Она продолжает, как будто говоря сама с собой.

– … Я уеду на некоторое время. Это нужно мне перед тем, как предпринять важный шаг.

– Одна моя мудрая знакомая сформулировала это иначе, – Артур попытался подражать акценту ясновидящей: «Всегда переплывай море, дабы утишить гнев черных звезд».

– Это вы говорите, чтобы меня успокоить? Месье Летуаль, я не люблю зловещих примет.

– Мадемуазель Клер, не воспринимайте все в черном свете.

– Когда вы собираетесь сделать мне операцию?

– Когда вы будете готовы. Так куда же вы уезжаете?

– В тысячелетний город, в котором река была богом.

– В Индию?

– Не так далеко. Кто знает? Возможно, я не вернусь. Если найду домик на берегу Нила.

Под влиянием настроения (одна из шуток, которые тело любит сыграть с головой) он открывает ящик стола, вынимает оттуда маленький плоский и круглый предмет – циферблат с треугольной стрелкой, танцующей на оси.

– Это компас?

– Компас. С ним вы не заблудитесь, ведь стрелка всегда показывает на север. А вы как раз будете на севере.

– Совершенно верно.

– Ну что же, счастливого пути.

Он протягивает ей карточку, которую обычно дает своим бывшим пациентам и на которой значится номер его мобильного телефона. Она встает. На этот раз он не показывает ей путь к двери. Она идет перед ним. Он следует за ней. Она показывает ему плечи, спину, бедра. И это видение подтверждает его желания и его страхи.

* * *

Артур сделал решительный шаг. Он уже не один. Он надел резиновые сапоги, плащ и огнеупорные кухонные перчатки. Он приготовил хирургический несессер: пару ножниц для ногтей и щетку с металлическими зубьями. В этих боевых доспехах он занял место в кресле. Он уселся и ждет. Вот появились из ниоткуда две блестящие, как стекло, щелки; они внимательно оглядывают его. Хищник медленно обходит кресло кругом. Вдруг спинка кресла вздрагивает от внезапной атаки, когти ритмично вцепляются в пунцовую кожаную обивку кресла. Шерстяное щупальце оборачивается вокруг подлокотника. Кот гибко собирается, и вот он сидит, как носовая фигура корабля, прямо перед тем, кто ему не хозяин и хозяином никогда не будет. Артур, вооружившись металлической щеткой, проводит по спинке вдоль хребта. На мехе остаются бороздки. Хищник выгибает спину, розетка сфинктера оказывается под носом у Артура. На щетке накапливается подшерсток, похожий на вату и перистые облака. Артур просовывает руку в перчатке под одну лапку, вооружается ножницами, пряча лезвие в ладони. Хватает коготь, зажимает его и режет. Зверек вздрагивает. Перламутровый коготь прочный. Перламутровый цвет – точь-в-точь как цвет голосовых связок, которые он оперирует. Артур колеблется. Фатальное промедление – лапа взлетает арабеской, коготь протыкает перчатку и вонзается в руку. Артур не сдается. Свободной рукой он ловит ножницы, роняет, они отскакивают от паркета. Янус бежит, ножницы отлетают, скользя по паркету, как хоккейная шайба.


Артур запер бирманского кота в кухне. Он лет рано, завернувшись в застегнутый до шеи плащ, не снимая огнеупорных перчаток, и спал беспокойно. Он мигом открыл глаза – грохот фаянса, гонг кастрюль, лавина посуды. Тишина. Он встал с проклятьями, приоткрыл дверь кухни – аммиачный запах бросился ему в ноздри, зверь проскользнул между ног, оставляя за собой гирлянду темных липких отпечатков. Растерзанная кукла с наполовину оторванной от тела головой валяется среди осколков.

Артур снова лег, но он настороже. Он слышит только пульсацию крови, отдающуюся в ушах. Кота нигде не видно. Вдруг у края матраса мелькнул кончик хвоста. Укус в палец ноги Жгучая царапина на голени. Он вскакивает. Показывается треугольная головка, огни глаз сверкают в сумраке. Завернувшись в плащ, он выскакивает в коридор, обогнав Януса, хватает на бегу папку с бумагами, запирается в ванной комнате и ложится в ванну, застелив ее салфетками. Он решил применить главный принцип Сержа Максанса: интересоваться жизнью своих пациентов, а не только их заболеваниями. Возможно, он слишком интересуется ею или интересуется не так. А пока он взялся за чтение досье – родословной Януса, его генеалогического древа:

«Янус, из Священного тайского королевства Бирма.

Родители:

Джеймс Бонд де Уайт Коко (отец) и Гера де Сен-Map (мать),

которые родились от:

Танец-живота Ренуэ (бабка с отцовской стороны)

и Алокс-Кортон де Шринагар (дед с отцовской стороны)

и

Верлэн д' Урбервиль (бабка с материнской стороны)

и Литл Сезар Тайгерфейс (дед с материнской стороны)».

Он заканчивает вслух: «Месье Визир дю Чит и… мадам Устерик де ла Регат имеют удовольствие пригласить Вас на свадьбу своих детей, мадемуазель… Резидю де ла Ренуэ и месье Дистинго де ла Бурсуфлюр».

Следующий абзац – улыбка сходит с его лица.

«Пометки территории: метки когтей и моча». Затем – рукописные цитаты почерком Клер. «В Японии этих кошек считают дикими зверями, приносящими несчастье; говорят, что они могут убивать женщин и принимать их обличье. Янус: бог начал. Первый месяц года (janua – январь) и первый день месяца посвящены ему. Бог дверей, ворот и переходов».

О голосе кота – ни слова. Жаль – ведь голос выдает все. Поверженный усталостью, Артур откладывает чтение на потом, заворачивается в плащ, старается найти удобную позу, проваливается в сон, но сразу же просыпается. «Артур Летуаль сейчас не может подойти, но он вас выслушает. Говорите, пожалуйста».

Автоответчик! Этот бирманец наложил лапу на телефонный аппарат. Звуки бегства. Звон стекла. Тишина. Снова шум. И опять тишина. Артур решил, что не будет спать ночью. Не из-за мелких территориальных споров, нет, причина в другом. На его взгляд, ванна символизирует гроб, обмывание покойника, все это ему предстоит сделать самому – и вымыться, и перейти от жизни к небытию. Он изучил мертвые языки, две потусторонние реки, Стикс – символ неуязвимости и нерушимых клятв – и Лету забвения. Неуязвимость, клятвы, забвение: Ахилла мать опустила в Стикс, держа за пятку, и купание весьма плохо закончилось. Уж лучше душ. Жидкие стрелы, капельки, бегущие по коже, – противоположность смерти. Да, но глаз все равно не сомкнешь.

На заре, с опрокинутым лицом и вспотевшей кожей, он выбрался из приютившего на одну ночь саркофага, разделся, принял душ и вернулся к жизни. Закутавшись в халат – ведь он легко мерзнет, – он надел свой панцирь – плащ и носки и спрятал руки в безопасное место, в карманы. Дверь никак не открывается, он налегает сильнее. Падает стул. Вот он и вышел. Нет, это не его дом. Все сдвинуто и перевернуто. Янус, схватившийся с ботинком, борется, кусает, вырывается, запутавшись в шнурке. Артур натягивает кухонную перчатку и находит валяющиеся в углу ножницы. Он идет к своему противнику, который стонет с разверстой пастью. Ножницы приближаются к голове кота. Кончики проникают в мех, в нескольких сантиметрах от зрачков. Клацают лезвия. Две половинки шнурка падают на паркет. Кот убегает. Артур надевает первый ботинок и натыкается на что-то мягкое. Он снимает ботинок, нащупывает что-то костлявое и клейкое, вынимает руку с запачканными кончиками пальцев, переворачивает ботинок. На паркет выпадает дохлая мышь.

* * *

Накануне этой дуэли, в тот час, когда фары сверкают вереницами на пригородных дорогах, Артур сидел один в своем кабинете. Он не консультировал, он думал. Он внимательно читал научную статью. Единый вокальный аппарат (ЕВА) предназначен для изучения параметров речи: звук, высота, интенсивность голоса, расход воздуха, давление. Благодаря многочисленным датчикам он облегчает диагностику и контрольные обследования после хирургической операции или в ходе переподготовки. Зазвонил телефон, он не подошел. Звонок прекратился, но он прервал чтение. Во временно восстановившейся тишине он стал читать другую страницу. Ему трудно сосредоточиться. «Случается, что пациент повторяет медицинский цикл: ларинголог – хирург – фониатр. Он должен понять, почему он оказался вовлечен в него, как в порочный круг». И снова звонок Отчаявшись, он снимает трубку. Это его пациентка, мадемуазель Клер. Сегодня вечером она улетает в Александрию. Просит о любезности. Лето еще не кончилось, он единственный человек, которому она может доверить кота. Он может подержать его у себя? Неделю. Когда она возвращается?

«В воскресенье», – отвечает она. «Это невозможно». – «Почему невозможно?» – «Я не люблю кошек», – говорит он. «Это не кошка, это священный бирманский кот, я не прошу вас его полюбить, только взять к себе на время. Если я по-другому вам объясню, вы обязательно согласитесь. Вы лечите мой голос, а я вас». «Почему?» – удивился он. «Я излечу вас от неприязни к кошкам».

Она нетерпелива, она настаивает. Сам себе не веря, он соглашается. Сегодня же вечером она принесет кота в кабинет. Он услышал, как сказал «да», – и в эту же секунду почуял слабость, заставившую его согласиться.

* * *

В обычный вечерний час, когда он возвращается к себе, на встречу со зверем, это «да» кружит ему голову, и его снова трясет как в лихорадке, как в течение всей этой недели. Что на него нашло?

Понедельник, вторник – ни слова от нее. Он так давно не ждал ни от кого вестей, так давно ожидание не отягощало каждый час его жизни. И правда, подарив ей компас, он развязал враждебность, неотделимую от близкой связи.

Среда, четверг – ничего. Неделя – она обещала. В ритме и интервалах она разбирается хорошо. Пятница стала самым медленным днем. В шесть пятнадцать, сидя в кабинете в одиночестве, он снял трубку, набрал номер, его палец на секунду завис над клавишами. Телефонная линия передала, словно эхо, чье-то присутствие на другом конце провода. Виолончельный голос Клер. На секунду сердце Артура забилось чаще.

На полке на стене – телевизор. Толстомясые борцы сумо бросаются друг на друга. На экране показываются слова: «Sunday. First Day». Опершись подбородком на ладонь, Клер следит за борьбой жирных колоссов.

Почти полдень. Ее волосы, ее брюки, ее глаза – темно-серые, и желтые – ее платочек и блузка. Она сидит в профиль, в глубине бара, у деревянной стены. Место выбрала она. Два японца, склонившиеся над мисками супа за столиком, издают короткие восклицания между двумя глотками. Она не заметила, как Артур подошел. Он бесшумно ставит клетку на стол. «Янус!»

Бирманец щурит глаза. Клер поднимает взгляд на Артура, грациозно протягивает ему руку.

– Здравствуйте, доктор.

– Здесь я никого не лечу.

– Вы интересуетесь сумо? Это первый день аки-басё, сентябрьского турнира, прямая трансляция из Токио. Потрясающе. Вы никогда тут не были? Здесь подают лапшу и зеленый чай, днем и ночью. Здесь только мужчины. Я единственная женщина. Им это все равно. А мне нравится.

Клер отвернулась от сумоистов.

– Благодаря вашему компасу я не потерялась. Почему вы не сядете? Вы торопитесь?

Он садится.

– На Александрийском рынке я видела, как ребенок играл со спрутом. Я много чего купила. Даже некоторые одушевленные предметы.

– Одушевленные?

На экране бой закончился, и объявили о следующем. На ковер, где только что наскакивали друг на друга сумоисты, поднялись двое служителей и стали подметать, с раскрытыми веерами в руках. Двое борцов вышли на ковер. Тренер протянул им кубок, закрепленный на длинном жезле. Выпив, каждый чемпион хлопнул себя по бедрам.

– Вот. Держите. Это в знак благодарности, – она кладет на стол плоского раскрашенного картонного паяца с черной бородой, в сандалиях, широких шальварах и жилете. – Он – это вы.

Он поднял паяца за ногу, покачал его головой вниз и положил обратно. Кукла легла на стол с тихим сухим стуком, как коробок спичек Янус скалится и мяукает в клетке. Между прутьев высовывается лапа, как будто кот пытается поймать муху.

– Я? А кто это?

– Это паяц – Карагез. Врун и болтун, богатый на байки, шалопай и бабник. Он поколачивает свою жену, но шайтан запирает его в сундук.

– Кто такой шайтан?

– Арабский сатана. Однажды ночью, когда шайтан заснул, Бог насыпал ему в уши земли. Сатана оглох, и Карагезу удалось удрать. Говорят, он до сих пор в бегах.

– И это все я? Я не бью свою жену, да у меня ее и нет.

– Но вы врун и болтун, богатый на байки, кого угодно способный уговорить и обольстить.

Артур от изумления залился смехом.

– А еще, наверно, за мной гонится демоница… – добавил он.

Клетка Януса задрожала на лакированном столе. Клер открыла ее, достала зверька с прижатыми ушами, встопорщенными усами, ошеломленным видом и положила к себе на колени. Вертикальная, сексуальная щель его зрачков осталась направленной на Летуаля. Клер кинула взгляд на японских борцов. Она повторила, сидя к нему в профиль, с загадочной улыбкой, показавшей острые клычки:

– За вами гонится дьяволица?

На экране – редчайшее зрелище – ни один из сумоистов не разжал хватки. Оба соперника вместе выкатились с белого ковра за пределы соломенной циновки борцов.