– Значит, вы действительно стали чужеземцем? Именно этого боится ваша матушка, да?

– Англию словно охватывает безумие. Всякий разводит эту новую философию стыда и неведения. Когда распутным двором правил принц-регент, ханжество не было в чести.

Это, конечно, была не та непристойная, веселая Англия времен Шекспира или остроумная, безнравственная Англия времен Георга Второго. Но лицемерному требованию чего-то называемого чистотой женщины теперь все мы должны подчиняться. Хотя английские вечерние платья обнажают больше женского тела перед мужскими взглядами, чем любая женщина Востока сочла бы приличным.

Энн посмотрела на свое платье – одно из платьев леди Элизабет, оголяющее плечи. Приглашение, чтобы он смотрел на нее с желанием?

– Вы хотите сказать, что все мы лицемеры?

– Бога ради, почему мы должны демонизировать любовные ласки? Что могут делать вдвоем любовники такого, что можно назвать развратным, разве только одна из сторон не может или не хочет искренне согласиться с этим?

Ей хочется ему верить.

– Тогда почему вы думаете, что было неправильным предаваться любви со мной в коттедже или позже, у фонтана?

– Потому что вы не знали, на что соглашаетесь.

– Но я не просила вас остановиться, даже когда начала понимать. Я не ребенок и не дура. Если вы согрешили тогда, я была равной участницей в этом. Откажите мне в этом, и мы окажемся в тупике.

– Нет, я не отказываю вам в этом, хотя не думаю, что кто-то из нас действительно думал о последствиях.

– Ну, я-то, разумеется, не думала, – сказала она, собравшись с духом и улыбаясь ему. – И все же это случилось, и теперь я хочу узнать больше.

Джек взял графин и снова налил ей вина.

– Что именно вы хотели бы узнать, леди Джонатан?

– Все, чему вас научили эти экзотические дамы. Если только вам не будет неприятно показать мне?

Он радостно засмеялся.

– Нет, – сказал он, – это меня не огорчит. – Он поднял свой бокал и проглотил бренди, и пламя заиграло на витой ножке. – Моя дорогая Энн, в данный момент мне очень хочется расстегнуть все эти глупые английские пуговицы и овладеть вами, устроив оргию развратного наслаждения. Мне – только желательно быть уверенным, что вы сказали все это серьезно. Я доверяю вам. Даже в таких вещах, которые ваш брат счел бы порочными.

– Ничего порочного нет, хотя есть практики, которые Райдеру показались бы непристойными.

– А вам – нет?

– Нет, если это просто способы найти наслаждение, а не обеспечить потомство.

– Стало быть, что бы ни делали любовники, это не может быть греховно?

– Нет, разве только вы решите, что вам что-то не нравится или вы предпочтете не экспериментировать.

– Вся наука стоит на экспериментах, – сказала Энн, призвав на помощь безумную браваду, – если мне что-то не понравится, я вам скажу.

Он поставил свой бокал и обвел пальцем его край.

– И все же мне кажется, что вы немного побаиваетесь.

– Ну и что? Даже если теперь я холодею от ужаса, чего здесь бояться?

– Только одного – я очень старался не усложнять наши отношения. Мой корабль в Индию может прибыть в любой день. Я дам вам это, если вы настаиваете, но большего я не могу предложить, Энн.

– Вы можете дать мне все это сейчас. С последствиями, если они будут иметь место, я справлюсь сама. Это мой свободный выбор.

– Я дам вам все, что смогу, в эти несколько оставшихся дней, пока мы вместе. Если вы скажете «хватит», я остановлюсь.

Она дрожала, охваченная таким ужасом, словно ей предстояло шагнуть с утеса.

– После этого я буду уже другой. Я изменюсь, да?

– Да. Вы станете другой. Все равно хотите рискнуть?

– Да, Джек. Хотя я понимаю, что вы хотели не этого, хотя я понимаю, что это ничего не уладит, в конце концов, но теперь я все же ваша жена. И вряд ли я попрошу вас прекратить.

Джек поднялся из-за стола. Кожу ее стало пощипывать от ожидания – она словно ожила для жаркой чувствительности. Она его любит. Она хочет его с ужасающей силой. И ей действительно необходимо иметь ребенка. Его ребенка. Дитя, которое придаст смысл и цель всей ее жизни, которую она проведет без лорда Джонатана Деворана Сент-Джорджа, укравшего ее душу. Дитя, которое разобьет ей сердце, когда вырастет и превратится в еще одного человека с независимым духом, который оставит ее.

– Ну что ж, прекрасно. – Его пальцы погладили ее шею сзади. – У меня больше не осталось аргументов. Давайте любить друг друга без всяких ограничений.

Она молча кивнула.

Джек снял с себя фрак, потом нагнулся и прошептал ей на ухо:

– Но сначала мы должны сделать заклинания на счастье.

– Заклинания?

– В Китае драконы разбрасывают огромные жемчужины счастья по небу. Мы обязательно должны пробудить дракона счастья. Я думаю, вот здесь, на внутренней стороне вашего локтя. – И Джек провел ладонью по рукаву ее платья.

Огонь согрел ткань его рубашки и озарил чудесные черты его лица. Энн смотрела, как он расстегивает ряд крошечных пуговок, идущих от запястья к локтю. Потом он закатал рукав, чтобы провести пальцем по ее коже. Его четко очерченные, красивые пальцы тепло блестели в мерцающем свете. Энн глубоко вздохнула и отдалась ощущениям.

Однако, несмотря на все то, во что она, как ей казалось, верит, она чувствовала себя порочной. Распутной, порочной и падшей.

Джек стал на колени позади нее, положил ее запястье себе на колено, потом окунул палец в бренди, разлитое по столу, и начертал ряд изящных символов на ее коже. Точно древние руны, выточенные из рубинов, таинственные знаки горели на ее белой коже.

– На счастье? – спросила она.

– На счастье. – Знаки шли один за другим от запястья до локтя. – Вот этот знак означает мудрость, а этот – милосердие. – Джек осторожно подул на знаки из бренди, по коже ее побежали мурашки. – Вот это изобилие, а вот здесь знак долгой жизни и счастья.

– Вот как? – сказала она. – Я буду носить их всегда?

– Да, хотя сейчас я их слижу.

И он провел кончиком языка по руне из бренди, означающей долгую жизнь. Какое это было наслаждение!

– Ах! – сказала она. – Боже мой! Золотисто-темный взгляд из-под густых темных ресниц пригвоздил ее к месту, словно она была овцой, обреченной на заклание, добровольно предлагающей себя божеству тигров.

– Так я разделяю счастье с вами и становлюсь мощным и плодовитым. Это гарантирует нам младенца.

Джек по-прежнему не сводил с нее глаз, а губы двинулись дальше, осторожно слизывая по одному символу из бренди за раз. Ее порочный ангел – довольный, пылкий, сосредоточенный только на ее наслаждении.

– Теперь милосердие, – сказал он, целуя ее выше, почти у сгиба локтя.

Волны дрожи пробегали и пробегали по ее телу, – казалось, что он целует ее везде, даже в самых запретных, невообразимых местах.

– А теперь мудрость!

Она таяла на своем стуле, как свеча, поставленная слишком близко к огню.

– Вот, – сказал он. – Теперь мы не можем сделать ничего неразумного, но, наверное, нам следует нарисовать для уверенности больше символов счастья.

– О да, – сказала Энн. – Да, прошу вас.

Все еще глядя на нее, он присел на корточки – глаза сверкали весельем и пониманием.

– Да, прошу вас? – повторил он усмехаясь. Она закрыла пылающее лицо руками.

– Мне это понравилось. Я не думаю, что это дурно.

– Тогда мы попробуем кое-что еще. Это вам может понравиться. – Он взял ее правую ступню и снял с нее туфельку. – Хм, самые лучшие шелковые чулки! Не годится пачкать их бренди. – Его рука скользнула вверх к самому бедру. – Здесь, – сказал он, поднимая ее юбку выше колена, – нужно обеспечить побольше счастья здесь.

Она и раньше бывала перед ним голой. Они слились у фонтана. Но позволить ему задрать на себе юбку за обеденным столом! Хотя подол платья и прикрывал самые сокровенные места, его ладонь гладила ее так, словно он ощущал бесконечный восторг от прикосновения к мускулам и мягкой плоти над подвязками.

– А если войдет кто-то из слуг? – Вопрос этот прозвучал чуть слышно от волнения.

– Если они войдут, то сразу же уйдут, но сюда никто не придет.

Лицо у нее пылало так, что могло бы поджечь лес. Он снова окунул палец в бренди.

– Ах, – сказала она. – Вы, конечно, не собираетесь ничего писать здесь?

Веселые морщинки обозначились в уголках его губ и глаз.

– Разумеется, собираюсь!

Энн вцепилась в стул обеими руками, а он начал чертить руны из бренди на внутренней стороне ее бедра.

– Двойственность Созидающих Небес, – сказал он. Потом сотворил еще набор черточек.

– Гора остается, когда пламя вздымается над ней, – странник, чей единственный отдых – внутри.

– Мне не придется странствовать, – сказала Энн сдавленным голосом. – Но вам – придется, мне нужно бы начертить это на вас.

– О, вы будете странствовать! – Безумное веселье послышалось в его голосе. – Я отвезу вас во всевозможные новые места.

Ее нога, лежавшая на его колене, задрожала.

– Сяо Чу – Смиряющая Власть Малого. «Мягкий ветер и созидающее небо, когда облака собираются. Мягкость должна смирять решительность». – И он начертил еще один знак наслаждения на ее горячей коже.

Энн не хотелось, чтобы он останавливался.

– Тхай – небо и земля соединяются в гармонии, создавая мир. А теперь, чтобы разделить это с вами…

Кончик его языка, слизывая следы бренди, коснулся Двойственности Созидающих Небес, и с губ ее сорвался вздох, похожий на благословение. Он поцеловал руну для Странника. Губы его задержались на Смиряющей Власти Малого, потом двинулись выше, слизнули Покой, и вот темные волосы уже рядом c краем ее юбки.

По всему телу Энн бежали мурашки. Она плавилась в его руках, как воск.

– Хотите большего? – спросил он.

Она кивнула, не в силах говорить. Его глаза – непроницаемая ночь. Он поднял ее на руки и понес на кушетку.

Кушетка пылала ярким шелком. Джек думал только о своем возбуждении – о желании этой английской молодой женщины, которая не знала ничего, кроме «да». Его жены!

Он посмотрел на ее пылающие щеки. Она легка как пушинка, ее голова лежит на его плече, ноги свесились. Она зарылась лицом в его воротник и вздохнула. Ужасная боль замкнулась вокруг его сердца, словно оно готово разбиться. Может быть, и он будет разбит, как нефритовый конь Райдера, но сначала он даст ей этот серьезный урок. Даже если ему придется употребить всю свою выучку, чтобы сохранить под контролем хрупкие границы своей души.

Он усадил ее на кушетку. Буйство шелка пылало чувственными цветами. Энн горела, как бумажный фонарик в тихую ночь. Его собственные чувства начали исчезать, словно их поглощали ощущения, толпящиеся в его голове. Огонь потрескивал, но шум становился все слабее, превращаясь в далекое эхо. Дым, вино и лаванда смешались в один запах, который рассеялся в небытии. Все его существо сосредоточилось в копье желания.

«Странник должен всегда угождать другим. Чужак в чужой стране, забывший, что он странник, обретет только слезы».

Он расшнуровал ее корсет. Медленно-медленно ее прекрасное белое тело появилось из своего панциря, и она осталась в одной лишь тонкой сорочке. Шелк льнул к ней. Белый дракон пылал огнем на ее голых руках. Золотые птицы трепетали под ее ногами, затянутыми в чулки.

– Второе бедро ревнует, – сказал он, – ему хотелось бы иметь собственные письмена.

– Да, – сказала она, закрывая глаза рукой. – Да, Джек.

Он подошел к столу, взял свой бокал, заглянул на мгновение в бронзовый напиток, словно он был огнем свечи, которая ищет свое горячее колеблющееся отражение. «Странник находит покой, только погрузившись в себя.

Если я колебался, то лишь потому, что сказал себе, что воздержание будет для вас лучше».

Неужели она не поняла, что он лгал? Он сдерживался не ради нее. Как могло то, что происходит между ними, причинить ей вред? Нет, он сдерживался из-за собственной трусливой слабости, потому что, если он станет ласкать ее со всем своим умением, страстью и знаниями, он не знает, что произойдет с ним самим.

Да, он хочет рискнуть, но только потому, что должен. Он даже рискнет дать ей ребенка, хотя это означает, что он никогда не увидит своего первенца – мысль, сводившая его с ума. Но он должен ей то, о чем она просит, и он охвачен вожделением, пылом и безумием. Она не оставила ему никакого выхода.

Он подошел к кушетке и улыбнулся:

– А теперь распределим вот эти.

И начал чертить китайские иероглифы на внутренней части ее левого бедра. При этом ему приходилось старательно удерживать себя на грани между самоконтролем и самопотерей. Кожа ее под его языком была горячей, сама она дрожала, как струна. Соски натянули ткань сорочки. Двойственность. Осторожность. Покой. Инь и ян, вечно кружащиеся в космическом танце.

Обеими руками Джек поднял ее юбки вверх и провел пальцем по мягкому пуху, скрывавшему ее сокровенное место. Улыбнулся – пылающее пламя мужского рвения, опустил голову, чтобы попробовать ее. Она напряглась на мгновение, а потом открылась его ищущему языку.