Лиз Карлайл - Никогда не влюбляйся в повесу

– Камилла, я…

Опустив голову, она заглянула ему в глаза.

– Такой человек, как ты, – прошептала она, – и сдаешься без боя?! Даже не пытаешься бороться?! Святители небесные, Киран! Ты ведь сильный человек, я знаю! Нет, ты обманываешь меня… а может, и себя тоже!

– Камилла, – наконец не выдержав, бесцветным голосом проговорил он. – Каждый из нас когда-то делает свой выбор. И живет с этим. Что же до честности… а ты-то сама всегда честна перед собой?

– Да. Я принимаю жизнь такой, какая она есть! – выпрямившись, бросила Камилла. – Но я борюсь… и я не позволю ей уничтожить меня.

– А как же письмо твоего деда? – тихо напомнил Ротуэлл.

– При чем тут оно? – встрепенулась Камилла.

– Я очень внимательно прочел его, – прошептал он. – Ведь именно из-за него ты осталась ни с чем, Камилла, так? Я до сих пор не понимаю, как ты можешь так спокойно говорить об этом.

– А на кого мне сердиться? – удивилась она. – На деда? Вздор! Жизнь и так слишком коротка, чтобы тратить время на подобные глупости.

– Нет, – покачал головой муж. – На свою мать – за то, что спрятала его от тебя. Господи помилуй, ты разве не читала его? Ведь речь там шла не только о наследстве! Этот человек – твой дед – предлагал взять тебя к себе. Хотел воспитывать тебя. Мечтал избавить тебя от отца, который тебя ненавидел, от жизни, полной одиночества и унижений. Твой дед мечтал о другой жизни для своей внучки – о жизни, полной роскоши, заботы, любви…

Камилла отвела глаза в сторону.

– Мать боялась потерять меня, – тихо проговорила она. – У нее ведь, кроме меня, никого не было. Я поняла это только теперь.

– Ладно, пусть так. – кивнул Ротуэлл. – Давай будем считать, что это не злой умысел, а всего лишь обычный эгоизм с ее стороны. Но тогда почему она не отдала тебе это письмо, когда поняла уже, что дни ее сочтены? Почему? Сколько времени прошло, прежде чем ты отыскала его? Шесть недель? А может, больше? Полгода? Сколько, Камилла?

Камилла опустила голову.

– Немного больше, – прошептала она.

– А время все шло… утекало, как песок сквозь пальцы, – неумолимо продолжал Ротуэлл. – И к тому времени, как мы встретились, у тебя оставалось всего несколько недель, чтобы найти себе мужа, верно? Тебя просто загнали в угол. В результате тебе ничего не оставалось, кроме как броситься в мои объятия – просто потому, что ничего лучшего не нашлось. И что же? Получается, я единственный, кого это приводит в бешенство? Почему, Камилла?!

Камилла сложила руки на коленях.

– Моя мать… – Камилла замялась, подыскивая подходящее слово. – Под конец жизни она стала… алкоголичкой. Все последние несколько лет я смотрела, как она убивает себя… Она не хотела больше жить – ведь красота ее увяла и Валиньи уже не любил ее. – Камилла судорожно вздохнула. – Бывали дни, Киран, когда моя мать вряд ли даже помнила, как ее зовут – что уж говорить о каком-то письме? А под конец. Боже… Она даже меня не узнавала.

На какое-то время Ротуэлл потерял дар речи.

– Прости. Камилла… мне очень жать, – порывисто пробормотал он, сжав ее руку. – Я не знал этого.

Камилла с горечью пожала плечами.

– Не обижайся. Киран, просто я иногда не понимаю, когда мы можем быть откровенны друг с другом, а когда нет. Это так сложно.

– Камилла, я ведь говорил тебе, когда мы поженились…

– Я помню, что ты говорил. – Камилла жестом заставила его замолчать. – Тот наш брак… забудь о нем, потому что я так решила! Что бы мы с тобой ни говорили, о чем бы ни договаривались – все, с этим покончено. Разве ты еще не понял этого, Киран? Разве ты не прочел этого в моих глазах? Я… теперь ты нужен мне, – прерывающимся голосом проговорила она. – И нашему ребенку тоже. Я не прошу тебя… я просто говорю тебе об этом. Я хочу, чтобы ты это знал.

Боль и слабость вдруг одновременно навалились на Кирана, разливаясь по его телу, лишая последних сил.

– Камилла, возможно, если ты… Она покачала головой.

– Возможно, я просто не желаю больше снова впустую растрачивать свою жизнь у постели умирающего, который сам старается вогнать себя в гроб? – прошептала она. На ресницах Камиллы повисли слезы. – Тебе не приходило в голову, Киран, что это… это несправедливо?

А ведь она злится, вдруг с удивлением подумал он. И у нее на это есть полное право – как ни горько это сознавать. Слава Богу, она хоть не сказала, что любит его… этого Ротуэлл бы не пережил.

– Камилла, – негромко пробормотал он, – я такой, какой я есть. Я ведь тебя предупреждал…

– Лжец! – Камилла сорвалась с постели. – Лжец! – повторила она. – Ты не такой. Ты сам превратил свою жизнь в ад, Киран, – и сам же страдаешь от этого. Ты нигде не находишь покоя. Ты почти не ешь. Ты почти не спишь. И вот теперь я хочу сказать, что это жизнь труса!

– Труса?..

– Да, труса. Человека, который не желает бороться, – кивнула она, склонившись к нему. – Ни с болезнью, ни с демонами, поселившимися в его душе. Ты пообещал подарить мне ребенка – ребенка, которого ты должен помочь мне вырастить в любви, ты слышишь меня?! А сам лежишь тут и умираешь! Решил трусливо оставить меня одну?!

Слово «трус» похоронным звоном отдалось в его голове.

– О… кажется, я начинаю понимать, – тусклым, бесцветным голосом проговорил он. – Теперь я догадываюсь, к чему ты клонишь…

Камилла, скрестив руки на груди, повернулась к нему спиной.

– К чему бы я ни клонила, по-твоему, – негромко бросила она, – это уже не важно. Ты мне обещал. Ты дал мне слово. Вряд ли ты сможешь сдержать его, если умрешь! – Из глаз Камиллы брызнули слезы. – Кровь Христова, Киран! – прошептала она. – Неужели ты думаешь, что я вот так просто позволю тебе умереть?!

– Похоже, особого выбора у нас нет, дорогая, – с горькой усмешкой в голосе бросил он. – Тут уж не нам решать. Господь Бог…

– Нет! – резко оборвала она. – Нет! Я не верю. Господь дал нам мозги именно для того, чтобы мы могли решать, что нам делать!

Она порылась в карманах – наверное, разыскивает носовой платок, решил Ротуэлл. Будь все трижды проклято!

– В верхнем ящике шифоньера, – подсказал он. – Возьми сама, хорошо?

– Merci. – Отвернувшись, Камилла зашмыгала носом. Ротуэлл стиснул кулаки, чувствуя, как раздражение, не находя выхода, переходит в глухую ярость. Его душил гнев – на судьбу… на себя самого.

– Прости, Камилла, – смиренно сказал он. – Может, мы могли бы хоть на время забыть об этом? Хотя бы до завтра? А потом можешь проклинать меня сколько твоей душе угодно – если, конечно, я доживу до утра. Иди ко мне, дорогая.

Решительно высморкавшись, Камилла снова подсела к нему. Муж протянул к ней руки и она прижалась к его груди, уткнувшись носом ему в плечо.

– О Киран! – Ее маленькие, нежные руки обхватили его за шею.

Ротуэлл, закрыв глаза, зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул – от Камиллы пахло розами… и еще какими-то неизвестными ему пряностями. Пахло ею.

Он любил этот запах. И он любил ее. Пришло наконец время признаться в этом.

И не важно, достоин он ее или нет, он вернется к этому потом. А сейчас ему было достаточно знать, что он любит ее… любит глубоко и нежно. Это было странное чувство, горькое и одновременно сладостное, отравленное сожалением о том, чего уже нельзя изменить. Это была любовь, о которой он никогда не мечтал и от которой ему уже никогда не избавиться, – любовь, которая всегда будет с ним, даже если он уедет на край света. И которую он унесет с собой в могилу.

Но если судьба подарила ему эту любовь, что дурного, если он исполнит ее желание и сделает ее счастливой? Какой смысл теперь стараться держать ее на расстоянии? Сейчас он уже больше не может ни защитить ее, ни скрывать от нее правду.

– Ладно, будь по-твоему, – пробормотал он, уткнувшись лицом в ее волосы. – Можешь завтра прямо с утра послать за доктором, если тебе так будет спокойнее.

– Завтра? – Голос ее оборвался.

Он ласково погладил ее по голове.

– Камилла, неужели одна ночь имеет какое-то значение? – тихо спросил он. – Уверяю тебя, мне значительно лучше. Честное слово. Просто… побудь со мной, хорошо? Здесь, в моей постели. Прошу тебя.

Она подняла к нему мокрое от слез лицо, и он увидел, что она улыбается.

– Très bien, – прошептала она, проглотив слезы. – Но я не знаю, за каким доктором послать? Может, Трэммел сможет кого-то посоветовать?

Ротуэлл уставился в камин – огонь в нем почти догорел и только несколько углей слабо мерцали в темноте.

– Есть один доктор на Харли-стрит, – наконец неохотно выдавил он из себя. – Доктор Реддинг. Номер дома не помню… в самом конце улицы. Прямо с утра попрошу Трэммела послать за ним.

Камилла резко отодвинулась. Ротуэлл зажмурился – взгляд Камиллы не предвещал ничего хорошего.

– Ты его знаешь, – голосом обвинителя бросила она. – Ты ведь уже бывал у него раньше, так?

Ротуэлл неохотно кивнул.

– За пару дней до того, как мы встретились.

В глазах Камиллы вспыхнуло понимание.

– Понимаю, – протянула она. – И… что он сказал?

Ротуэлл криво усмехнулся.

– Что я слишком много пью и слишком много курю, – пробормотал он. – Что много лет не щадил себя… Что слишком долго тянул. Что скорее всего у меня рак желудка или рак печени, и метастазы уже проникли в желудок. И что – учитывая, сколько крови я потерял, – дело зашло… слишком далеко.

Он смотрел, как исказилось ее лицо, как дрожат у нее губы, когда она старается справиться с собой.

– Oui? – пробормотала она. – И какое лечение он тебе назначил?

Ротуэлл обхватил ее лицо ладонями, заглянул в глаза.

– Камилла, – тихо пробормотал он, – мы ведь оба с тобой знаем, что никакое лечение тут уже не поможет. Все, что может доктор, – это немного приглушить боль, когда она станет нестерпимой.

Она яростно замотала головой.

– Нет! – прошептала она. – Этого не может быть! Должно же быть что-то. Или… А вдруг это просто пройдет, если ты станешь беречься? Доктора ведь часто ошибаются, верно? – Она умоляюще посмотрела на него, словно цепляясь за соломинку.

Ротуэлл зажмурился. Внезапно ему отчаянно, до боли захотелось в это поверить. Господи, подумал он про себя, ну почему я не спохватился еще тогда, когда закрыл за собой дверь приемной доктора Реддинга?! Почему не послушался? Но тогда это его не волновало. Это была судьба, которую он ожидал. Кара, которую он заслужил.

Но может быть, сейчас настало время подумать о других? Или уже слишком поздно? Он вдруг вспомнил слова Камиллы… Нет, стиснув зубы, подумал Ротуэлл, он никогда не был трусом – и, черт возьми, он попробует! Скакать под проливным дождем, когда все его внутренности разрывались от боли, было легко. Куда труднее было отвечать на вопросы Камиллы. Она ведь не просто просила его начать лечиться – она просила его вновь поверить! Поверить в будущее. Поверить в них. Поверить в себя.

Ротуэлл, повернув голову, прижался губами к виску жены.

– Пошли утром за доктором, Камилла, – прошептал он. – Раз уж ты этого хочешь, пошли за ним. И если Реддинг скажет, что можно еще что-то сделать… что ж, клянусь, я это сделаю!

Уже на рассвете Камилла послала Трэммела заложить фаэтон барона и велела дворецкому лично отправиться на Харли-стрит и привезти доктора Реддинга. Киран в это время метался из угла в угол, меряя шагами спальню, – под утро его вновь стали мучить сильные боли. Однако когда часом позже Трэммел появился на пороге спальни, он был один.

Камилла отставила в сторону тарелку с овсянкой, которую она ложка за ложкой более или менее успешно впихивала в супруга и, плотно прикрыв за собой дверь, вышла в коридор, чтобы поговорить с дворецким.

– Боюсь, нам не повезло, мэм, – неуверенно забубнил Трэммел. – Доктора дома не оказалось – уехал к кому-то из своих пациентов и вернется только к утру.

Сердце Камиллы упало.

– Думаю, Трэммел, нужно срочно найти другого, и поскорее, пока его милость не передумал.

– Я так и подумал, мэм, и взял на себя смелость привезти другого доктора, – кивнул он. Однако по лицу Трэммела было видно, что его раздирают сомнения. – Велел ему ждать на улице. Доктор Хислоп – так его зовут – бывший армейский врач, в свое время служил в военном госпитале, как он сказал, недавно вернулся из Индии. Немного грубоват, и манеры у него так себе, но я подумал… в общем, я подумал, что уж лучше такой, чем вообще никакого.

– Правильно, Трэммел! – с облегчением воскликнула Камилла. – Ступайте за доктором и проведите его наверх.

Доктор Хислоп, однако, не спешил – пыхтя и отдуваясь, он тяжело взобрался по лестнице, потом остановился отдышаться и наконец появился на пороге спальни с увесистым саквояжем в руке. Камилле достаточно было одного взгляда, чтобы понять терзавшие Трэммела сомнения. Доктор оказался дородным мужчиной неопределенного возраста, с сутулыми плечами, в костюме, который выглядел так, словно он и спал в нем. Седые волосы почтенного эскулапа были взлохмачены, а на затылке вообще стояли дыбом.