– А что, сейчас он уже не надеется? – спросила Камилла. – Прости, Ксантия, но твой брат выглядит… как бы это сказать?..

– Измученным? – с кривой улыбкой подсказала Ксантия.

– Нет, – нахмурившись, пробормотала Камилла. – Мы, французы, обычно в таких случаях говорим desole.

– Печальным?

Камилла покачала головой:

– Это больше, чем просто печаль. Вернее, печаль, которая остается в душе после большого горя. Та, которая оставляет пустоту в сердце.

– Ах, вот оно что. – И Камилла вновь заметила, что Ксантия как-то странно поглядывает на нее.

Они шли не спеша. Разговор сам собой угас. Налетевший откуда-то легкий ветерок игриво трепал волнистую прядь, выбившуюся из-под шляпки Ксантии. Камилла зябко передернула плечами – на душе у нее почему-то стало тяжело. Как будто между ними осталось что-то недосказанное.

Вдруг Ксантия, глубоко вздохнув, схватила Камиллу за руки.

– Послушай, ты любишь моего брата? – в упор спросила она.

Камилла покачала головой.

– Не знаю, – пробормотала она, очень надеясь, что не покривила душой. – Я ведь почти не знаю его.

– Многие женщины считают, что он очень красив, – буркнула Ксантия. – Особенно те, кому по душе суровые, немногословные мужчины. А таких женщин немало, ты же знаешь.

– Например, миссис Эмброуз, – подсказала Камилла. – Боюсь, твой брат влюблен в нее.

Ксантия резко остановилась, глянула на Камиллу и вдруг разразилась смехом.

– Господи, конечно, нет! В эту драную кошку?!

Они заметили одиноко стоявшую скамью. Повинуясь внезапному импульсу, Ксантия, схватив Камиллу за руку, потащила ее за собой.

– Давай посидим, – предложила она. – Знаешь, я хочу кое-что тебе сказать.

– И что же это? – спросила Камилла, невольно заинтригованная таким началом.

Ксантия нерешительно покусывала губу.

– Вообще-то я не должна тебе этого говорить, – призналась она. – Но я считаю, ты должна это знать.

– Что заставляет меня предположить, что речь пойдет о чем-то таком, что обязан был рассказать твой брат, – вздохнула Камилла. – Думаю, я вряд ли ошибусь, если предположу, что он не станет этого делать.

По тому, с каким облегчением улыбнулась Ксантия, Камилла поняла, что угадала.

– Ты ведь уже поняла, что я не сплетница.

– Мне бы это и в голову не пришло.

Ксантия помолчала, будто собираясь с мыслями, взгляд ее затуманился, устремившись в прошлое.

– Когда-то мой брат был влюблен, – запинаясь, проговорила она. – Во всяком случае, мне так казалось. На самом деле все было гораздо хуже – он был просто одержим ею. Но тогда он был еще очень молод – и поэтому наделал кучу ошибок.

– С молодыми это случается, – грустно кивнула Камилла. – Любить вообще тяжело, а когда ты очень молод, особенно. Кажется, что весь мир против тебя. Все превращается в трагедию.

– Да… трагедию. – Ксантия кротко, словно маленькая девочка, сложила руки на коленях. – Так вот, Киран окончательно потерял из-за нее голову… Из-за матери Мартиник, – призналась она. – Впрочем, из-за нее многие теряли голову: достаточно было мужчине только увидеть ее, как все – пропал, – хмыкнула она.

Камилла озадаченно нахмурилась.

– Да, но разве она не была… женой вашего брата?

– Нет. – Ксантия покачала головой. – Нет, тогда еще не была. Сначала Люк просто жалел ее. Ее звали Аннамари, и она была необыкновенной красавицей.

– Француженка?

Ксантия опять как-то странно посмотрела на нее.

– Нет, не француженка, – пробормотала она. – Вернее, не совсем. В юности Аннамари была на содержании у одного весьма богатого человека, судовладельца. Они жили во французской Вест-Индии. Это и был отец Мартиник.

– Бог мой! – ахнула Камилла, немедленно проникнувшись сочувствием к девушке. – Надеюсь, об этом никто не знает? Нужно держать это в тайне – хотя бы ради вашей племянницы.

– Здесь, в Англии, об этом не известно ни одной живой душе, – сказала Ксантия. – Но на островах об этом догадывались. Ходили сплетни. Когда Аннамари надоела ему, этот француз отослал ее – и ее, и ребенка, а вместе с ней и нескольких слуг – на Барбадос, подарив ей на прощание парочку старых судов. Сказал, пусть, мол, продаст их, когда доберется до Барбадоса. Но Аннамари не стала их продавать. Она решила, что станет перевозить на них ром и сахарный тростник – сама станет судовладельцем, – и даже наняла двух капитанов. Вот так она и познакомилась с Люком. Он вечно торчал в порту, к тому же у него была деловая хватка. Люк попытался научить ее зарабатывать деньги, чтобы она больше не нуждалась ни в ком.

– Красивым женщинам обычно это не нужно, – сухо бросила Камилла. – Неужели она не могла найти мужчину, который бы содержал ее?

– Киран предлагал ей это, – поспешно сказала Ксантия. – Много раз. В те годы он был совсем мальчишкой… а она вскружила ему голову, впрочем, как и всем мужчинам в Бриджтауне. Но Аннамари понимала, что красота не вечна – любовники не всегда будут осаждать ее. Она из кожи вон лезла, чтобы наладить свой собственный бизнес, но очень скоро погрязла в долгах. Ее обманывали все кому не лень: капитаны, торговцы – каждый хотел поживиться за ее счет. Стервятники! Только и ждали случая урвать свой кусок. Ремонт судов, закупка провианта – ей выставляли двойные счета, а она даже не замечала этого.

Камилла, не совсем понимая, о чем речь, на всякий случай кивнула.

– Люк пытался ей помочь. – Плечи Ксантии печально поникли. – Но тут все кредиторы, словно сговорившись, набросились на нее. Аннамари была в отчаянии. Держу пари, Киран решил, что это его единственный шанс. Никогда не забуду этот вечер! Он рано вернулся с плантации, что бывало нечасто, надел свой лучший костюм и отправился в город.

– О… – выдохнула Камилла. – Наверное, у истории будет грустный конец, да?

Глаза Ксантии затуманились печалью.

– Да, – кивнула она. – Конечно, Киран не рассказывал мне о своих планах, но я, как все младшие сестренки, вечно подслушивала. Как он сказал, он собирался сделать ей последнее предложение – у нее будет дом в городе, экипаж, слуги и гувернантка для дочери. Все это он мог позволить себе с большим трудом, ведь мы еще не успели оправиться от того ущерба, который нанес дядюшка, и по-прежнему балансировали на грани разорения. В конце концов она согласилась.

Камилла ахнула.

– Да, – грустно кивнула Ксантия. – Да, она согласилась. Киран пробыл у нее до вечера – а когда вернулся, мне показалось, не было на земле человека счастливее его.

– Боже! – Камилла пришла в ужас. – А потом?

Печальное лицо Ксантии еще больше помрачнело.

– А потом вернулся Люк. Он уезжал из города по делам. Вечером, за ужином, Киран пыжился от гордости, как петух. В конце концов Люк, заметив, как он сияет, поинтересовался, в чем дело. И когда Киран сказал… Господи, я никогда не видела Люка в таком бешенстве! Даже когда дядя был еще жив. Узнав обо всем, он накинулся на Кирана – обвинил его в том, что он, мол, просто воспользовался бедственным положением Аннамари…

– И что Киран ответил на это?

Ксантия закрыла глаза.

– Насколько я помню, он тогда сказал: «Она ведь всего лишь sangmèlé, Люк. Sangmèlè, которая спит с мужчинами ради денег. А что, по-твоему, я мог ей предложить? Выйти за меня замуж?»

– Вот это да… – ошеломленно пробормотала Камилла.

Ксантия поджала губы.

– Ты знаешь, что означает это слово, да?

– Да, – кивнула Камилла. – Женщина, в чьих жилах течет смешанная кровь. Мистер Трэммел тоже sangmèlé. Полукровка.

– Что-то вроде этого, – кивнула Ксантия. – Но он имел в виду совсем не это, Камилла. Он не хотел сказать, что она шлюха. Просто, как попугай, повторил то, о чем болтали в порту. Глупый мальчишка! Он тогда был даже моложе Аннамари. Но она… почему она не сказала ему «нет»? Она могла просто поцеловать его в щеку, дать ему пинка под зад и отправить домой. Но она не сделала этого. Она сказала «да».

– А Люк? – негромко спросила сгоравшая от любопытства Камилла. – Что он сделал?

Ксантия покачала головой.

– Швырнул салфетку на пол и велел седлать лошадь. Вернулся он только на следующее утро. И объявил, что все кончено – он женился на ней. Мне кажется, он уже тогда был тайно влюблен в нее. Люк… он ведь был для нас с Кираном не только старшим братом, но и отцом. Он был уверен, что всегда поступает правильно. Киран вечно дразнил его за это – называл «рыцарем на белом коне»… было время, когда он считал это наивысшей похвалой. У Камиллы заныло сердце.

– Какая грустная история… – прошептала она.

– Да. Только это еще не конец, – с тяжелым вздохом проговорила Ксантия.

– Что ты имеешь в виду? – Камилла вскинула на нее глаза. Неприятное предчувствие кольнуло сердце.

Ксантия отвела глаза в сторону.

– Боже, помоги мне… я до сих пор уверена: Аннамари прекрасно знала, что она делает, – прошептала она. – Держу пари, она знала – или подозревала, – что Люк тоже влюблен в нее. И она просто использовала Кирана – чтобы подтолкнуть Люка… заставить его сделать решительный шаг.

– Боже! – Камилла пришла в ужас. – Как это подло!

В ответ Ксантия лишь покачала головой:

– Мы не можем ее судить… кто знает, что бы сделали мы, окажись на ее месте. Если бы меня довели до крайности… – вздохнула она. – Но сейчас мне кажется, что, если бы Аннамари действительно искала богатого покровителя, она могла бы найти кого-нибудь получше Кирана. Сахарные бароны в те годы купались в деньгах – любой из них был бы счастлив заполучить такую женщину. А Киран… он ведь гнул спину от рассвета до заката, словно раб, лишь бы очистить плантацию от долгов. Да, он был очень хорош собой, это верно. В те годы его считали самым красивым молодым человеком на всех островах. Но будь она шлюхой, что бы она, по-твоему, предпочла: красивого любовника или деньги?

– Это верно, – пробормотала Камилла. – Аннамари, с детства познавшая нищету, этим и отличалась от своей матери, которая, казалось, едва появившись на свет, была уверена, что нужно лишь найти мужчину, который бы смог обеспечить ей жизнь, полную роскоши, и совершенно пала духом, когда ей это не удалось.

– Так вот, после всего этого Киран, естественно, ушел из дома.

– Куда?

– Перебрался в домик смотрителя, он как раз тогда пустовал, – тихо сказала Ксантия. – По-моему, это был первый раз, когда мы расстались, – до этого такого не случалось. Конечно, я ужасно скучала по нему, хотя он и жил совсем близко. Потом, спустя какое-то время, он стал появляться в доме, иногда приходил к обеду… А потом на остров приехал Гарет – он теперь стал герцогом Уорнемом, – и Люк предложил ему вступить в дело. Но с тех пор все изменилось… и уже никогда не было по-прежнему.

– Но оба твоих брата продолжали работать вместе?

– О да. – Камилле показалось, Ксантия смахнула набежавшую слезу, но был ли в этом виноват пронзительный ветер или грусть, она не могла сказать. – Однако Люк в основном занимался морскими перевозками, он был судовладельцем, а я взялась помогать ему. Что же до Кирана, он мечтал вернуть семье состояние, поэтому он взял на себя работу на плантациях. Киран хорошо потрудился – мы многим ему обязаны. Они – Люк и он – сделали нас богатыми.

– А его жена? Люка, я хочу сказать? – не утерпела Камилла. – Она была счастлива?

– Думаю, да… Хотя местное общество встретило ее в штыки.

– Из-за того, что она была полукровка?

Ксантия покачала головой.

– Аннамари никогда не говорила об этом, хотя кое-кто знал… или догадывался, – негромко сказала она. – Цвет кожи у нее был… как кофе со сливками, только еще светлее. Прелесть что такое. Но то, что в свое время она была на содержании у богатого француза да еще и родила от него бедняжку Мартиник, – такое ведь не спрячешь, верно? Я хорошо помню тот день… да что там день – ту минуту, когда она впервые переступила порог нашего дома… Помню ее лицо в тот момент. На нем было написано торжество. Как будто она получила наконец то, чего хотела.

– Неприятно звучит.

– Поэтому мне так грустно, – кивнула Ксантия. – На самом деле Аннамари вовсе не была такой. Она была преданной матерью… и она была по-настоящему добра ко мне, хотя никто не ждал и не требовал этого от нее. Но ей приходилось нелегко. Босоногая девчонка, выросшая в грязи и нищете, которой вдруг привалило счастье – она стала любовницей богатого мужчины. Он бросил ее – и она готова была на все, лишь бы не скатиться снова вниз, в ту же грязь и нищету, из которой он ее поднял. Готова была на все, лишь бы подняться наверх. К несчастью, поднимаясь вверх по общественной лестнице, она использовала вместо ступеньки Кирана. И он никогда – никогда! – не смог этого забыть.

– Да, это многое объясняет, – пробормотала Камилла. – Должно быть, он безумно ее любил.

– Нет, не думаю, – покачала головой Ксантия. – Это, скорее, была не любовь, а какое-то наваждение. Вся его вина в том, что он позволил ненависти и чувству вины угнездиться в его сердце… не вырвал их сразу же – позволил им пустить глубокие корни, а сам даже не понял и не почувствовал этого. Впрочем, не только он – все мы дорого заплатили за это: я сама, бедняжка Мартиник… даже Гарет.