И словно показывая, что она не держит зла на недотепу за нечаянный промах, девушка послала ему такую же безмятежную и любезную улыбку, какие расточала весь сегодняшний день.

– Спокойной ночи, милорд.

К этому времени Вир уже хорошо понимал, что ее улыбки ничего не значат. Знал, что она подделывает их так же, как фальшивомонетчик – хрустящие двадцатифунтовые банкноты. Но все равно не мог сдержать прилив прежнего страстного влечения.

– Спокойной ночи, мисс Эджертон, – отвесил поклон маркиз. – И еще раз примите мои извинения.


* * * * *

Вначале Элиссанду испугала высота. Настоящая гора, настолько вознесшаяся над далекими равнинами, что девушка стояла, словно на балконе у самого Зевса. Воздух был разрежен, яркое солнце ослепляло. Высоко в небе кружила черная точка. Элиссанда попыталась поднять руку, чтобы прикрыть глаза от света.

Но рука двинулась не больше, чем на пару дюймов. С внезапным страхом девушка опустила взгляд и сморгнула. Темный наручник охватывал запястье. От него тянулась исчезавшая в глубинах горы цепь, каждое звено которой было величиной с кулак.

Элиссанда перевела взгляд на другую руку – то же самое. Прикована, подобно Прометею. Она дернула запястье. Стало больно. Дернула сильнее – еще больней.

Паника заливала ее, словно паводок – подвал дома. Сердце бешено колотилось. Дыхание вырывалось частыми неровными вздохами. Нет, пожалуйста. Что угодно, только не это.

Только не это.

Громкий крик прорезал воздух. Черная точка росла, стремительно приближаясь – готовый напасть орел с острым, как нож, клювом. Девушка принялась неистово вырываться. Из запястий засочилась кровь, но освободиться было невозможно.

Орел, нацелившись на нежное тело, издал еще один клекот. В смертной муке жертва не могла даже кричать, только дико металась.

Продолжая метаться, Элиссанда проснулась.

Понадобилось несколько минут, чтобы липкий страх отступил. Все еще дрожащими пальцами девушка зажгла свечу и добыла из бельевого ящика путеводитель по Италии.

– К западу от деревни почти отвесной стеной поднимается меловой утес, который отделяет приподнятую возвышенность Анакапри от восточной части Капри, – негромко начала она читать вслух. – Прежде единственным путем на Анакапри были восемь сотен поднимающихся с берега ступеней, грубо вырубленных в скале, возможно, еще в давние времена римского правления. Теперь на Анакапри ведет искусно спроектированная гужевая дорога. Виды, открывающиеся с нее, чрезвычайно живописны...


* * * * *

Вир занялся делом Дугласа по просьбе леди Кингсли. Не то чтобы маркиз не хотел – он задолжал даме услугу за ее помощь в деле Хейсли – но не был полностью уверен в виновности подозреваемого. Тот оба раза останавливался в гостинице «Браунс» – туда же приводил след добытых вымогательством бриллиантов. Он также ездил из Лондона в Антверпен каждый раз, когда там подвергалась шантажу группа торговцев.

Но владелец копей располагал совершенно законными основаниями бывать как в Лондоне, так и в Антверпене – крупных центрах торговли бриллиантами. И даже леди Кингсли, уверенная, что их цель – именно  Дуглас, не могла объяснить, для чего человеку, имевшему алмазов в избытке, нужно еще больше.

 – А вдруг он не столь зажиточен, как думают – найденное состояние  могло быть преувеличено, – шепнула леди Кингсли маркизу после трехчасовой проверки бумаг в кабинете Дугласа. – Ходили слухи, эта алмазная жила была столь богата, что каждое ведро породы обеспечивало достаток на всю жизнь. Но в действительности, вряд ли такое возможно.

Вир понес ящик с документами обратно к шкафу:

– Могли быть хищения со стороны управляющих.

– Это никогда не исключается. Но даже если Дуглас так думал, то лично проверять не ездил. По крайней мере, ни старший управляющий, ни счетоводы нигде не упоминают о визите.

Леди Кингсли подняла фонарь повыше, чтобы Виру было лучше видно, куда ставить следующий ящик.

– А что со счетами по усадьбе?

Леди Кингсли обладала особым талантом к проверке деловых документов; маркиз этим вечером выступал в роли подручного, главной задачей которого было носить тяжести и стоять на страже. Но даме потребовался отдых от чтения при тусклом свете – другого они не могли себе позволить. Так что Вир воспользовался возможностью просмотреть отчеты по хозяйству.

– При доме мало земли: почти никакого дохода и довольно много расходов, – доложил он. – Но все же траты не чрезмерны. Ничего, что давало бы мотив для преступной деятельности.

– Некоторые нарушают закон ради острых ощущений.

– Но не большинство. – Вир задвинул ящики в исходное положение. – Не попадалось упоминания об искусственных алмазах?

– Нет, абсолютно ничего.

Дело Эдмунда Дугласа возникло совершенно случайно: один из задержанных бельгийской полицией по совершенно другому поводу похвастался, что пощипал перышки антверпенским торговцам бриллиантами по поручению какого-то англичанина. Бельгийская полиция не посчитала для себя важным расследовать этот случай, полагая признание мошенника обычным бахвальством, хотя, по мнению Вира, в такой незаинтересованности определенную роль сыграл тот факт, что упомянутые торговцы принадлежали к еврейской общине Антверпена.  

Несмотря на бездеятельность бельгийской полиции и такое же безразличие Скотланд-Ярда, а также упорное молчание предполагаемых жертв Дугласа, это дело каким-то образом привлекло внимание Холбрука и волею случая  нашло горячего поборника в лице леди Кингсли. Ее отец покончил жизнь самоубийством, когда не смог больше удовлетворять аппетиты шантажиста.

Леди Кингсли с упорством ищейки занималась расследованием долгие месяцы, собрав обширное досье. Кое-что в этом досье сильно озадачивало Вира: как указывала бельгийская полиция, основанием для шантажа служило то, что торговцы бриллиантами выдавали искусственные алмазы за настоящие.

Насколько маркизу было известно, с того дня, когда французский химик Анри Муассан[13] заявил об успешном синтезе алмазов при помощи печи с электрической дугой, больше никто не сумел повторить его достижение. Искусственные алмазы пока так и не стали реальностью.

А если бы и стали, то миру не грозила опасность, что настоящие вскоре иссякнут. И ни лондонским, ни антверпенским торговцам не было никаких причин связываться с самоделками.

Леди Кингсли покинула кабинет первой. Вир выждал несколько минут, прежде чем направиться к лестнице для прислуги. Дверь с лестничной клетки вела в восточное крыло, где находились хозяйские покои.

У двери спальни хозяина дома Вир прислушался, затем проскользнул внутрь. Комнату регулярно посещали слуги: застелить постель, почистить каминную решетку, привести в порядок одежду и вытереть пыль. Не похоже было, чтобы Дуглас прятал здесь что-либо важное, но Вир надеялся хоть немного проникнуть в его внутренний мир.

Достав из кармана ручку, маркиз аккуратно развинтил ее. Чернил хватило бы, чтобы написать пару абзацев, но большую часть ручки занимали сухая батарея и крошечная лампочка, вмонтированные на месте емкости для чернил[14].

Вир провел по помещению тонким светлым лучом. Это было гораздо удобнее, чем свеча или фонарь, хотя света хватало ненадолго – батарея быстро разряжалась. Луч выхватил фотографию в рамочке, стоявшую на прикроватном столике Дугласа. Других фотокарточек Вир в этом доме пока не видел, поэтому подошел посмотреть.

Перед ним был свадебный снимок удивительно красивой пары. Женщина обладала какой-то неземной, сказочной прелестью; мужчина, среднего роста и стройного сложения, тоже имел утонченную внешность. На рамке были выгравированы слова: «Как я тебя люблю? Люблю без меры»[15].

Лицо невесты казалось знакомым. Он видел ее где-то, и совсем недавно. Но где и когда? У Вира была хорошая память на имена и лица. Но в любом случае, такую женщину невозможно забыть.

И тут его осенило: странная картина в столовой. Лицо ангела!

Невеста – миссис Дуглас? Если да, то жених, очевидно, сам Дуглас. Было бы странно ставить у своей кровати чужую свадебную фотографию. Но маркизу было трудно совместить облик элегантного, изящного мужчины на снимке с тем, что ему было известно об Эдмунде Дугласе.

Разве тот не должен выглядеть несколько массивнее? Если верить осведомителям, Дуглас некогда был боксером. Допустим, в легком весе, но где его шрамы и сломанный нос?

В комнате миссис Дуглас стоял сильный запах лауданума. Женщина спала. Ее грудь вздымалась еле заметно, и тщедушная фигурка выглядела почти плоской.

Вир посветил рядом с ее лицом. Человеческая красота по природе своей недолговечна, но вид миссис Дуглас просто ошеломил маркиза. Она казалась высохшей пародией на прежнюю себя: поредевшие волосы, ввалившиеся глаза, полуоткрытый в забытьи рот. Этим лицом можно было пугать маленьких детей.

Увы, такова жизнь. Все бриллианты  Африки не могут гарантировать мужчине, что его жена со временем не превратится в пугало.

На ее ночном столике также стояла фотография: изображение крошечного младенца в гробике, убранном кружевом и цветами – напоминание об утрате. Подпись гласила: «Наша возлюбленная Кристабель Юджиния Дуглас».

Вир поставил снимок и приподнял фонарик. Увиденное дальше заставило его замереть. Это был третий вариант «Предательства ангела» – промежуточный между первыми двумя. Большую часть холста занимало изображение неподвижно лежащего в снегу мужчины. Рядом с ним, там, где, должно быть, брызнула кровь, пышно цвела темная роза. В верхнем правом углу виднелся только изгиб черного крыла и краешек окровавленного меча ангела.

Кончиками обтянутых перчатками пальцев Вир ощупал края рамы. Вот он, отодвигающий механизм! Картина отъехала в сторону, открыв встроенный сейф. В этом был смысл: слабое здоровье миссис Дуглас служило основанием для ограниченного доступа слуг, и ее комната как нельзя лучше подходила для тайника.

Из внутреннего жилетного кармана маркиз вытащил отмычки и, держа фонарик в зубах, приступил к делу. Через пару минут, щелкнув замком, Вир распахнул сейф – только для того, чтобы обнаружить внутри вторую дверцу, на сей раз с американским кодовым замком.

В коридоре за дверью послышались шаги. Вир мягко закрыл сейф, вернул на место картину и отступил к изголовью, запихивая в карман выключенный фонарик.

Дверь отворилась. Шаги направились прямиком к кровати. Маркиз вжался в стену позади полузадернутого полога, надеясь, что женщина – а легкая поступь была явно женской – не подойдет ближе.

Она остановилась с другой стороны кровати и замерла там на нескончаемую минуту. Виру было трудно дышать бесшумно – ее присутствие волновало его.

– Вы же знаете, я не сдамся, – странно бесцветным голосом произнесла Элиссанда.

Только пропустив один удар сердца, Вир понял, что девушка обращается не к нему, а к своей полубессознательной тетке.  

– Это ведь возможно, правда? – спросила она безучастную миссис Дуглас.

Что именно возможно? Чего она хотела?

Девушка наклонилась, поцеловала больную и вышла.


* * * * *

Утром хозяйка велела подать завтрак в комнаты всем гостям, кроме лорда Фредерика. Затем она спустилась в утреннюю гостиную и стала дожидаться, когда тот придет, и они смогут, не торопясь, насладиться обществом друг друга.

Элиссанда попросит его рассказать ей больше об искусстве и, возможно, о Лондоне. Она будет внимательно слушать, кивать и время от времени изящно отпивать чай. А потом… что? Ей нравится лорд Фредерик. Очень нравится. Но она не чувствует природного понимания, как соблазнять его, в отличие от…

К чему отрицать? С лордом Виром Элиссанде не было нужды задумываться о способах обольщения. Единственное, что требовалось – сократить расстояние, ведь она всей душою жаждала быть ближе к этому мужчине.

До тех пор, пока всей душою не отвратилась от него.

Но ведь, когда маркиз галантно предложил ее поцеловать…

Нет, даже тогда она не почувствовала от этого неуместного заигрывания ничего, кроме досады и отвращения.

В дверях появился лорд Фредерик. Отлично, ее план сработал. Элиссанда улыбнулась, но ее улыбка тут же застыла: следом за братом в гостиную ввалился лорд Вир. Лорд Вир, чьи сапоги были по колено в грязи, а из волос торчала солома!

– О, приветствую, мисс Эджертон! – радостно воскликнул маркиз. – Я выходил погулять. А когда возвращался, встретил на лестнице Фредди. И вот мы здесь – наш аппетит и наше приятное общество к вашим услугам.

Элиссанде следовало пожалеть лорда Вира: он ведь не виноват в собственном слабоумии. Но единственным ее чувством было жгучее раздражение.

Присутствие маркиза рушило все тщательно выстроенные планы.