Джейн встала на цыпочки и посмотрела на макушку Ангела.

— Класс, — сказала она. Ее словарный запас резко сократился до односложных слов, как только она попала в салон. — Но это же красный цвет, так?

— Да, солнечно-красный. Этот цвет не для тебя, дорогая, совсем не для тебя. Но посмотри сюда, — он указал на огромную таблицу с образцами волос разных цветов: должно быть, сотня оттенков, целая волосяная радуга.

— Ты хочешь, чтоб я выбрала краску? — кивнула Джейн.

Ангел поморщился, словно от сильной боли, затем нагнулся к ней и прошептал:

— Нет, нет, никогда не говори так, дорогая. Ты выберешь свой цвет.

— Угу, — Джейн снова закусила губу. — Хорошо. Как скажешь. И какая краска… то есть цвет, мне подходит?

— Что тебе нравится? На чем задерживается взгляд?

Джейн занервничала:

— Ты не поможешь мне?

— Конечно, помогу. Вот. Так как у тебя прекрасные светло-каштановые волосы, лучше выбирать из этого, — он обвел рукой три десятка оттенков от светло-каштановых до белокурых. — Красный с твоими тонами не пойдет, хотя, конечно, тебе очень к лицу розовый. О! Было же такое кино, да? Разве тебе не хотелось заполучить губы, как у Молли Рингвальд? — он надул и выпятил губы.

Джейн ничего не сказала, потому что не сомневалась — она сможет ответить только одно: «А?» Ангел очаровал ее, еще чуть-чуть — и она влюбится.

Он покачал головой:

— Не обращай внимания, милая. Я болтаю вздор, как мне не стыдно. Продолжим? Нам нужны прохладные светлые оттенки. Выбери два, дорогая. Чем больше оттенков, тем естественней результат. Возьмем оттенки посветлее. Особенно для лета. Как бы выгоревшие на солнце. Еле заметно, но выгоревшие.

Джейн наклонилась к таблице цветов.

— В старшей школе, летом, я прочесывала перекись водорода через волосы, а потом шла на солнце, — она посмотрела на побледневшего Ангела. — Неудачный способ, да?

— Да, милочка, не лучший. Ну, что тебе нравится?

Джейн снова посмотрела на образцы. Провела по ним рукой — интересно, волосы настоящие?

— Мне вроде нравится этот, — нервно сказала она. — И этот.

— «Карамель»! И «Сливочный крем»! — Ангел сгреб Джейн в охапку так, что почти оторвал от пола, и опустил, держа ее за плечи. — О, милая, ты хочешь драмы! И ты так права! Легкие оттенки? — он шлепнул себя по щеке. — Как мне не стыдно. Что я говорю? — он сделал глубокий вдох, закрыл глаза и резко выдохнул. — Мы сделаем ломтики.

— Ломтики? — Джейн попыталась представить ломтики карамели и сливочного крема. Они красят ей волосы или делают конфету?

— Да-да, ломтики! Никаких легких оттенков. Всплески цвета. Потрясающе. Шик и блеск. Ломтики на макушке и по бокам, самые светлые у лица, менее заметные сзади. Я уже вижу тебя.

Он отпустил ее и встал в позу, одна рука упирается в бок, другая поднята в воздух:

— Посмотри на меня. Вот он я, крашеный, и горжусь этим! О, милочка, — драма.

— Драма, — Джейн закрыла глаза и отдалась на волю судьбы. — Ну, ладно. Как… как скажешь…

Мэрион Романовски поливала красные и белые герани, которые она высадила во двор, и тут из дома вынырнул Джон, неся три из пяти новых чемоданов. Она моргнула, решив, что против солнца плохо видит, а потом сказала медленно и отчетливо:

— Боже… правый.

Джон поставил чемоданы и повернулся кругом, чтобы тетушка смогла его рассмотреть.

Он знал, как выглядит: шесть футов и шесть дюймов, двести сорок фунтов чистой, неподдельной чудачины.

Он решил надеть новые коричневые, слегка коротковатые брюки со стрелками, которые дополняла рубашка с короткими рукавами в розово-коричневую клеточку, застегнутая на все пуговицы. На черном ремне красовалась пряжка в виде серебряной подковы с лошадиной головой. На ногах — дешевые коричневые мокасины и белые носки.

На нос он нацепил пластиковые очки в черной оправе, с изолентой на переносице, а густые черные волосы намазал какой-то жирной штукой, которую нашел в тетушкиной ванной, прилизал и расчесал на пробор.

Он надел было коричневый в розовую крапинку галстук-бабочку, но решил, что это перебор, поэтому бабочка лежала в кармане на случай, если он передумает.

Тетушка по-прежнему стояла с открытым ртом, затапливая герань из шланга.

— Здрасьте, мэм, — прогнусавил Джон, растягивая слова, и заулыбался. — Я профессор Романовски. Здесь проводят Шестую ежегодную интеллектуальную конференцию? Я забронировал люкс. Только для некурящих, само собой. Я надеюсь, у вас мыло без запаха? Аллергия, понимаете ли. Я посмотрел по Интернету, количество пыльцы в Нью-Джерси приемлемо, и я привез ингаляторы, но из-за мыла с запахом у меня вырабатывается больше слизи.

Тетушка выключила шланг, прикрыла рукой рот — глаза навыкате, плечи сотрясаются. Она издала несколько невнятных звуков, потом не выдержала и разразилась хохотом.

— Ты… Ты что, так и скажешь? — выдавила она сквозь смех. — Ингаляторы? Вырабатывается слизь? Ох, Джон, нет.

— Слишком?

— Ты перешел все границы еще до того, как открыл рот, — тетушка Мэрион покачала головой. — Серьезно, Джон, ты переборщил. Сенатор Харрисон тебя не узнает, не свяжет твое имя с Мэри-Джо. Я сама-то еле тебя узнаю. Так что эти штаны, эта рубашка — и слизь — должны исчезнуть.

— У меня есть вязаная жилетка, я могу надеть ее поверх рубашки, — предложил Джон, взяв один из чемоданов. — Она такая, вся в клеточку. Ну, знаешь, похожа на большой носок в ромбик.

— Только попробуй, — тетушка Мэрион ткнула в него пальцем. — Ну-ка топай обратно в дом и показывай все, что собрал. Потому что ты кое-что забыл, племянничек. Ты не сложен как чудак. Посмотри на свои руки. Сплошные мышцы. Ну и волосы, конечно. А эти плечи? Тело выдает, что ты тренируешься каждый день. Чудаки не занимаются спортом, Джон. В этом я уверена. У тебя не появятся мускулы от печатания на клавиатуре или передвижения шахматных фигурок. Только круглый дурак не опознает в тебе фальшивку, как только ты появишься в этом ужасном купальном костюме.

Джон посмотрел на свои руки и вздохнул.

— Ты правда считаешь, что я хватил выше крыши?

— Выше крыши, выше гор, выше луны, — сказала тетушка, подталкивая его к двери. — Ты забавлялся, Джон Патрик, а я отошла в сторонку и дала тебе поиграть, ведь это отвлекло тебя от сенатора Харрисона и Мэри-Джо. Но сейчас пора вмешаться.

— Я это делаю ради страны, которая заслуживает лучшего, чем ублюдок Харрисон. Мэри-Джо тут ни при чем.

— Ври себе, Джон Патрик, но мне врать не надо. Джон подобрал чемоданы, зная, что теперь тетушку ничем не убедить.

— Хотя бы очки я могу оставить? — спросил он, пока тетушка толкала его к двери.

— Если снимешь изоленту, то да, — ответила она строго и убежденно.

— А волосы?

Тетушка Мэрион закатила глаза.

— Хорошо, оставь волосы и очки. Ты выглядишь, как цыганский вариант Кларка Кента, что не так уж и плохо. Но этой рубашки, штанов и белых носков быть не должно. Особенно белых носков. Ты можешь пожертвовать новую одежду в приют для бездомных чудаков или отдать хозяину «кролика». Тебе нужна маскировка, а не маскарадный костюм. Это конференция, а не вечеринка на День Всех Святых. Ты можешь быть скучным, занудным и безобидным безо всей этой чепухи.

— Да, мэм, — сказал Джон, а тетушка занялась его чемоданами. — Мне надо выехать через двадцать минут. В одиннадцать я встречаюсь в Вашингтоне со своей спутницей.

— Да, и если ты не хочешь, чтобы она сбежала с воплями ужаса, я все тебе перепакую.

— Ты умеешь испортить все удовольствие, тетушка.

— Кто-то должен за тобой присмотреть, Джон Патрик, — она сняла с него очки и стала разматывать изоленту. — Кто-то должен.

Глава 3

Джейн точно знала, что когда-то нервничала сильнее, чем сейчас, но не могла вспомнить, когда и почему.

Она так волновалась, что уже открыла рот, чтобы позвать Молли — та шла к своему «мерседесу», припаркованному в запрещенном месте, собираясь уехать на еженедельный сеанс в салоне. Джейн осталась у большого окна «Тэйлорс Эскорте», пойманная, словно в капкан.

Молли, как всегда эффектно, всего лишь несколько минут назад устроила перед владелицей агентства Имоджен потрясающее представление в стиле «Я женщина», заставив Джейн вопить.

Джейн тихонько проблеяла, зная, что Молли не отступится, пока она не ответит.

— Что за жалкий писк? Правда, Имоджен? Вопи, Джейни. Ты женщина и должна вопить.

Ну, она и завопила. Вроде того. И Молли, наконец довольная, бросила ее и поехала к Рафаэлю, а Имоджен разговаривала сейчас по телефону с клиентом.

Была суббота, день открытия конференции в Нью-Джерси. Через два дня Молли возьмет на себя детский сад, который будет работать только до вечера вторника, а потом закроется на двенадцать дней. Два дня с Молли во главе. Что может натворить даже такая легкомысленная кузина, чтобы за два коротких дня разрушить шесть лет тяжелого труда?

Желудок Джейн сжался.

Все-таки ни разу в жизни она так сильно не нервничала.

По крайней мере, выглядит она хорошо. Молли так и сказала, а это кое-что значит — пройти сложнейший тест Молли на внешний вид.

На ней была короткая юбка в цветочек и мягкая светло-зеленая безрукавка, которая едва доходила до пупка. Маленькие узкие сандалии из самой мягкой кожи на свете. На шее золотая цепочка, плетение колосом, еще одна обвивает правое запястье, третья — на щиколотке. Неброско, зато «богато выглядит», как сказала Молли.

Молли даже отобрала у нее часы с крокодиловым ремешком и большим круглым циферблатом с секундной стрелкой — водонепроницаемые, клеенепроницаемые и почти полностью пластиковые, они так подходили для детского сада — и заменила их четырнадцатью каратами позолоченного серебра. Джейн казалось, что на запястье почти ничего нет. И выглядели они дорогими.

Но главное — волосы. Сказочная работа Ангела и эти «ломтики» заставляли Джейн глядеться в каждое зеркало. В зеркала на стене, зеркальце над кроватками в детском уголке, зеркало в машине — даже в окно эскортного агентства.

Ей нравилось, как волосы покачивались при каждом движении. Ей нравилось убирать их за уши, когда она наклонялась к малышам, чтобы поменять пеленки. И особенно ей нравились цвета. Карамель и сливочный крем. Пряди обоих цветов, смешанные с ее непримечательными волосами, — и все смотрится совсем по-другому, лицо выглядит совсем иначе. Карамель и сливочный крем. Кто же знал, что может сотворить цвет. Ангел, очевидно.

А еще макияж. Как только Ангел закончил работу, он проводил ее в уединенный кабинет макияжа и передал на попечение Иветт, еще одного мастера цвета. Теперь у Джейн было полно косметики. Иветт все подобрала и научила, как этим пользоваться, чтобы выглядеть «естественно». Удивительно, сколько косметики нужно, чтобы выглядеть «естественно».

Но Джейн потренировалась, и ей пришлось признать, что затраченное время того стоило.

Она была вылощена и накрашена, подстрижена и стилизована, напудрена и напомажена, одета с головы до ног в повседневную одежду, хотя цена этой одежды была далеко не повседневной.

Доспехи. Вот что это такое. Защитные доспехи, ведь она шла на битву, чтобы сразить злодея сенатора Харрисона и вернуться домой с трофеем — «планами крупной шишки».

Может, Джейн волновалась из-за задания? Нет. Не по-настоящему. Во-первых, необязательно добиваться успеха, нужно просто попробовать, чтобы Молли была довольна. Во вторых, она хороший собеседник, и люди ей всегда доверялись, открывали самые сокровенные тайны — хотела она их слушать или нет.

Пугал ее Джон Романовски.

Пугал, хотя Молли и ее подруга Имоджен повторяли, что Романовски нужна просто спутница, так как все приедут парами — вроде Ноева ковчега, сказала Молли. Он не ждет ничего другого. Никаких шашней. Никакого тисканья. Отдельные комнаты. Только деловые отношения.

Снова и снова они успокаивали ее. Самый обычный бизнес. А что, агентство Имоджен только для этой конференции подобрало пары пяти гостям.

Почему же она так волнуется? Может, среди рутинной жизни она не перестала мечтать о приключении, о прекрасном принце, который однажды должен прискакать на холеном белом жеребце (хорошо, приехать на «БМВ») и увезти ее? Она все еще лелеет романтические фантазии, верит в сказки? Неужели она действительно надеется где-то в глубине души, что эта неделя окажется волшебной?

Она и правда такая дурочка? Может, карамель и сливочный крем просочились в голову и мозги стали слащавыми?

Все возможно.

Или, может, просто сказываются восемьдесят детей пять дней в неделю, десять часов в день. Наверное, надо перестать показывать впечатлительным детишкам мультики про Золушку и Спящую красавицу.

Итак, никакого Прекрасного Принца. Просто мужчина. И, как всякий мужчина, он опаздывает.

Джейн еще раз взглянула на свои новые часы — ей пришлось смотреть искоса, чтобы увидеть маленькие золотые стрелки на перламутровом циферблате — и снова выглянула на улицу. Так и есть, он опаздывает. На целых сорок минут. Так опаздывает, что даже Молли, которой не терпелось поглядеть на него, должна была уехать. Она не могла пропустить еженедельный сеанс в салоне. Бог свидетель. Бедняжке пришлось бы целую неделю выглядеть великолепно только на девяносто девять целых и девять десятых процента.