Корабль оставил Константинополь и направил свой путь на юг, в Средиземное море. Лаццаро лежал в крошечной темной каюте, где в небольшой выемке в стене на расстоянии его руки стояла кружка с водой и кусок хлеба. Когда наконец после долгого обморока Лаццаро пришел в себя, он не знал, ни что с ним произошло, ни где он находится. Он не знал также, сколько времени он пробыл без чувств. Впрочем, он даже не скоро собрался с мыслями. Сначала ему казалось, что он очнулся уже на том свете. Затем он стал ощупывать себя в темноте, сорвал с головы покрывало. Темнота осталась та же, но он убедился, что голова у него на плечах. Он стал ощупывать вокруг себя и почувствовал, что лежит на жестком матрасе и покрыт чем-то шерстяным.

Он вышел из своего полубессознательного состояния только тогда, когда в двери открылось небольшое отверстие и в нем мелькнул слабый свет, и он мог хоть немного оглядеться и с жадностью накинуться на еду, так как чувствовал сильный голод.

Теперь он знал, где он, – он плыл в каюте корабля. Он все яснее слышал шум волн, и этот шум вместе со скрипом снастей выдал ему все. Но он еще не видел и не слышал никакого человеческого существа. Но пища и питье, доставляемые ему каждый день, доказывали, что он не один. Еду, вероятно, приносили ему во время сна, потому что он ни разу не мог увидеть, кто это делает.

Куда везли его? Как попал он на корабль? Что должно было с ним произойти? Как избежал он смерти на площади Голов? Или, может быть, Золотые Маски удовольствовались тем, что подвергли его мучениям страха смерти?

Лаццаро пробовал выйти из каюты, но дверь была крепко закрыта и устояла против всех его усилий. Он постучал – никто не слышал этого. Что предстояло ему в будущем? Этот вопрос не давал ему ни минуты покоя, пока в один из следующих дней корабль не подвергся такой качке, что ему казалось, будто он умирает, и его мучения были так велики, что он готов был сам лишить себя жизни, если бы у него под руками было какое-нибудь оружие. Морская болезнь так страшно мучила Лаццаро, что он лежал как труп и тем не менее все-таки не умирал.

Грек уже ничего не чувствовал, когда корабль остановился наконец в гавани Александрии, ему все еще казалось, что его кидает из стороны в сторону. Он чувствовал ко всему полное равнодушие. В то время на корабле снова появились, как и прежде, двое в золотых масках. Капитан почтительно поклонился им, не говоря ни слова.

На берегу ждали верблюд и два осла. Обе Маски сошли вниз, отворили дверь в каюту, где лежал Лаццаро, и, подняв его, закутали в плащ и перенесли на верблюда. Один из Масок вел верблюда на веревке, другой шел рядом. Таким образом все шествие направилось в Каир. В самое жаркое время они остановились, чтобы дать отдохнуть верблюду, а вечером снова начали путь и к утру были в Каире. Тут они не задержались ни на минуту, а пройдя через город, остановились в четверти часа расстояния от него, в небольшой пальмовой роще.

Нигде пальмы не достигают такого роскошного развития, как в Египте. Роща, где остановились Золотые Маски с Лаццаро, представляла как будто земной рай. Один из Масок удалился и оставил другого с полубесчувственным Лаццаро и верблюдом. К вечеру он возвратился, и все они снова отправились в путь, направляясь к берегам Нила. На берегу их ждала лодка, приспособленная для дальнего пути и снабженная для этого всем необходимым. Два гребца-негра ждали в лодке, а третий негр стоял на берегу, чтобы взять животных, на которых приехал маленький караван. Над кормой лодки было натянуто белое полотно, и тут же лежали провизия, оружие и была устроена маленькая кухня.

Золотые Маски перенесли Лаццаро, снова начинавшего приходить в себя, в лодку, затем передали бывшему на берегу негру верблюда и ослов. Маски снова не обменялись ни одним словом ни с негром, взявшим животных, ни с гребцами; казалось, что все делалось по заранее отданному приказанию. На вопросы Лаццаро Золотые Маски тоже не отвечали, как будто не слышали их, и обращались с ним, как с мертвым. Они положили его под полотняный навес и сами сели невдалеке, тогда как негры оттолкнули лодку и поплыли вверх по течению. Подвигаться вперед было делом далеко не легким, так как не было ни малейшего ветра и приходилось все время идти на веслах, но сильные негры, казалось, привыкли к этой работе, так как лодка быстро подвигалась вперед.

Оправившись от морской болезни, Лаццаро начал испытывать муки неизвестности. Куда везли его? Он не знал, что с ним будет, он даже не знал наверняка, где он. Тогда он решил, что расспросит негров, когда обе Маски заснут. Он надеялся, что, может быть, ему даже удастся упросить гребцов приблизиться к берегу, чтобы он мог оставить лодку и избавиться от власти Золотых Масок, намерения которых были ему неизвестны. Почему они оставили его в живых? Почему везли его куда-то как пленника? Куда везли они его, и что предстояло ему? Он наблюдал за всем происходящим вокруг. Обе Золотые Маски сидели у борта под полотняным навесом, а негры продолжали неутомимо грести.

Во время полуденного жара была сделана небольшая остановка. Лодку причалили к берегу, но Золотые Маски зорко стерегли своего пленника. Негры отправились спать в трюм, а вечером оттуда появились двое новых негров, до сих пор не показывавшихся. Но так как негры вообще похожи, то Лаццаро не заметил перемены и думал, что это все прежние.

Когда лодка снова пустилась в путь, то один из Масок взял хлеб, маис и фрукты и разделил их с товарищем, дав также часть и греку. После этого обе Маски легли спать, и Лаццаро мог последовать их примеру, но он не устал и, кроме того, его планы не давали ему покоя. Когда он заметил, что обе Маски спят, то, подождав еще около получаса, чтобы дать им крепче уснуть, тихонько приподнялся. Внимательно оглядев спящих, он встал и осторожно вышел из-под навеса к тому месту, где негры неутомимо гребли. Он подошел к одному из негров и дотронулся до его плеча, затем поспешно поднес палец к губам в знак того, что тот должен молчать.

Негр с удивлением посмотрел на грека своими большими глазами.

– Где мы, мой друг? – спросил Лаццаро.

Негр поглядел в лицо Лаццаро, видимо, не понимая его.

– Я спрашиваю тебя, в какой мы стране и по какой реке плывем?

Негр покачал головой и пробормотал несколько непонятных для грека слов.

– Понимаешь ли ты меня? – снова спросил Лаццаро.

Но все было напрасно. Негр молчал, как будто слова Лаццаро его не касались. Казалось, им было невозможно понять друг друга, но Лаццаро все-таки еще не терял надежды. Он снова обратился к неграм, стараясь жестами дать им понять, что готов работать за них и что они должны передать ему весла. Один из негров принял это предложение и, передав Лаццаро тяжелые весла, сел перед ним на корточки. Лаццаро желал приблизиться по возможности к берегу и затем ловким прыжком выскочить из лодки, желая во что бы то ни стало избавиться от Золотых Масок. Его намерение, казалось, начало удаваться ему. Лодка стала мало-помалу приближаться к берегу. Другой негр, продолжавший грести, с неудовольствием смотрел на Лаццаро, но последний, не замечая этого, продолжал преследовать свое намерение и ему удалось наконец настолько приблизить лодку к берегу, что пришлось бы проплыть всего несколько сажень. Тогда Лаццаро поспешно кинул негру весла и хотел броситься за борт. Но негр в то же мгновение был на ногах и так сильно толкнул Лаццаро, что он отлетел обратно в лодку и сильно ударился головой. Негр снова опустил весла в воду и как ни в чем не бывало принялся грести на середину реки.

Шум разбудил Золотых Масок. Они увидели, что Лаццаро оставил навес, и нашли его плавающим в крови на другом конце лодки. Они сейчас же поняли, в чем дело, и, перенеся грека на его место, перевязали его.

Удар в голову и сотрясение от него были так сильны, что Лаццаро некоторое время пробыл без сознания, но его сильная натура взяла верх и он снова начал поправляться. Между тем маленькое судно все подвигалось вперед вверх по Нилу и уже вошло в тропический пояс. Наконец, когда состояние Лаццаро улучшилось настолько, что он мог есть и пить и вполне пришел в сознание, цель длинного путешествия была, казалось, достигнута.

Недалеко от города Асуана, в Нубии, лодка наконец причалила к берегу. Обе Маски вышли из нее, и Лаццаро также должен был следовать за ними. Двое негров остались в лодке, двое других взяли оружие, и путешествие продолжалось пешком.

Негры, казалось, были в стране как у себя дома и знали заранее, куда должен направиться маленький караван, потому что они встали во главе группы и направились к возвышенности, видневшейся вдали. Здесь был сделан отдых во время полуденного жара, когда же настал вечер, то путешественники снова двинулись в путь. На следующий день дорога путников шла по пустынной обширной равнине, и скоро их взорам предстала ужасная бесконечная пустыня Сахара.

Лаццаро все еще не знал, куда ведет их путь и что с ними будет. Три дня двигались они вперед по пустыне, когда же остановились на ночлег в конце третьего дня, то с одной стороны слышался рык царя зверей, с другой – доносились крики шакалов и гиен, но Лаццаро был так утомлен, что, несмотря на это, скоро заснул. Когда наконец он проснулся, то солнце стояло уже высоко и вокруг него была страшная жара. Он вскочил и дико огляделся. Где он был? Где были Золотые Маски, негры?

Вокруг него расстилалась пустыня – он был один. Люди оставили его. Тогда все вдруг объяснилось ему. Его привели в пустыню, чтобы он окончил здесь свою жизнь. Это было исполнение смертного приговора, произнесенного над ним Золотыми Масками.

Около него лежали ружье, сабля, кинжал и рожок с порохом и пулями, затем съестные припасы – на первые дни или недели его снабдили всем необходимым. Лаццаро поспешно опоясался саблей, засунул за пояс кинжал, повесил за спину ружье и бросился по следам, оставшимся на песке. Он надеялся еще догнать оставивших его, надеялся благодаря им найти следы дороги, чтобы вернуться к реке, но негры были догадливы. В скором времени следы привели его на каменную почву, где не могло оставаться никаких следов. Напрасно искал здесь Лаццаро следы, напрасно бродил туда и сюда – он не нашел ничего. Скоро его начала мучить жажда и он поспешно возвратился к прежнему месту стоянки, где между съестными припасами был оставлен бочонок с водой с примесью вина. Он утолил жажду и закопал в землю драгоценный напиток.

Лаццаро был один среди пустыни и понимал, что ему надо хорошенько обдумать, что предпринять для спасения своей жизни. Съестных припасов, оставленных ему, не могло хватить надолго, он должен был постараться охотой приобрести свежие припасы и, кроме того, приготовиться к борьбе с дикими зверями. Он знал теперь, что находится в пустыне Африки, понимал и произнесенный над ним приговор. Но все-таки грека еще не покидала надежда найти выход из своего ужасного положения, надежда возвратиться из пустыни, куда привели его Золотые Маски.

Наказание было ужаснее, чем он думал, потому что жизнь в Сахаре была постоянной борьбой со смертью, и Лаццаро скоро узнал это на опыте. Съестные припасы быстро подходили к концу, и надо было позаботиться о том, чтобы пополнить их.

Напрасно Лаццаро целые дни бродил по пустыне, надеясь найти караванную дорогу или какой-нибудь оазис: куда он ни шел, нигде не находил ничего подобного. Он с ужасом ожидал того дня, когда придет конец его съестным припасам.

Однажды вечером, гоняясь за антилопой, Лаццаро попал в ту каменистую часть пустыни, где потерял след Золотых Масок. Бродя по ней, он неожиданно пришел в небольшую долину, где росло несколько пальм. Это место показалось ему раем, и его радость еще более увеличилась, когда вдруг вдали он заметил приближающегося человека. Он уже хотел крикнуть, но вдруг голос замер у него в груди. Человек, шедший по долине, был ему знаком, грек не мог ошибиться – это был Мансур, загорелый от солнца и с ружьем за спиной. Лаццаро прилег, чтобы, не будучи замечен Мансуром, наблюдать за ним. Грек не ошибся. То был действительно Мансур, у него был построен между деревьями шалаш и теперь он возвращался с охоты.

Итак, Мансур был тоже здесь. Он разделял с Лаццаро одиночество пустыни.

XXX

Смерть принцессы

Принцесса могла быть вполне довольна: Сади-паша был навсегда изгнан султаном. Кроме того, она говорила себе, если Сади действительно снова соединился с Рецией, чего она, впрочем, наверняка не знала, то их счастье все-таки было навеки расстроено тем, что у них не было их ребенка, и это счастье никогда не могло возвратиться, так как принцесса думала, что ребенка нет в живых.

Однажды утром, когда принцесса приказала позвать к себе Эсме, ей доложили, что та неожиданно сильно заболела. Рошана так привыкла к своей доверенной служанке, что была сильно раздосадована ее болезнью. Сильная горячка лишила Эсме сознания, и в бреду она произносила дикие, бессвязные слова.

Принцесса приказала позвать к Эсме доктора, но последний выразил мало надежды на выздоровление. В те минуты, когда Эсме приходила в сознание, на нее нападал такой страх, что горячка еще более усиливалась. Тогда она говорила о ребенке в лодке, об ужасной буре, о боязни принцессы и снова впадала в бред, где большую роль играла бурная ночь.