Матери, которая нанялась к сенатору Нью-Джерси, тогда еще младшему, чтобы у сына была еда и кров. Матери, которая без памяти влюбилась в Обри Харрисона, который обещал достать ей луну с неба, а потом бросил ее и женился на дочери самого крупного своего лоббиста.

Мэри-Джо Романовски так и не смогла оправиться от второго обмана: в этот раз ее тоже оставили ради молодой женщины. В восемнадцать лет Джон остался сиротой. До этого шесть лет подряд наблюдал, как матери становилось все хуже и хуже. Потом ее отправили в клинику, где она жила в собственном мучительном мире и умерла в одиночестве.

Вторая жена сенатора продержалась ненамного дольше, чем ее предшественница и Мэри-Джо Романовски. Ходили слухи, что она разочаровалась в муже, который волочился за каждой юбкой, и начала пить. Именно поэтому в прошлом году она упала с лестницы в их особняке в Джорджтауне и сломала себе шею.

Нет, благодаря связям сенатора никто даже не заикался о пьянстве его жены, и у журналистов не возникало вопросов о «трагическом несчастном случае». Но у Дж.П. Романа были свои источники и достаточно толстый кошелек, чтобы купить информацию, находящуюся под грифом секретности.

Несколько долларов кому надо, несколько занимательных бесед с недовольной прислугой — и он узнал все о любви сенаторской жены к бутылке, о громких ссорах, даже драках между супругами.

Джон не смог бы опубликовать все это в газете. Конечно, он мог написать роман с главным героем, удивительно напоминающим Харрисона, но этого недостаточно, чтобы проучить его, даже если в книге появятся обе умерших жены сенатора. Все, чего добьется Джон в этом случае, — если суд признает, что Харрисона оклеветали в книге, — это долгая и нелегкая тяжба.

Как же ему хотелось, до чертиков хотелось поймать Харрисона на грязной истории. Тогда прессе не удастся сделать вид, будто ничего не происходит, а избиратели осудят сенатора. И он был убежден, что здесь не обойдется без женщины.

Ах да, женщины. Джон знал все о женщинах в жизни Харрисона. Все хорошенькие, все молодые, целая череда одинаковых и мимолетных увлечений.

Бабник Харрисон — вот с кем познакомился Джон, используя деньги и собственные источники информации. Пресса называла его Баловень Харрисон, но, к сожалению, она не всегда выступает глашатаем правды, хотя старается такой казаться.

Не то чтобы сенатор Харрисон и пресса были такими близкими друзьями, такими большими приятелями. Да, у сенатора шикарная квартира во Флориде, в здании, принадлежащем его лоббисту, главному спонсору самого популярного воскресного политического ток-шоу. Харрисон — всего лишь один из десятка владельцев роскошных квартир в этом доме, каждая на миллион долларов. Среди владельцев, например, хозяин одной из крупнейших телесетей, двое ведущих того воскресного шоу и директор новостного кабельного канала.

Просто одна большая и дружная семья, каждый член которой живет за счет кошелька другого и заодно покрывает его темные делишки.

Джон изучил документы на квартиры, которые все до единой были оформлены на фиктивные компании или полоумных зятьев, и обнаружил, что цена квартир варьируется от пятидесяти до двухсот тысяч. При настоящей стоимости в миллион долларов. Отличная сделка, не каждый сможет заключить такую.

Но сейчас Джону не подходила эта информация, которая обычно служила ему материалом для книг. Сюжет его последнего романа, «Пустая земля», был построен на убийстве вымышленной конгрессменши в выдуманной квартире во Флориде. Он подошел к сенатору так близко, как только смог: еще один шаг, и Генри остановил бы его.

Ему нужно было одно — самому подобраться к сенатору Харрисону и найти способ уничтожить его. Ради Мэри-Джо Романовски и, может быть, ради того мальчишки, которым Джон Патрик оставался в душе.

Обри Харрисон — президент Соединенных Штатов? Ну уж нет. Нет, если у Дж.П. Романа найдется что сказать.

Конференция была идеальной возможностью, свалившейся на Джона как манна небесная. Все гости приедут исключительно по приглашениям. Харрисон почувствует себя в безопасности, расслабится. Тут-то Джон и нанесет удар, найдет уязвимое место и любым способом, любыми средствами помешает Харрисону стать президентом.

Если бы он писал книгу, то понимал бы, что сюжетная линия слишком тонка и шансов на успех мало. Оставалась бы последняя надежда на действующих лиц, список которых пока не уточнен.

Кстати, о действующих лицах…

Джон отложил брошюру и взял карточку, на которой час назад набросал информацию о «партнерше» на следующую неделю.

— «Джейн Престон», — прочитал он имя, что вписал поверх зачеркнутого имени Молли Эпплгейт. В агентстве ему расхвалили Эпплгейт, и он надеялся, что новая барышня тоже сгодится.

Ему нужна хорошенькая. Бойкая. Не слишком умная. С растяжимыми представлениями о нравственности.

Ему нужна соблазнительная приманка, которая заманит сенатора-юбочника в ловушку. Тогда он сможет атаковать и нанести смертельный удар.

— Джейн Престон, — повторил он, бросив лист на стол. — Лучше тебе не быть дурнушкой, иначе придется перейти к плану Б, а плана Б не существует.

Глава 2

О, эти сладкие голоса детства.

— Правда!

— Неправда!

— Правда!

— Неправда!

— Дети, дети, — Джейн еле успела встать между Зэкери Баллейем и Яном Турбецким. Зэкери был убежден, что дергать за волосы — лучшее развлечение на свете, и вцепился в ярко-рыжие кудри несчастного Яна, которые мама последнего никак не хотела отрезать. Или ей все-таки придется отвести мальчика к парикмахеру, или же маленькому Яну придется научиться драться по-настоящему. — Что случилось?

— Он на меня смотрел. Я раскрашивал Скуби Ду в раскраске, а он стал на меня смотреть, — Зэкери выпячивал нижнюю губу, а это не предвещало ничего доброго.

— Неправда!

— Правда!

Джейн вздохнула и опустилась на колени, чтобы быть наравне с четырехлетними мальчиками:

— Ян, солнышко, ты правда смотрел на Зэкери, когда он раскрашивал Скуби Ду?

— Он раскрашивал Скуби фиолетовым, мисс Престон. И я смотрел на Скуби.

— Он смотрел на меня! И корчил рожи! — Зэкери ринулся на обидчика, вытянув руки с согнутыми пальцами, и Джейн вовремя сгребла его в охапку. — Поросячью рожу! Ты хрюшка-свинюшка, поросячья рожа!

— Я не рожа!

— Рожа! Хрюшка-свинюшка!

— А ты, а ты, а ты… Дурак!

Джейн тихо застонала, потирая ухо, потому что Зэкери визжал «хрюшка-свинюшка» прямо в него, и начала свою обычную песню «Давайте жить дружно». Через пять минут она поднялась на ноги, остановив назревавшую войну, и отправила ребят вместе играть в песочнице.

— О, наступил мир, — сказала Молли, глядя на убегающих мальчиков. — Тебе стоит записаться в ООН, Джейни.

Джейн расправила розовую блузку в цветочек и отряхнула практичную голубую джинсовую юбку.

— А тебе стоит обратить внимание на мои приемы. Мне приходится «творить мир» по меньшей мере пятьдесят раз на дню.

Молли подняла брови:

— Ты думаешь, что я тоже… нет, ты шутишь. Я тебя замещаю, конечно, но в кабинете, верно? Припоминаешь, такое чудное безопасное место в глубине здания? С замком на двери? А стены там звуконепроницаемые?

— Молли… — сказала Джейн, растягивая имя кузины. — Кажется, мы сто раз обсуждали все по телефону. Или ты серьезно относишься к своим обязанностям, или наша сделка отменяется.

— Ладно, ладно, — Молли подняла руки, сдаваясь. — Я буду паинькой. Я буду просто молодец. Но не сегодня, хорошо? Я уже говорила, что взяла на работе два выходных. Завтра с утра до ночи буду в твоем распоряжении, и ты покажешь мне, где лежат веревки. И розги с цепями. А сегодня мы прошвырнемся по магазинам. Джейн тряхнула головой:

— По магазинам? Зачем?

Молли подбоченилась и осмотрела Джейн с ног до головы:

— Ты выглядишь так, будто только что сбежала из пансиона для благородных девиц. А еще спрашиваешь! Ты сама сшила эту юбку, так ведь? На ней просто написано: «Умелые руки, домашний уют». Хоть бы купила фирменные ярлычки, нашила на задницу и сделала вид, что ты на самом деле стильная. Девочка моя, как ни крути и что ни говори — над тобой необходимо поработать. Основательно поработать.

— А что не так? — спросила Джейн, направляясь в ясли, где под строгим присмотром находились дети до года, пока их мамочки пытались карабкаться по карьерной лестнице. — Я опрятная и аккуратная. Я…

— За-ну-да, — Молли закончила за нее, опережая Джейн и закрывая дверь, за которой находились шестнадцать орущих детей. — Нельзя ехать на конференцию в таком виде, Джейни. Ты должна… цеплять. Именно, цеплять. Чуть сексапильности, чуть темперамента. Если нет, то как ты собираешься привлечь внимание сенатора Харрисона?

Джейн прислонилась к стене, скрестив руки:

— Молли, это интеллектуальная конференция, а не очередная серия «Любовных связей». Верно?

— Да, конечно. Совершенно верно. Ты прельстишь его недюжинным интеллектом. Ну да.

Джейн сощурилась:

— Я закончила «Пенн Стэйт»[2] с отличием, Молли. И я могу быть интеллектуальной. Умею поддержать беседу. О политике. О реформе социального обеспечения детей. Об экологическом кризисе.

— Ну да, ну да. Очень увлекательно. Правда. Милочка, я не сомневаюсь в том, что ты сможешь поддержать любую беседу. Но сначала Харрисон должен тебя заметить. Или даже Диллон.

— Диллон Холмс? Который ненавидит тебя?

— Верно. Племянник сенатора. Он красив как — бог, между прочим, если я забыла тебе сказать. Зеленоглазый блондин. Настоящий Брэд Питт или Трои Донахью. Помнишь Троя Донахью, Джейни? Мы смотрели на ночных сеансах, как он прыгает по пляжам и играет бицепсами, отбрасывая назад копну светлых волос. Как ты думаешь, волосы у него крашеные? Наверняка он их обесцветил.

— Да замолчи ты со своим Троем Донахью! — Джейн решительно направилась к себе в кабинет. — Я еду на конференцию, чтобы заполучить тебе историю, а себе — загар. Я не собираюсь… не собираюсь расфуфыриваться для тебя. Даже не думай.

— Не для меня, Джейни, для Диллона и сенатора. А теперь собирайся. Эти маленькие чудовища могут побыть пару часов и без тебя. Я уже все разведала в ваших магазинах и знаю, что тебе нужно. Там есть купальник, который так и кричит: «Возьми меня в Кейп-Мэй». Чашечки с подкладками. Кроме того, в четыре у тебя встреча с Ангелом.

— С ангелом? Это еще кто?

— Ангел, солнышко, настоящий ангел. Один из лучших стилистов на свете. Ну, или в Фэйрфаксе, так утверждает мой мастер. Конечно, если ты хочешь попасть в Вашингтон, мы сможем и это организовать, я договорюсь с Рафаэлем, моим личным стилистом. Но я подумала, что ты не захочешь покидать своих орущих сосунков надолго, и попросила Рафаэля порекомендовать кого-нибудь здесь.

— Перестань называть детей орущими сосунками, будь добра. И я не могу уйти. У меня слишком много дел. Нужно раздать инструкции, связаться с родителями, после обеда провести собеседование с потенциальным клиентом.

— Ты не доверяешь своим сотрудникам?

— Естественно, я им доверяю, — Джейн была уязвлена. — Но я всегда сама провожу собеседование с клиентом. А сегодня сложный случай. Родители не придут на встречу, только дядя. Ребенка отдадут всего на две недели, пока родители путешествуют. Вдобавок еще и ты. Ты наблюдала за моей работой десять минут, Молли. Сделай хотя бы вид, будто понимаешь, что тут творится, или я не смогу оставить тебя за старшего. В общем, нет, ты просишь невозможного. Никаких покупок, никакого Ангела. Я уезжаю в Кейп-Мэй через три дня.

— Только не в таком виде, — Молли схватила сумку Джейн, крепко взяла кузину за руку и потащила ее к выходу.

Тетушка Мэрион выглянула на улицу сквозь жалюзи и повернулась к дверям, когда ее племянник вошел в дом.

— Ради всего святого, что это?

Джон подбросил брелок, поймал его и кинул на мраморную крышку последнего приобретения тетушки Мэрион, черного комода, который она откопала на местной распродаже.

— Не делай так! — тетушка схватила ключи и провела по мрамору подолом фартука, проверяя, нет ли царапин. — Ты что, в хлеву рос?

Джон чмокнул ее — он любил тетушку и к тому же пребывал в отличном настроении, чертовски довольный своим приобретением.

— На какой из вопросов мне нужно ответить?

— На первый, — тетушка направилась в большую кухню, оформленную в сельском стиле. — Ответ на второй вопрос я знаю. Ты рос сам по себе, бедняжка, пока я тобой не занялась. Мне тебя очень жаль, иначе я бы обязательно прочитала свою знаменитую лекцию «Как подобает себя вести взрослому человеку», где, в частности, говорится, что нельзя портить свои вещи. И мои вещи. Особенно мои вещи.

— Прости меня, тетушка, — Джон вытащил один из высоких табуретов, обычно наполовину задвинутых под барную стойку, и уселся на него. — Я знаю, я разгильдяй.

— Ты не просто знаешь, ты этим гордишься, — тетушка Мэрион подтолкнула к нему блюдо с домашним арахисовым печеньем. — А теперь выкладывай все об этой штуке перед домом.