Лиз Карлайл - Никогда не влюбляйся в повесу

Потом он ворвался в нее – чуть более резко, чем ему хотелось бы. Камилла со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы, сама не понимая, что она чувствует – боль или наслаждение?..

– Господи помилуй… – хрипло выдохнул он. – Прости меня.

Обхватив ее запястья одной рукой, он завел руки Камил– лы за голову и задвигался в ней тяжелыми, мощными толчками. Движения его стали ритмичными, и с каждым толчком в ней волной поднималось наслаждение, захлестывая ее, увлекая за собой в пучину страсти.

Он любил ее, любил каждой клеточкой своего тела, любил до тех пор, пока она не стала задыхаться, и крики страсти, которые она уже больше не могла сдержать, огласили тишину спальни. Этот крик сказал ему о многом. Камилла больше не хотела думать – она хотела только чувствовать. Забыть о терзающих ее сомнениях – и полностью погрузиться в свои ощущения.

С каждым толчком он все глубже и глубже погружался в нее. Жар его тела, исходивший от него запах окутывали ее. Дыхание Ротуэлла стало прерывистым, толчки – все более мощными. Изогнувшись дугой, Камилла отдавалась ему без остатка. И когда она наконец достигла пика экстаза, то успела еще удивиться, насколько это не похоже на то, что она пережила накануне вечером, когда они занимались любовью в библиотеке. Вместо ослепительной вспышки острого наслаждения, чего ждала Камилла, ей показалось, будто ее захлестнула какая-то волна, и, увлекаемая ею, она мягко скользит, с головокружительной силой погружаясь в пучину, которой нет названия. Душа Камиллы, выпорхнув из тела, рванулась к Ротуэллу, и он, успев напоследок выкрикнуть ее имя, вместе с ней достиг вершины экстаза.

Никогда еще она не чувствовала себя такой живой, как сейчас, – как будто вся ее жизнь до этой самой минуты со всей ее пустотой, унижениями и одиночеством была лишь ожиданием сегодняшнего дня. Того абсолютного и полного счастья, которое она только что испытала в объятиях Ротуэлла.

Ротуэлл проснулся на рассвете – его разбудили звуки и шорохи просыпающегося дома – и посмотрел на женщину, спавшую рядом. Камилла Маршан, нет, уже баронесса Ротуэлл, лежала, свернувшись калачиком, на боку, и ее темные волосы разметались по подушке, словно шелковый плащ. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы в нем снова вспыхнуло нетерпеливое желание, и от этой мысли Ротуэлл разом помрачнел. Со стоном рухнув на подушки, он зажмурился – даже серенький утренний свет, пробивающийся в окно спальни, больно резал глаза. По всему его телу разлилась неприятная слабость. Бог свидетель, до вчерашнего дня у него не было оснований считать себя каким-то идиотом, способным распустить слюни из-за юбки… Однако сейчас он впервые усомнился в этом. Господи, это же был просто секс, напомнил он себе. И не более того. И тем не менее глубина чувств, которые ему довелось испытать прошлой ночью, заставила Ротуэлла похолодеть.

Камилла… Он и помыслить не мог, что с ним может такое произойти, но… Что толку обманывать себя – с ним это случилось: прошлой ночью из-за нее он утратил какую-то часть самого себя, и вряд ли кто мог быть потрясен этим больше, чем он сам.

Как странно – проснуться и увидеть ее в своей постели, продолжал размышлять Ротуэлл. А тут еще этот пес, который мирно спит у нее в ногах! Святые угодники, как такое могло случиться?! До сего дня его дом был своего рода крепостью, куда не допускалась ни одна живая душа, кроме него самого. И вот за эти неприступные стены впервые проникла незнакомка… более того, она решила остаться здесь навсегда! А тут еще этот треклятый Джим-Джим, или как там его… еще до завтрака пусть отправляется назад, к Твидейлам.

Ротуэлл не мог сдержать в себе раздражение. Однако это не помешало ему повернуться на бок и позволить себе удовольствие полюбоваться спящей Камиллой. Лицо ее разрумянилось во сне. Сочные, чувственные губы слегка приоткрылись, сейчас она казалась намного моложе своих двадцати семи лет.

Ротуэлл начинал потихоньку подозревать, что его жена совсем не такая расчетливая и циничная особа, какой хотела казаться. К несчастью для него. Потому что тогда начнутся проблемы. В конце концов, он не нуждается ни в чьем сочувствии… и вовсе не мечтает, чтобы его нежили, баловали и гладили по шерстке. У него и в мыслях не было заставить эту девушку привязаться к нему. Да, он согласился подарить ей ребенка, все верно. Но Ротуэлл и сейчас проклинал тот день, когда впервые положил глаз на эту маленькую чаровницу. Возможно, он просто был тогда не в себе. Однако сейчас что-то в самой глубине его души будто сдвинулось… или оторвалось? Нет, изменилось – и это он сознавал совершенно четко.

Малышка так невероятно хороша собой. И так полна жизни. Настоящий, живой человек, с собственной волей и желаниями – воплощенная надежда, свет, невинность, словом, в Камилле было все то, чего сам Ротуэлл никогда не знал. И вот теперь эта удивительная… эта прекрасная женщина… Господи спаси и помилуй, еще немного, и он превратится в тряпку, ужаснулся Ротуэлл.

Он внезапно поймал себя на мысли, что неплохо было бы заняться с Камиллой любовью – конечно, не теряя при этом головы.

Впрочем, времени на размышления уже не было – повернувшись к ней, барон наткнулся на взгляд Камиллы. Широко распахнув глаза, она с тревогой вглядывалась в его лицо – как будто искала в нем что-то и не находила.

– Доброе утро, – пробормотал Ротуэлл. Ни один из них не понял, как это произошло, но в следующее мгновение Камилла оказалась уже в его объятиях. С трудом разомкнув руки, он опрокинул Камиллу на спину и рухнул сверху. Он не был ни груб, ни холоден с ней – нет, Ротуэлл поклялся, что никогда не позволит себе этого. Оказавшись сейчас в ней, он старался держать свои чувства в узде, но… ему это стоило немалых усилий, в особенности когда она извивалась под ним, в минуты наивысшего наслаждения снова и снова выкрикивая его имя.

Спустя какое-то время, когда он благополучно завершил начатое и обессиленная Камилла вытянулась рядом с ним на постели, у Ротуэлла вдруг непонятно по какой причине испортилось настроение. Почему? Он сам не знал.

Наверное, Камилла почувствовала, что что-то не так.

– Ротуэлл? – Ее теплая рука легла ему на грудь.

С мрачным видом он отшвырнул в сторону одеяло и сел, подперев руками голову.

И тут же пожалел, что не позаботился натянуть на себя рубашку. Даже не оборачиваясь, он чувствовал у себя на спине ее взгляд. Камилла тихонько ахнула. Он готов был поклясться, что ей до смерти хочется задать ему какой-то вопрос. И когда ее рука, коснувшись его спины, осторожно погладила шрамы, паутиной покрывавшие его плечи, он даже не вздрогнул.

– Ротуэлл? – снова окликнула она. Голос Камиллы дрожал.

Боже милостивый! Только не сейчас, взмолился он про себя. Тяжело вздохнув, он повернулся к ней.

– Что? – спросил он.

Она смущенно поерзала, в темных глазах Камиллы он заметил тревогу.

– С тобой все в порядке?

– Да, вполне, – буркнул он.

Она снова оглядела его с ног до головы – Ротуэлл мог бы поклясться, что слышит, как мысли вихрем кружатся у нее в голове.

– Твоя… твоя спина… – наконец выдохнула она. – Эти шрамы… Боже, я и не догадывалась…

Ротуэлл почувствовал, как его губы скривились в горестной усмешке.

– У меня была довольно бурная молодость, – процедил он. – «Пожалеешь розгу – испортишь ребенка». Слышала такую поговорку?

Она молча смотрела на него – но в глазах ее Ротуэлл прочел жалость.

– Мне кажется, это были не розги, – прошептала она, осторожно проведя рукой у него по спине.

– Нет. Вернее, не только – мой дядюшка имел обыкновение лупцевать меня всем, что попадалось под руку. Палкой, хлыстом для верховой езды, тростью. Он был горячим сторонником подобных методов воспитания.

– Как ты можешь так спокойно об этом говорить?! – ужаснулась Камилла.

Вскочив с постели, Ротуэлл принялся нетерпеливо собирать разбросанную по всей комнате одежду. Пес, соблаговолив выбраться из своего теплого гнездышка, подошел поприветствовать его.

– Я тут ни при чем, дорогой, – пробормотал Ротуэлл, наклоняясь к псу. – Такая уж была у него философия – так он обращался с каждым, кто имел несчастье оказаться у него на пути.

Камилла молча смотрела, как он, ее муж, одевается, гадая, что она такого сказала, что привело его в раздражение. Облачившись наконец в брюки, Ротуэлл обернулся. Сегодня он казался ей совсем другим – не таким, как вчера. Чужим.

– Мы с Нэшем и Уорнемом собирались нынче утром заглянуть на «Таттерсоллз», – буркнул он, с недовольным видом проведя рукой по подбородку, где уже успела пробиться щетина. – Скажи Трэммелу, чтобы он представил тебя прислуге.

– Хорошо, – пробормотала Камилла, стараясь не выдать охватившего ее разочарования.

Наклонившись, Ротуэлл подхватил пса и швырнул его на постель.

– Найди кого-нибудь, кто бы позаботился о нем, хорошо? – буркнул он. Это было сказано не то чтобы грубо – просто равнодушно. – Ну… я хотел сказать – с ним ведь нужно гулять, кормить его, и все такое.

– Да. Конечно, непременно. – Спрятав обиду, Камилла откинула одеяло и встала с постели. Подобрав ночную сорочку, она натянула ее на себя, набросила пеньюар и подошла к окну. – Когда тебя ждать домой? – как можно равнодушнее бросила она.

– Не знаю, – так же бесстрастно обронил он. – Я привык возвращаться поздно. А теперь, если не возражаешь, я позвоню, чтобы принесли горячую воду.

Пожав плечами, Камилла направилась к себе. Хочет вести себя так? Ради Бога, это его дело. Она уже взялась за ручку двери, когда что-то заставило ее обернуться. Явившийся на зов Трэммел что-то вполголоса обсуждал с хозяином. Бросив на них вороватый взгляд, Камилла подошла к ванне, подняла висевшее сбоку маленькое полотенце и поднесла его к глазам. И у нее перехватило дыхание.

Кровь… Она не могла ошибиться. Не те красные пятнышки, которые остаются на полотенце, если мужчина порежется во время бритья, а чуть розоватые пятна, словно кровь смешалась с водой. Впрочем, одного взгляда на Ротуэлла было достаточно, чтобы убедиться – он еще не брился.

Камилла сама не знала, сколько она простояла, разглядывая слабые следы крови на полотенце. Но когда она наконец очнулась, то поймала устремленный на нее взгляд Ротуэлла. Он выглядел… нет, не взбешенным – скорее недовольным. Как будто заранее злился, что она опять пристанет к нему с вопросами. Вскинув голову, Камилла демонстративно повернулась к нему спиной.

Аккуратно вернув полотенце на место, она взялась за ручку двери. И услышала, как Ротуэлл негромко чертыхнулся у нее за спиной. Обернувшись, Камилла ахнула, увидев, как Чин-Чин безмятежно задрал лапку возле вечерних туфель своего нового хозяина.

Камилла отправилась в свою комнату. И обрадовалась, увидев свою горничную со стопкой белья в руках.

– Бонжур, Эмили!

– О! – Горничная слегка вздрогнула от неожиданности. – Это вы! А я уж было подумала… Господи, сама не знаю, что я подумала.

– Тебя никто не обижал? – спросила Камилла.

– Нет, что вы! Я познакомилась со служанками на кухне, с лакеем, который принес ваши сундуки, да еще с дворецким… только он, мисс, совсем не похож на дворецкого, верно?

Камилла, отойдя к окну, окинула взглядом площадь.

– Мистер Трэммел родом с Барбадоса, – объяснила она. – По словам леди Нэш, здешняя кухарка – его жена. Уверена, оба отлично справляются со своими обязанностями.

– Отлично! – просияла Эмили. – Прикажете приготовить вам ванну, миледи?

– Да, наверное, – бросила Камилла, рассеянно покусывая ноготь. – Да, конечно, ванну, – спохватилась она. – А потом достань голубое муслиновое платье. Пора одеться и пойти познакомиться со слугами.

Пропустив мимо ушей назойливое брюзжание Трэммела и его совет никуда не ходить, а полежать спокойно, Ротуэлл в приступе упрямства решил дойти до Гайд-парка пешком. Черта с два он станет лежать, да еще спокойно, возмущался про себя барон, тем более в двух шагах от Камиллы! Он по ее глазам видел, сколько вопросов вертится у нее на языке – а у него не было ни малейшего желания на них отвечать. И он в очередной раз возблагодарил Господа, что она не проснулась, когда его скрутило под утро.

Вопреки мрачным прогнозам Трэммела – и его собственному предчувствию – ни прогулка пешком, ни промозглый холод, который стоит в Лондоне по утрам, не прикончили Ротуэлла. Даже напротив – холодный ветер как будто разогнал туман у него в голове. Конечно, обыкновение засыпать на рассвете имеет свои неоспоримые преимущества, но Ротуэлл совсем не хотел, чтобы это вошло у него в привычку. Собственно говоря, он сильно сомневался, что, явившись домой, будет еще способен держаться на ногах и что ему удастся добраться до постели раньше, чем запоет петух, – конечно, все это только если эта тварь, поселившаяся у него внутри, не набросится на него, как это случилось прошлой ночью, чтобы глодать его внутренности.