Наморщив лоб, Валя уже проигрывала для себя возможный разговор.

– Ладно, соображу, что соврать.

– И поторопись, у тебя всего три ночи. Ритуал проводят на убывающей луне. Видишь?

Обе задрали головы. Яркий месяц, съеденный с правой стороны, сиял на осеннем небе.

– Все поняла. – Валентине не терпелось действовать. – Не буду обратно заходить к Ольге, побегу к себе.

Засунув в карман рваный пакет, Валя, глухо шлепая низкими сапогами, поспешила по тропинке в деревню. Нина смотрела ей вслед. Без сочувствия.

В гостиной продолжалось застолье. Татьяна Ивановна и Катерина уже отправились в подаренный им флигель. Все остальные, устав, пили по инерции, вяло тыкая вилками в тарелки, закусывая без аппетита. Отказавшись от очередной предлагаемой рюмки, Нина села рядом с матерью.

– Пора домой.

– Я довезу, – тут же отозвался Иван, но Нина улыбнулась ему.

– Здесь близко, и ты выпил. Не волнуйся, мы сами дойдем.

– Я еще грибочков поем, стопочку выпью и поспешим не торопясь, – пьяненько пообещала мать.

– А чего вы на ночь глядя через все поле переться будете? – громко удивилась Вера Трофимовна. – Здесь же полежечных мест на полк солдат. У нас еще флигель на пять мест, тот, что теперь на Татьяну Ивановну записан. Оставайтесь!

Трофимовна даже кулаком по столу грохнула. Но Анна, привыкшая к темпераменту родственницы, накрыла ее кулак своей ладонью.

– Вера, Нинка по родному дому соскучилась, понимать надо.

– Тогда, конечно, идите, – согласилась Трофимовна и посмотрела на зятя. – Лешка, свези гостей. Ты ж в любом состоянии на машине ездишь.

– Не надо, – опять воспротивилась Нина. – Хочу своими ногами дойти.

– Со стола завтра убирать буду, – заявила Ольга и широко зевнула. – Умаялась с дочкой.

– Это с непривычки, – Анна сделала неопределенный жест рукой. – Лешка, наливай на посошок. Действительно, спать пора.

Нине очень хотелось, чтобы Иван еще раз предложил свою помощь. Не довезти на автомобиле, что в его состоянии было бы опасно, но хотя бы донести Сашеньку. Но Иван, не привыкший к деревенским дозам пития, встал из-за стола и неестественно твердым шагом пошел на выход.

– Я знаю, где моя комната, – предупредил он и чуть не упал.

– Пойдем, мам, – ухмыльнулась Нина. – В какой комнате Сашка спит?

– В моей, – тихо сказала Ольга. – Остерегаюсь я пока кого-нибудь класть рядом с Оленькой.

Домой возвращались в час ночи. Нина шла по знакомой дороге, неся на руках заснувшего Сашеньку и, не менее бережно, книгу в пакете. Безразмерное, не видимое в Москве небо с низкими и четкими звездами иногда вздрагивало короткими зарницами. Пахло скошенной травой, близким лесом и влажной росой.

Проходя мимо дома Милы, девушки, не отказавшей ни разу ни одному мужчине от пятнадцати до семидесяти лет, Нина заметила синее свечение телевизора. Сама Мила наблюдала за соседками в открытое окно.

– Привет, – негромко поздоровалась Нина. Но Мила не ответила и задернула занавеску.

– С мужиками бы гонор проявляла, – проворчала Анна. – Совсем умом тронулась, хочет Лешку у Ольги увести. Говорит, что Женька, девочка ее, от Лешки. Может, оно и так. – Анна достала ключи и отперла дверь. – Но кто же сможет доказать? Милка, как только выпьет, сама под мужика ложится, не дожидаясь, когда тот хотя бы штаны снимет. Проходи, Нина, включай свет.

Тихо уложив Сашеньку в детскую кровать, Нина прошла в свою комнату, вернее, угол, отделенный от большой комнаты дощатой перегородкой.

«Это хорошо, что Иван не стал нас провожать, – сонно подумала Нина. – Куда его здесь класть? Спокойно рядом с ним я бы спать не могла, а через перегородку маме все было бы слышно…»

Лучше всего просыпаться летним утром не в городской квартире, а в деревне или на даче. Под теплыми лучами солнца, в чистой постели, на свежем, просохшем на ветру белье, в доме, пахнущем елью и молоком.

Нина открыла глаза. Часы над супермодным телевизором показывали полдень. Самочувствие было прекрасным, но что-то впутывалось в идеальное утро… Нина прислушалась… Стук в окно.

– Че, не слышишь? – Мать вошла в комнату с Сашкой на руках. – Валька в стекло колотится. Выдь к ней, все равно не отстанет.

– Встаю, – лениво улыбнулась Нина.

Придерживая внука, Анна распахнула шире окно.

– Хвать стучать-то, Валька, выйдет она сейчас. Проснувшись только.

Сашка, отвыкший от мамы, но помнивший вчерашний вечер, когда его баловали и закармливали вкусностями, застенчиво улыбался Нине.

– Мам, дай Сашку.

Анна подошла к кровати, спустила с рук Сашеньку, и тот пополз по одеялу к Нине. Обцеловав ребенка, Нина шутя погрозила ему пальцем.

– Иди завтракай, я сейчас приду на кухню.

Раскинувшись на кровати, Сашка засмеялся и лег на подушку.

В окне опять раздался стук. Еще раз поцеловав сына, Нина неохотно встала.

– Иду! – крикнула она, надевая шорты и майку-тельняшку.

С крыльца Нина спускалась медленно, понимая, что разговор предстоит малоприятный.

Валька была одета в старые джинсы и новую обтягивающую блузочку.

– Я его вымыла! – с ходу начала рассказывать она. – Воду с утра нагрела, поставила тазик и сама поливала. Обтерла сверху донизу и вот, принесла.

Валька протянула Нине большой пакет.

– И что это? – зевая, спросила Нина.

– Как это что? – Валька, как и вчера ночью, настойчиво совала в руки бывшей подруге пухлый пакет. – Полотенце. Банное. Не пожалела, самое лучшее взяла.

Оценив размеры, Нина перевела взгляд на счастливую Валентину.

– Я тебе говорила, тряпочкой или полотенчиком, а ты два на полтора метра, да еще махровое притащила.

– Нина… – Валя начала обминать пакет. – Я ж и того, тряпочку с его… ну, ты знаешь, с чем, принесла. Полчаса мучалась, чтобы добиться.

– Сколько сейчас времени? – перебила ее Нина.

– Двенадцать, – растерянно ответила Валя.

– Вот именно. Двенадцать дня. А мы с тобою будем заговоры заговаривать и отвороты отводить вечером, на закате. Иди, Валя, настраивайся, баню топи.

– Каку таку баню? – Валя окончательно измяла пакет. – Что же я Пашке-то скажу? Я ж его сегодня мыла.

– Скажешь Паше – я приду, – Нина погладила Валю по плечу. – Типа у мамы моей казан протекает, паять отдали, а Нинке деревенской бани хочется. Чего, не знаешь, что соврать?

– Соврать, это я смогу, – задумалась Валентина. – А какие веники брать?

– Валька! – Нина прижала свою ладонь ко лбу подруги. – Ты опять, что ли, с дуба рухнула? Какие веники? Просто к вечеру растопи баню и, как луна выйдет, я к тебе подойду.

– А-а. Ладно. – Валентина повернулась уходить, затем оглянулась. – А еще что надо?

– Свечи, Валя, свечи. – Нина зевнула и похлопала рот ладошкой. – Семь свечей, а остальное я сама принесу.

– Нету у меня, три штуки осталось. – Взглянув на скучающую Нину, Валентина прижала пакет с полотенцем к груди. – Но у Оксанки в магазине должны быть.

– Иди, Валя, я по сыну соскучилась, по маме, – Нина махнула рукой. – Сейчас не до тебя, к вечеру жди.

В доме необычайно вкусно пахло. На кухне Анна жарила оладушки из кабачков. Сашка сидел тут же, ел аппетитную оладушку, перемазавшись сметаной, в которую бабушка добавляла мелко порезанный укроп и давленый чеснок.

Прихватив оладушку, Нина прошла в свою комнату. Наклонившись над кроватью, пошарила под ковром на стене и нащупала книгу. На секунду чувство тревоги взвыло внутри, предупреждая о неведомой опасности, но книга ловко легла в левую руку, а правая как раз на оттиск ладони.

И книга ей ответила! Кожа переплета потеплела, и теперь ладонь самой Нины стала главным рисунком на обложке.

После срастания книга открылась легко. И старинные, написанные славянской вязью поучения читались безо всякого труда, сами собой вкладываясь в голову.

Изучить книгу следовало подробнее, но не сейчас, когда в комнату в любую минуту могла выйти мама. Переложив травник в свою сумку, Нина вышла из спальни.

– Мамочка, как же я по твоим оладушкам соскучилась! – Нина села за стол. – Положи мне пару штук. Нет, лучше сразу пять.

Переложив из общей тарелки оладий для дочери, Анна автоматически вытерла внуку лицо тем же полотенцем, которым вытирала со стола.

– Вот свиненыш. Нинка, а чего Валька от тебя хочет?

– Да просто так забегала, соскучилась.

– Интересное дело. Когда тебя ведьмачкой назвали, она носа не казала, а теперь второй день к тебе бегает. Странно. Знаешь, как она за Пашкой увивалась, а теперь вроде бы и семья, и дочь, а живут худо. – Анна перевернула четыре оладушки на сковородке. – Плохо живут.

– Она мне уже жаловалась. К Ольге сегодня пойдем?

– Похмеляться, что ли? – Мать взяла три последних маленьких кабачка и стала быстро тереть их на терке. – Так я уже самогоночкой подлечилась, а ты, как всегда, и не пила вовсе.

– Мне нужно… с Иваном поговорить.

– А-а-а, значит, мне не показалось. – Мать довольно вытерла полотенцем руки. – Оба друг на дружку глаза обглядели.

Отвернувшись к окну, Нина пожала плечами.

– Да что ты, мама, такое говоришь? Просто мы друзья. Живем рядом и работаем вместе.

– Он мне нравится. – Анна поцеловала Сашку. – Иди, сына, побегай во дворе. Так что не стесняйся, охмуряй мужика.

– Я с мамой посижу, – прошептал Сашка и уткнулся в руку Нины.

Нина обняла сына.

Первыми не выдержали Ольга с Алексеем. Их «Лексус» приехал в два часа дня.

– Телефон у вас не берет! – громко заявила Трофимовна, вылезая из «Лексуса». На «милой теще» были широкие зеленые кримпленовые брюки и футболка с надписью «Босс», трещавшая на груди восьмого номера.

Ольга, в открытом легком платье, с дочкой на руках, вышла из машины.

Алексей, с утра уже хмельной, покосился на соседний дом, в палисаднике которого стояла злая Милка в праздничной кофте, и достал из багажника два пакета.

– С вчера закуска осталася. Не пропадать же! – похвалялась на всю деревню Трофимовна. Кричала она так, что было слышно до самого дома Геннадия и Люськи. – Икры красной банка открытая, жареного гуся не доели! Мы ж ваших москвичей на Ванькином «жопеле» домой отправили. Все утро гостинцев набирали. А Петьке я для мамы отдельную корзину поставила.

– Правильно. – Нина поцеловала Веру Трофимовну. – Они небогато живут, мама у него очень хорошая.

– Да мне он тоже понравился! – не унималась Трофимовна. – Ласковый, уважительный. Характер – чистая баба.

Прибывший Иван в открытую на Нину не смотрел, почему-то прятал глаза.

«Зря я вчера о нем мечтала. Не нужна я ему, да и он мне тоже. Был бы красавец, а то смотреть не на что… кроме центра композиции. И усы у него противные, и сам худой, как рыбий скелет. Жуть и кошмар. И ничего между нами не было… И быть не могло. Это все обман. Самообман. Мне приснилось…»

Нина проговаривала про себя свои мысли и одновременно приветливо улыбалась приехавшим гостям. На Ивана она тоже старалась не смотреть. Желание, обыкновенное бабское желание мужчины возникло, как только Иван вышел из машины. Просто вышел, тоже в шортах и майке-тельняшке. И ни о чем, кроме Ивана, пока не сели за стол, Нина думать не могла.

Мама решила выпендриться перед Верой Трофимовной и выставила на стол все, что запасла на зиму и праздничные дни. То есть бутылку дорогого коньяка, коробку конфет «Трюфеля», маринованные, собственноручно собранные рыжики, шмат розового, в бордовую мясную прожилочку, сала. Тут же поставила тушиться кролика, купленного у Милы. Такие мелочи, как овощи с огорода, оставшиеся оладушки и засоленные огурцы, в расчет не принимались.

Трофимовна тоже в долгу не осталась. Привезла помимо гуся и икры двух копченых щук, паштет из говяжьей печени, прикупили хлеба и самогона.

Оксана самогоном в магазине торговать не имела права, поэтому поступала исключительно честно. Самогон гнала в теплом сарае, где занималась заготовками на зиму. Там же его и продавала. Взяли три литра. Спиртометр в самогоне показывал шестьдесят градусов.

Коньяк на фоне шестидесятиградусной выглядел бледно, и пили его Иван и Ольга, остальные налегали на самогон. Нина в сторону спиртного даже не смотрела. Боялась за свою нравственность. А Иван после коньяка разговорился, стал делиться впечатлениями от прошедшей ночи…

– Лежу, состояние хреновое. Слышу – шур, шур, шур – мышки скребутся. Лень, но все-таки открываю глаза. И вижу – выскакивает из-под стола мышка, глазками темными мигает. И не такая мышка, каких в кино показывают, не лабораторная, а местная, полевая. А за нею два мышонка. Сели и одну корку со всех сторон грызут. Я им: «Кыш, заразы», а они ноль внимания, килограмм презрения.

– А это потому, Иван Иванович, – не выдержала Нина, – что ты сюда в гости приехавши, а они тут живут, хозявки.

– Оля, – Анна резала гуся на тонкие розовые сочные ломти, – да положи ты ребенка, хоть в Сашкину кровать, хоть в мою. Оленьке от твоих рук жарко, пожалей девочку. Давай унесу ее.

– Я сама, – встала из-за стола Оля. – Нин, помоги.

Помогать было особо не в чем, но Нина пошла вслед за теткой.