежал на улице, умирая под холодным дождем. Чтобы суда, увозящие эмигрантов, не увозили столько молодежи. Мне часто снится один и тот же сон: я вижу женщин, рыдающих на набережной Корка. Я просыпаюсь, и их плач подолгу потом звучит у меня в ушах. Но больше так не будет! Пэдди, Джонни и Майк смогут остаться дома, жениться на своих возлюбленных и ухаживать за стариками родителями.

– Это мне очень напоминает страну Утопию.

– Нет, это не Утопия, а достойная, процветающая страна с честным правительством. Во всяком случае, я не верю в Утопию без народа. Такого вообще не бывает. – Он улыбнулся. – Ну, если не считать нас с тобой.

Кэтрин тоже улыбнулась.

– Будет очень странно со стороны парламента, если он не станет рассматривать ирландский вопрос. Намечаются ли прения в будущем?

– Ну, дорогая, зачем тебе беспокоиться об этом теперь? Тем более зачем заглядывать в будущее? Я вообще не стал бы этого делать, не будь я настроен столь оптимистично.

Даже сейчас его оптимизм оказался преждевременным. За день до Рождества, когда на море разыгрался свирепый шторм и от яростных порывов ветра в оконных переплетах дребезжали стекла, раздался звон дверного колокольчика и на пороге появился мужчина, держащий в руке листок бумаги, очень похожий на юридический документ.

Документ оказался исковым заявлением в суд о разводе, О'Ши против О'Ши и Парнелла.

Кэтрин была настолько сбита с толку и ошарашена, что не смогла дождаться вечера, когда должен был вернуться домой Чарлз. Она села на дневной поезд до Лондона и, зная, что Чарлз находится на парламентских прениях, отправила туда записку с просьбой, чтобы он срочно вышел и встретился с ней.

По иронии судьбы все это очень напоминало их первую встречу, но уже при совершенно других обстоятельствах.

Как только Чарлз увидел выражение ее лица, он спросил с тревогой:

– В чем дело? Что случилось? Что-то с кем-нибудь из детей?

Она взяла его за руку. Даже здесь, во дворе парламента, за ними внимательно наблюдали.

– Мы можем где-нибудь поговорить? Чарлз, Вилли наконец сделал это! Он возбудил дело о разводе!

Несколько секунд Чарлз молчал. Потом с облегчением проговорил:

– Ты так напугала меня, Кэт! Я подумал, что с кем-то из детей случилось несчастье!

Она изумленно посмотрела на него.

– Ты что, не понимаешь, что произошло?!

– А что в этом особенного? Разве не этого мы с нетерпением ожидали столько лет? Разве не этого нам обоим хотелось?

Она внимательно рассматривала выражение его лица, которое так хорошо знала. Он и в самом деле был обрадован и приятно взволнован. Но, может быть, за этим возбуждением скрывалась подозрительность, скрытность, осторожность?

– Подожди, я только возьму пальто и саквояж. Мы поедем домой, а по пути поговорим.

Проезжая по веселым, праздничным улицам, украшенным в честь Рождества, а потом ожидая поезда на вокзале Виктории, Кэтрин испытывала страшную головную боль. Ей по-прежнему казалось, что все наблюдают за ними. Она словно воочию видела листок бумаги, лежащий в ее сумочке, – исковое заявление в суд о разводе, О'Ши против О'Ши и Парнелла. Когда они с Чарлзом вместе появлялись на людях, она непременно высоко держала голову. Теперь же ее шея болела от страшного усилия.

Наконец они устроились в удобном купе, и, как только дверь купе закрылась, Кэтрин взволнованно заговорила:

– Чарлз, а что будет с тобой? Ведь этот скандал уничтожит всю твою работу! И как ирландцы воспримут тот факт, что их лидер является ответчиком на суде в деле о разводе?

Он нежно посмотрел на нее, и этот взгляд чуть не разбил ее сердце.

– Бог с тобой, Кэт, ты думаешь только обо мне! Подумай лучше о нас, о Клер, о Кэти. – Он даже не собирался отвечать на ее вопрос о том, что ожидает его.

– Неужели ты не понимаешь, что почти все ирландцы – католики? – возбужденно продолжала она. – Священники и епископы станут твоими злейшими врагами, а ведь не думаешь же ты, что люди не прислушаются к словам своих пастырей?! Этого нельзя допустить, когда ты так близок к успеху! На следующий год это не имело бы никакого значения, но теперь… – Ее голос стал срываться от волнения. – Я не сомневаюсь, что Вилли на этот раз превосходно справится со своей задачей. Он недаром выбрал именно этот момент.

– Ты считаешь, что именно поэтому Вилли поборол угрызения совести насчет своей религии?

– Угрызения совести? Да он никогда не знал, что это означает. Угрызения совести! Он ненавидит тебя и сделает все, чтобы тебя уничтожить. Полагаю, он уже давно это сделал бы, если бы его не устраивала беспечная жизнь на деньги тетушки Бен. Он пришел в неописуемую ярость, узнав, что она ничего не отказала ему в завещании. И он никогда не думал, что я освобожусь от его притязаний и гнусных требований. Даже теперь… – грустно проговорила Кэтрин. Она задумалась о чем-то и спустя несколько минут продолжила: – Я ничуть не сомневаюсь, что от него можно откупиться при помощи соответствующей суммы. Но таких денег нет, и я не уверена, что когда-нибудь удастся их достать. Достать денег, достаточных для того, чтобы он наконец успокоился.

– Кэт, мне нравится то, что ты говоришь. Сейчас у тебя появилась возможность навсегда избавиться от этого человека, и ты это сделаешь. Имей ты хоть миллион фунтов, я никогда не позволил бы тебе дать ему хоть пенни. Кстати, а на какие средства он теперь живет?

– Понятия не имею. Возможно, его содержит Анна. Она всегда сочувствовала ему, к тому же сейчас у нее живут Нора с Кармен. Думаю, что и Джералд там часто бывает.

– Но Анна отнюдь не богата. Я хочу сказать, не настолько, чтобы оплачивать сумасшедшие расходы Вилли. Тебе не хуже меня известны его пристрастия.

Кэтрин быстро взглянула на него.

– О чем ты думаешь?

– Не знаю… Видишь ли, по-моему, тут не обходится без неких подводных течений. Сейчас объясню. Меня всегда озадачивало, зачем Чемберлен поддерживал такого человека, как О'Ши, если только он не рассматривал его в качестве орудия против меня.

От этих слов Кэтрин пришла в ужас.

– Ты хочешь сказать, что, возможно, Чемберлен платит Вилли за то, чтобы тот возбудил дело о разводе?

– Ну, положим, мы никогда не узнаем всю подноготную этой истории. Но если это так, – Чарлз взял ее холодную руку в свою, – то я утверждаю, что этим он оказывает нам неплохую услугу.

– Мы сможем оспорить это дело, – пылко сказала Кэтрин. – Мы сумеем защитить себя. Мы сможем доказать молчаливое согласие, тайный сговор между Вилли и нами. Называй это как хочешь. Перед тем как мы познакомились, Вилли умолял меня быть с тобой как можно более ласковой. Используй свое очарование – вот как он тогда выразился. Да что, собственно, я так разволновалась? Если мне как следует постараться, то я смогу найти дюжину женщин, которые были его любовницами.

– Нет, Кэт.

– Что «нет»?

– Не надо этого делать. Пусть будет так, как есть.

– Пусть будет так?! – не веря своим ушам, воскликнула Кэтрин.

На одной из станций поезд остановился, дверь купе открылась, и вошли две женщины с множеством тяжеленных тюков и свертков. Они сели напротив Кэт и Чарлза и уставились на них.

Наконец Кэтрин поняла, что происходит. Проницательные взоры женщин пристально и безжалостно изучали двух людей средних лет, держащих друг друга за руки, словно молодые влюбленные. Вскоре одна из женщин узнала их, и Кэтрин почувствовала, что вот-вот начнутся развязные подмигивания и кивочки.