Доктор внимательно посмотрел каждому в лицо и тихо сказал:

– Возможно, за пределами этого города никто так и не узнает, чем мы здесь занимались последние два с половиной года. Только жителям Зофии известно, от чего и каким образом мы их спасали. Я горжусь тем, что мог стоять рядом с вами и бороться за наших людей. – Его голос дрогнул, и ему пришлось сделать паузу, чтобы собраться с силами. – Во всяком хорошем деле бывает так, что его всегда трудно начать, а завершать больно. С этого момента каждый отвечает за себя, а Бог – за нас всех.

Все обнялись и с пожеланиями удачи один за другим покинули склеп.


Роттенфюрер СС Ганс Кеплер стоял на городской площади в тени статуи Костюшко и наблюдал за охранником, который ходил туда и обратно перед запертыми воротами гаража. Гараж представлял собой небольшую территорию, прилегавшую к нацистскому штабу. Раньше она служила гаражом и стоянкой для машин и лошадей и принадлежала городу, а теперь стала стоянкой «мерседеса» Шмидта и местом хранения военной техники. В час ночи здесь не было заметно никакого движения, кругом царили тишина и покой.

Наконец случилось то, чего он ожидал. На мотоцикле с коляской подъехал наружный охранник и остановился, чтобы доложить о своем прибытии. Второй охранник медленно открыл ворота, жестом пригласил мотоциклиста подойти заправиться. Прибывший немного поболтал с охранником, пока заправлялся мотоцикл, и зашел в штаб. Ворота на территорию гаража остались открыты, и Кеплер решился. Он перебежал через городскую площадь, стремглав проскочил через ворота и отчаянно замахал испуганному охраннику рукой, чтобы тот последовал за ним. Он в то же время поднес палец к губам, давая понять, что надо молчать.

Охранник был явно сбит с толку неожиданным появлением странного солдата в униформе ваффен СС и щелкнул затвором автомата «Эрма», пока бежал за нежданным гостем. Кеплер шел прямиком в ремонтную мастерскую, остановился, повернулся к охраннику и хрипло прошептал:

– Идем, парень! Сюда пробрался вор! Давай схватим его!

Кеплер нырнул в темное помещение и тут же спрятался за дверью. Когда охранник вошел, Ганс взял свинцовую трубу в обе руки, размахнулся и ударил того по шее. Охранник упал, хватаясь за раздробленную гортань. Кеплер сбил с его головы каску и нанес ему еще один удар по затылку, отчего тот немедленно скончался.

Кеплер несколько секунд стоял в мастерской, где царила зловещая тишина, и слышал лишь громоподобное биение своего сердца. Когда дрожь в руках утихла и Кеплер убедился, что не привлек ничьего внимания, он быстро подбежал к мотоциклу, завел двигатель и выехал из ворот.

Мария Душиньская предъявила свой пропуск у северного контрольно-пропускного пункта и терпеливо ждала, пока ее закончат опрыскивать ДДТ. Затем она перешла через черту, остановилась и на прощание помахала отцу Вайде. Тот помахал в ответ, печально улыбнулся и смотрел, как она идет по дороге, чтобы влиться в поток несчастных беженцев, бесцельно блуждавших по Польше.


Ганс Кеплер ехал по проселочной дороге не один. В коляске мотоцикла сидел другой солдат ваффен СС, также в звании роттенфюрера в точно такой же униформе, как и на нем. Это была его униформа, запасной комплект, который он захватил с собой в Зофию. В это свежее утро, пока они ехали среди деревьев, Кеплер не без улыбки вспомнил, что когда-то ему в голову пришла мысль уничтожить обе униформы. Теперь они вполне могли спасти им жизнь. К тому же серый цвет очень шел Анне.

Рассвет обещал прекрасное ясное утро, весеннее солнце поднималось над вершиной карпатских предгорий, и, несмотря на большую усталость, Ганс чувствовал себя свободным и счастливым. Они ехали всю ночь до румынской границы, но, выбравшись из Зофии и за пределы границ карантина, Кеплер не сомневался в том, что побег удался.

– Думаю, нам лучше найти, где можно остановиться днем, – обратился он к солдату, сидевшему в коляске. – Мне бы хотелось избежать встреч с кем бы то ни было, пока мы не выберемся из Польши.

Проезжая через поля и по пыльным проселочным дорогам, они смогли обойти нацистские контрольно-пропускные пункты и ни с кем не столкнуться. Но Ганс знал, что среди гор придется ехать по главной дороге, если они захотят сохранить мотоцикл.

Роща вязов в километре от проселочной дороги вполне могла укрыть их от глаз прохожих. Кеплер свернул в сторону и по широкому лугу поехал к деревьям. Он поставил мотоцикл под деревьями и замаскировал его ветками. Затем они с Анной забрали свои вещи и пошли в чащу искать место для отдыха.

Из укрытия под сучьями выскочил испуганный олень, и Кеплер потянулся за своим «люгером», но тут же сообразил, что им ничто не угрожает. Постелив одеяло на поросший травой клочок земли, они съели немного прихваченного с собой острого сыра с черствым хлебом и вскоре уснули в объятиях друг друга.

Оба проснулись ближе к обеду и, немного перекусив, стали ходить по небольшой роще, радуясь хорошему дню. Хотя самые большие опасности и испытания были еще впереди, молодая пара предпочитала думать только о настоящем. Они наткнулись на узкую быструю речушку, ледяные воды которой текли с далеких карпатских гор. Ганс вошел в нее и голыми руками поймал двух рыб.

Днем они снова поспали, затем рискнули развести небольшой костер, чтобы пожарить рыбу, а перед наступлением темноты загасили его. Когда стемнело, беглецы погрузили свои вещи в коляску мотоцикла и выехали на дорогу, ведущую к румынской границе.

В этот поздний час на дороге почти никого не было, и на фоне неба в лунном свете показались силуэты гор. Пока они ехали в сторону последнего перед границей немецкого контрольно-пропускного пункта, на горизонте собирались большие гряды облаков, навевая мысли о неизбежном роковом конце. Ганс заметил телефонные провода и принял решение перерезать их. Успех последнего и решающего шага в их бегстве зависел от считанных секунд и от способности хотя бы на мгновение убедить пограничников в истинности той легенды, которую они собирались им рассказать. Он остановил мотоцикл километрах в пяти от контрольно-пропускного пункта, залез на столб и срезал как телеграфные, так и телефонные провода.

У Кеплера вспотели руки, и казалось, что рот превратился в пыльную губку, пока они приближались к погранзаставе, проезд через которую преградил шлагбаум. Погранзаставу расположили в узком каньоне, чтобы невозможно было обойти ее. Кеплер почувствовал себя словно лосось, угодивший в сеть. Оставался лишь один путь – в сторону вооруженных автоматами пограничников. Те услышали приближение мотоцикла и, стоя наготове, ждали его.

Ганс предвидел это и начал сразу действовать.

– Хайль Гитлер! – крикнул он пограничникам, останавливая мотоцикл на дороге рядом с караульным помещением.

Оба пограничника, военнослужащие регулярной армии, испугались, увидев двух эсэсовцев, и тут же ответили на приветствие.

– Хайль Гитлер!

– Зайдем внутрь! – нагло сказал Кеплер и направился к караульному помещению, будто он здесь командовал.

Сбитые с толку солдаты вошли за ним в небольшую хибару. Анна, не сказав ни слова, вышла из коляски, встала спиной к двум пограничникам и сделала вид, будто что-то выгружает из мотоцикла.

– Мы сменим вас. Вы можете быть свободны, – властным тоном сказал Ганс. – Вам надлежит немедленно вернуться в свою роту. Происходит организованное отступление или, точнее, перегруппировка в направлении тыла. Русские форсировали реку Збруч и в течение двадцати четырех часов захватят этот район. Они пленных не берут.

На лицах пограничников мелькнул ужас.

– Войскам СС дан приказ держаться до последнего солдата. Так что выбирайтесь отсюда, пока есть время.

– Да, конечно, герр роттенфюрер. Я заведу наш мотоцикл.

Один пограничник выбежал из хибары, устремился к заграждению из кустарника и завел двигатель мотоцикла. Второй пограничник снова отдал честь Кеплеру и последовал за своим товарищем. Увидев, что оба пограничника вышли из хибары и уже собираются уезжать, Анна тут же зашла к Кеплеру. Оба склонились над лежавшей на столе картой. Они ждали, когда уедет мотоцикл. За кустарником взревел двигатель.

Вдруг дверь распахнулась и на пороге показался более рослый из двух немецких пограничников со взведенным автоматом в руках, нацеленным прямо в грудь Кеплера.

– Поднимите руки, вы оба! – рявкнул он и крикнул через плечо: – Все в порядке, Карл. Выключи двигатель! Я взял их обоих! – Со злорадной улыбкой он смотрел на Ганса и Анну. – Неужели вы считаете нас полными дураками? Вы подумали, будто мы не заметим, что вы дезертиры?

Глава 26

Мария Душиньская вернулась в разоренную и опустошенную войной Варшаву. Поезд прибыл утром, и она, не веря своим глазам, шла по некогда любимым улицам. Мария была поражена тем, как сильно изменилась столица, как мало она походила на город ее детства и юности. Целые кварталы превратились в развалины. Гетто стерли с лица земли. От старой, знакомой романтической Варшавы ничего не осталось. Сначала она отправилась к дому своей матери и узнала, что ее семья покинула Варшаву. Никто из соседей не мог сказать, куда они уехали. Один из братьев, обвиненный в участии в движении Сопротивления, был арестован.

Варшава стала городом бездомных, перемещенных лиц, многие из которых прибыли из северных и западных городов. Их имущество конфисковали нацисты. Они ютились в тесных, убогих домах, выполняли черную работу, если такая подворачивалась, и кое-как перебивались. Доктор Душиньская поняла, что сможет выжить, если станет одной из них.

После утренней прогулки по городу она нашла пансион, где за баснословную сумму сняла тесную, грязную комнату, похожую на чердак. Было ясно, что небольшой суммы денег, которую Шмидт разрешил ей взять, надолго не хватит.

Устроившись здесь, Мария решила, как поступит дальше.

Ее комната находилась недалеко от университетской больницы, и она могла ходить туда пешком. После двух с половиной лет спокойной жизни в Зофии ей было непривычно видеть такое огромное количество нацистов. Они наводнили город, словно грызуны, и часто останавливали ее для проверки документов.

Университет, разумеется, тоже изменился. Его закрыли несколько лет назад, сейчас он был забит досками, стены испещряли надписи, окна выбиты. Сорная трава захватила тропинки и тротуары. Но больница все еще работала. Мария не сомневалась, что именно так оно и будет. Вот здесь она училась, получила диплом врача и поэтому вернулась сюда в надежде найти кого-нибудь из знакомых.

Каждый день Мария внимательно наблюдала за входом в больницу, никогда долго не задерживаясь на одном месте, чтобы не привлечь к себе внимания, и каждый вечер возвращалась на свой жалкий чердак.

Она уже приходила в отчаяние, когда спустя четыре дня увидела знакомое лицо.

Молодая женщина, работавшая в лаборатории, где Мария проходила стажировку, сразу узнала ее и была счастлива, что встретила приятельницу. Они тут же пошли в крохотное, заполненное дымом кафе, и несколько минут смущенно думали с чего начать, но вскоре уже рассказывали друг другу о том, что с ними произошло.

Ее муж погиб в уличных боях, приходится перебиваться, работая в Центральной лаборатории. Она сумела сохранить свою маленькую квартиру в километре от больницы. Ее рассказ был краток и прост. Мария тоже не вдавалась в подробности: ей пришлось оставить свой дом из-за приближения русских, и теперь идти было некуда. Она ни словом не обмолвилась о докторе Шукальском, Зофии и эпидемии.

В тот вечер Мария переехала к своей подруге. Они проговорили всю ночь за тарелкой супа и бутылкой водки. Подруга поведала ей о своем участии в движении Сопротивления. Сначала Мария ужаснулась такой откровенности, но вскоре поняла, что партизанское движение – неотъемлемая часть жизни Варшавы.

Мария рассказала, что она не беженка, а скрывается от гестапо и что ее документы скоро станут недействительны.

Молодая женщина не задавала вопросов и пообещала помочь достать новые документы. Мария поразилась быстроте и легкости, с какими та выполнила свое обещание. Новые документы были готовы уже на следующий день. Теперь она сможет получить продовольственную карточку и найти работу. Мария без колебаний решила пожертвовать определенную сумму из своих первых заработков на помощь партизанам. Обретя новое имя, черные волосы, очки в роговой оправе и старую одежду, она превратилась в «синий чулок».

Варшава стала тесным перевалочным городом, так что никто не обратил внимания на нового работника в лаборатории больницы. Из-за большого количества прибывавших сюда раненых и связанной с этим непомерной нагрузкой на персонал разоблачение Марии практически не грозило.


С каждой проходившей неделей Ян Шукальский все больше тревожился и внимательно изучал ежедневные сообщения из варшавской лаборатории, пытаясь обнаружить хоть малейшие намеки на то, что реакция связывания комплемента или реакция риккетсиозной агглютинации стали общедоступными. Он знал, что окажется в чрезвычайно опасной ситуации, когда ими можно будет широко пользоваться. Тогда уже не удастся обнаружить никакого соответствия с положительными результатами анализа Вейля-Феликса. Любому, кто проведет эти новые реакции, тут же станет ясно, что вся эпидемия, как и подозревал Гартунг, является чистой воды фальсификацией.