Лиз Карлайл - Никогда не влюбляйся в повесу

Мистер Кембл с интересом разглядывал перепачканный в земле клубень.

– И как же вы ее готовите, миссис Трэммел? – осведомился он.

Кухарка пожала плечами.

– Зависит от того, сэр, в каком виде вы желаете есть маниоку. Но в любом случае необходимо удалить яд, который содержится в ней. Иногда ее варят, иногда заквашивают.

Кембл вернул ей клубень.

– А как узнать, когда маниоку можно без опаски употреблять в пищу? – полюбопытствовал он.

– Если она чуть-чуть горчит, значит, ее нельзя есть, – разволновавшись, объяснила кухарка.

– Ну что ж, теперь мне совершенно ясно, – закивал Кембл. – Спасибо, миссис Трэммел – вы так замечательно все объяснили.

– Мисс Обельенна, а почему бы вам не похвастаться мистеру Кемблу великолепной коллекцией душистых трав и специй? – желая задобрить кухарку, льстивым голосом проворковала Камилла. – В жизни своей ничего подобного не видела!

Мистер Кембл снова засиял как солнце.

– О да, конечно! – с энтузиазмом воскликнул он. – Умоляю вас, позвольте мне взглянуть на нее хоть одним глазком! Готов поспорить, корабли леди Нэш привозят вам всякие чудеса со всего света! О-о-о… кажется, я чувствую аромат шафрана… – Он блаженно закатил глаза. – И… о нет! Неужели у вас имеется даже тамаринд?!

Слегка оттаяв, кухарка принялась один за другим выдвигать крохотные ящички, перечисляя экзотические названия, которые Камилле уже доводилось слышать, и охотно позволяя мистеру Кемблу трогать и нюхать все, что он пожелает.

Вдруг мистер Кембл вздрогнул и напрягся, точно гончая, почуявшая дичь.

– Что это, миссис Трэммел? – резко спросил он, подозрительно принюхиваясь к странного вида корню. – Женьшень, если не ошибаюсь? Где вы его взяли? – Вся напускная восторженность мигом слетела с него. В голосе Кембла прорезалась сталь.

Обельенна слегка опешила.

– На рынке Ковент-Гарден, – словно оправдываясь, пролепетала она. – Там им торгует один китаец по имени Лин.

– А вам не случалось давать лорду Ротуэллу сырой женьшень, а, миссис Трэммел? – сурово осведомился он.

Обельенна вздернула подбородок и сразу стала как будто выше ростом.

– Да, конечно, – кивнула она. – Мистер Лин говорил, что от этого он станет сильнее – как мужчина, вы понимаете? Мой муж все время твердит, что хозяину нужен сын. И вот теперь у него появилась наконец жена. И я сразу же принялась искать женьшень. – Она сурово поджала губы.

– Как вы ему его даете, миссис Трэммел? – резко спросил он. – И как часто? Вспомните хорошенько!

Лицо Обельенны внезапно исказилось от страха.

– Я… я добавляю чуточку в маниоку. – испуганно забормотала она. – Щепотку, не больше, как корня имбиря. Щепотку туда, щепотку сюда. Всюду, куда добавляю пряности, которые отбивают его вкус.

Кембл и Камилла переглянулись.

– Женьшень в сыром виде безвреден для большинства людей, – негромко сказал он, – однако считается, что слишком большое количество его вызывает кровотечение…

Обельенна сдавленно ахнула и тут же испуганно прикрыла ладонью рот. Связка ключей со звоном покатилась по полу.

– Боже! – выдохнула она. – Кровотечение?! Я… это все из-за меня?!

– Нет, – твердо заявил Кембл. – Нет, вашей вины тут нет. Лорд Ротуэлл сам убивал себя, вернее, его убивали его же собственные пагубные привычки. Но когда у него начались кровотечения… о, тогда давать ему сырой женьшень было… м-м-м… не слишком правильно.

В конце концов Обельенна, обливаясь слезами, поклялась всеми святыми строго придерживаться предписаний доктора Хислопа и дала клятву, что ноги ее больше не будет в лавке мистера Лина.

Ротуэлл в полном одиночестве сидел в постели – поглаживая шелковистые уши Чин-Чина, он размышлял о том, что, похоже, в этот раз смерть прошла стороной. Бог свидетель, он уже ощущал ее зловонное дыхание на своей щеке. И опасность пока еще не миновала. Однако Хислоп считал, что Ротуэллу под силу справиться с его недугом – этой злобной тварью, вгрызавшейся в его внутренности. Хислоп подарил ему надежду.

И уж коли так, он, черт побери, сделает все, чтобы не упустить предоставленный ему шанс. Да, будь все проклято, он согласен сидеть на этой чертовой диете, согласен неделями покорно лежать в постели, он готов даже к тому, что ему придется безропотно смотреть, как его невероятно соблазнительная жена суетится вокруг него, зная, что ему нельзя и пальцем ее тронуть, – Бог свидетель, Ротуэлл догадывался, что за пытка его ждет. Но он поклялся, что сделает все, чтобы побороть болезнь и вновь вернуться к полноценной жизни, в которой больше не будет никаких запретов. Потому что теперь у него есть ради чего жить. У него и раньше это было, но почему-то только Камилла смогла заставить его это понять.

Закрыв глаза, он проклинал собственную глупость. За этот год он потерял чертову пропасть крови – больше, чем кто-то мог догадываться. Он превратил себя в развалину – ради чего? Теперь он сам этого не знал. Но он не такой дурак, чтобы упустить свой единственный шанс теперь, когда ему снова подарили надежду, – он намерен отчаянно цепляться за жизнь, и помоги ему Бог!

Ротуэлл устроился в музыкальном салоне – наслаждаясь положением больного, он блаженно вытянулся на кушетке, греясь в лучах утреннего солнца, и даже не сразу заметил, как в комнату заглянула жена. Лицо ее сияло. Со дня визита доктора Хислопа прошло всего две недели, и все это время она нянчилась с ним, как с ребенком, но при этом третировала его нещадно. Что же до Ротуэлла, то он упивался каждой минутой такой жизни.

Сегодня на Камилле было платье из желтого шелка, цвет которого выгодно подчеркивал роскошную гриву ее черных волос, на прелестном лице сияла ослепительная улыбка – улыбка, которой он до сих пор не уставал любоваться.

В сущности, профессиональные советы Хислопа, вмешательство Кембла и нежные заботы Камиллы, во всем следовавшей рекомендациям доктора, спасли ему жизнь. И Ротуэлл не мог этого не понимать. Сейчас он чувствовал себя так, как не чувствовал уже многие годы. И ему было глубоко безразлично то, что он питается исключительно отварными цыплятами и яйцами, да еще запивает это говяжьим бульоном. Все эти дни он вставал с петухами, а укладывался в постель с курами, словно какой-то деревеншина-фермер. Зато сейчас он хоть немного, но ел, а едва коснувшись щекой подушки, засыпал как убитый.

От размышлений о своем состоянии Ротуэлла оторвал стук в дверь. Один из лакеев с почтительным поклоном подал Камилле серебряный поднос, на котором лежата визитная карточка.

– К вам посетитель, мэм, – пробормотал лакей. – Граф Холбурн.

Рука Камиллы дрогнула.

– Лорд Холбурн?

Ротуэлл выпрямился.

– Тебе не обязательно встречаться с ним, дорогая, – проворчат он.

– Нет, – объявила она. – Я приму его.

– Что ж, будь по-твоему. – Ротуэлл кивнул лакею. – Проводите его сюда.

Ротуэлл молча наблюдал за тем, как Камилла тщательно расправляет складки юбки. Ей явно было не по себе.

Вид появившегося на пороге салона лорда Холбурна заставил Ротуэлла слегка опешить. Элегантный, явно от дорогого портного сюртук висел на нем как на вешалке – граф показался ему еще более щуплым и высохшим, чем он ожидал, хотя, насколько Ротуэлл знал, тому еще не было шестидесяти.

Ротуэлл поднялся на ноги, ожидая, когда жена представит его старому графу.

– Присаживайтесь, лорд Холбурн, – холодно предложил он.

– Леди Ротуэлл, благодарю вас, что уделили мне время, – негромко сказал лорд Холбурн.

Камилла слабо улыбнулась:

– Надеюсь, ваш дворецкий уже оправился?

Холбурн заморгал и вдруг стал до смешного похож на сову.

– Видите ли, именно поэтому я и решился сегодня приехать к вам.

В глазах Камиллы вспыхнула тревога.

– Ему до сих пор плохо?

– Нет-нет – Холбурн вскинул руку, и этот властный лаконичный жест показал, что перед Ротуэллом человек, которого знали все как аристократа до кончиков ногтей – Я вовсе не это имел в виду.

Камилла слегка побледнела.

– Умоляю вас, продолжайте, милорд. – взмолилась она.

Казалось, Холбурн никак не может найти подходящие слова.

– Как я вам уже говорил, Фотеринг уже старик, – смущенно произнес он. – В свое время он служил моему покойному отцу, а до него – хотя и недолго – моему деду. И когда он увидел вас, леди Ротуэлл, стоящей на пороге моего дома, он вдруг понял то, что было известно, возможно, только одному-единственному человеку – графу де Валиньи.

– Что?! – Ротуэлл потемнел лицом. – Проклятие! Что может быть общего между вашим дворецким и моей женой?!

На лице старого лорда вдруг отразилось мучительное смущение.

– Потому что ваша жена, Ротуэлл, – тихо произнес лорд Холбурн, – в действительности моя родная дочь.

В салоне воцарилось тягостное молчание.

– Вы сошли с ума! – беззвучно выдохнула Камилла. – Как вашему дворецкому такое в голову пришло? Но вы, милорд… как вы могли этому поверить?!

Холбурн покачал головой.

– На самом деле все очень просто, леди Ротуэлл, – со спокойным достоинством сказал он. – Стоило Фотерингу прийти в себя, как он вспомнил, что именно он увидел. Собственно говоря, я и сам подозревал это – с той минуты, как прочел на карточке ваше имя и фамилию, а потом увидел ваше лицо. Но мне нужно было все проверить. Господи… после всех этих лет… я обязан был убедиться! – Его голос упал до едва слышного шепота. – Дело в том, что я никак не мог понять, как такое могло случиться. Прошло почти две недели, а я все еще… потрясен до глубины души.

– Это невозможно! – Камилла затрясла головой. Лицо ее стало мертвенно-бледным.

Ротуэллу вдруг пришло в голову, что такое действительно возможно. Мать Камиллы, должно быть, была не в своем уме, раз решилась променять такого человека, как Холбурн, джентльмена в полном смысле этого слова, на мерзавца Валиньи. Что, если она так страстно хотела иметь от Валиньи ребенка, что сама поверила, будто Камилла – его дочь?!

Взгляд Холбурна ни на мгновение не отрывался от лица Камиллы – казалось, он не может налюбоваться ею.

– Возможно, Дороти и сама этого не знала, – извиняющимся тоном проговорил он. – Или просто убедила себя в том, во что ей отчаянно хотелось верить.

В глазах Камиллы заблестели слезы.

– Non, с'est impossible![8] – тихо сказала она. – Такого не может быть. Вы утверждаете, что вы – мой отец?! Вы, а не тот человек, которого я всю жизнь считала отцом? Но как вы можете… после всех этих лет?..

– Моя дорогая девочка, прости меня. – Лицо Холбурна исказилось гримасой боли. – Мне совсем не хотелось огорчать тебя, поверь! Но у меня возникло подозрение, что ты… м-м-м… не настолько привязана к графу… ну, ты понимаешь. Конечно, я знаю, прошло слишком много времени, чтобы можно было надеяться исправить прошлые ошибки. – Он криво улыбнулся. – Тогда только скажи – я уйду и больше никогда не побеспокою тебя.

Взгляд Ротуэлла был по-прежнему прикован к жене.

– Нет, – вдруг сказал он, подойдя к Камилле. – Думаю, будет лучше, если мы узнаем наконец правду.

– Да! – Камилла бросила на него быстрый взгляд, и он заметил, как в ее глазах вспыхнула надежда. – Да, конечно, так будет лучше для всех.

– Согласен. – Сунув единственную руку в карман сюртука, старый граф извлек крохотное шелковое саше. – Знаете, что в первую очередь так поразило Фотеринга? Ваше темно-красное платье, – продолжал он, неловко пытаясь развязать шнурок. Из саше выпал изящный золотой медальон. – Ему, видите ли, показалось, что перед ним призрак – С этими словами он протянул Ротуэллу медальон.

Барон осторожно открыл его – и едва сдержал возглас изумления. Женщина, смотревшая на него с миниатюры, казалась двойником Камиллы. Такие же черные, как у Камиллы, волосы незнакомки были уложены в высокую прическу, низкий вырез винно-красного платья того фасона, какой был в моде лет шестьдесят – семьдесят назад, обнажал смуглые плечи. Темно-карие сверкающие глаза… восхитительно гладкая кожа оттенка светлого меда.

Он молча протянул медальон Камилле. И услышал, как она сдавленно ахнула.

– Боже мой! – прошептала она. – Кто это?!

– Моя мать, – тихо сказал Холбурн. – Ее звали Изабелла, и она всегда обожала красный цвет. Красива, не правда ли?

– Необычайно, – кивнул Ротуэлл. – Просто дух захватывает.

– Еще юношей Фотеринг был ее лакеем. Он был очень привязан к ней.

– Изабелла… – прошептала Камилла, все еще не в силах отвести глаза от миниатюры. – Она… была француженкой?

– Андалузкой, родом из Кадиса, – покачал головой Холбурн. – Из очень богатой купеческой семьи, но ее отец был дипломатом. Это не был брак по любви… и длился он недолго. Моя мать умерла, когда мне не было еще и семи.

Брови Ротуэлла поползли вверх.