Еще с минуту мы слушали сладкую патриотическую пропаганду, потом экран потемнел, и на нем возникла физиономия Уильяма О'Шонесси, который с торжественным видом приступил к обсуждению содержания записи; на губах его играла самодовольная улыбочка.

Кто-то ударил кулаком по столу с такой силой, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха.

Теперь Билл Магуайр обратился к своей команде.

— Джейми, Чарльз, Гудмэн, Эрик. Нас, друзья мои, поимела чертова шлюшка из захудалой забегаловки. Чтобы через тридцать минут у меня на столе был всем пресс-релизам пресс-релиз. Нет, через двадцать минут. Слушайте меня: это война. И нам нужно серьезно врезать блоггерам-партизанам. Если уж нам погибать, то только в бою, с мечами наголо и высоко поднятой головой. Всем до свидания. — Он захлопнул за собой стеклянную дверь кабинета Эрика. Я представила, как он шагает по студии, полной молчащих сотрудников.

Я негромко всхлипывала, не в силах говорить. Наконец, из трубки послышался голос Чарльза.

— Джейми? Ты тут?

Я с трудом отозвалась:

— Да.

Моя жизнь превратилась в какой-то сюрреалистический ужастик.

Тут заговорил Эрик:

— Джейми, найди компьютер. Нам придется составлять черновой вариант прямо сейчас. Потом им займутся юристы. — Он помедлил, размышляя. — Джейми, твое имя пойдет первым. Ты ведущий продюсер сюжета. Потом Гудмэн, потом я как представитель руководства. Чарльза упоминать не будем. Он ездил туда проверять информацию, но это не его сюжет и никогда не был его.

— Ну уж нет, Эрик, — сказал Чарльз. — Я в этом по уши замешан, я, в конце концов, консультировал Джейми.

— Вот именно, что в конце. Сюжет не твой, а наш. Мы трое породили это чудовище. Ты просто помогал. На пресс-релизе твоего имени не будет. Если можно чью-то карьеру спасти, мы так и сделаем.

Так вот Чарльза и не бросили львам на съедение.

— Давай-ка не заходить слишком далеко, Эрик, — сказал Гудмэн. — Я на этом канале двадцать пять лет. Я не допущу, чтобы эта история погубила четверть века отличной работы.

— Гудмэн, сядь. Она-таки погубит четверть века отличной работы. Привыкай. Единственное утешение, что мы с Джейми вляпались в это вместе с тобой; может, это смягчит…

— Еще чего, — звенящим от напряжения голосом отозвался Гудмэн. — Я только дважды с ней встречался, и я…

— Только не разыгрывай тут все эти штучки с бедным невинным ведущим, Гудмэн. Все мы это утке видели; сейчас ты тут будешь изображать, что всю информацию изучал твой продюсер, а ты ничего не знал.

— Ну, всю информацию и правда я изучала, — самоубийственно признала я.

— Вот, видишь, она сама сказала, — вставил Гудмэн. Слизняк. Десять лет я на него пахала ради того, чтобы он выглядел лучше и умнее, чем на самом деле. Такого я от него не ожидала. Мне стало жарко, и я сорвала свитер.

— Помолчи, Гудмэн. Мы все в одной лодке, — уверенно сказал Эрик. — Все трое.

— Но расследование-то проверял я, Эрик, — вставил Чарльз. — Тогда уж четверо…

— Хватит, Чарльз! — заорал Эрик. — Кого можно не впутать, того я не стану впутывать. Нам грозит катастрофа, и я не хочу губить тех, кого можно спасти.

Питер погладил меня по спине. Кажется, я даже к нему прислонилась. Он не знал, что сказать, да и что сделать тоже. Он просто начал обмахивать меня желтой атласной подушкой.

Эрик начал сначала:

— Джейми, я сижу тут за компьютером, и я хочу, чтобы ты вспомнила по порядку все свои действия в этом кошмаре с Терезой, с самого начала.

Я сглотнула несколько раз подряд, чтобы успокоить желудок. Питер прижал к моему лбу холодный стакан с имбирным элем и помассировал шею сзади.

— Джейми, что было сначала? Ее адвокат Леон Розенберг позвонил нам и сказал, что она готова с нами поговорить, или ты ездила в Перл, пытаясь уговорить ее самостоятельно? Я уже не помню, он устраивал интервью или я тебя послал ее обхаживать? — Эрик остановился. — Джейми? Ты меня слушаешь?

— Я… я не могу, Эрик…

— Джейми. Держись, девочка. У нас семнадцать минут на то, чтобы с этим разобраться. Ну, вспоминай же, не так это сложно.

— Да нет, Эрик, не в этом дело. — Сейчас меня стошнит! — Я… Я… Извини…

— Джейми!

Я прижала к лицу леопардовую подушку. Перелезая через журнальный столик, я опять потеряла равновесие, но удержалась и не влетела в комнату с гостями, в очередной раз демонстрируя свою неуклюжесть. Питер обежал вокруг стола и схватил меня за локоть, но я его оттолкнула. Все и так было паршиво, я не хотела, чтобы в довершение меня еще и стошнило на него. Мне хотелось умереть. Всю следующую неделю эта история будет занимать первые страницы газет, каналу придет конец, Гудмэн лишится должности ведущего, я потеряю работу и репутацию. Всю мою жизнь на меня будут указывать со словами: «Вон она, та, которая поверила байкам официантки насчет…»

При кабинете Тома ванной не было, я чуть не влетела в шкаф с его папками, слишком резко распахнув дверь, и еще крепче прижала к лицу леопардовую подушку.

— Детские вниз по коридору, — сказал Питер, дернув меня за рукав, — там наверняка есть ванная.

Я еще раз стукнула его по руке, но он не отставал. Тогда я побежала по коридору, не отрывая руку от стены, чтобы сохранять равновесие. Я сунулась еще в одну дверь. Там была кладовая с бельем. Я уже чувствовала во рту вкус сандвича с помидором, который съела за чаем. Через несколько секунд меня стошнит прямо на прекрасный ковер в коридоре Сюзанны на глазах у всех светских дам с их отделанными ракушками зубочистками.

Я бросилась к последней двери в конце коридора. Дверная ручка застряла, хоть и не была заперта, но Питер шагнул вперед и толкнул ее со всей силы. Наконец-то детская. Кроватка в виде кролика, детская каталка, тоже с кроликом, сервант с серебряными чашками. Я огляделась в поисках двери в ванную. Посмотрела направо. Ничего. Посмотрела налево. Кое-что. Кое-что ужасное.

На полу лежала женщина; юбка ее задралась до живота, изящные ноги были подняты кверху буквой «у», пурпурные крокодиловые туфли на шпильках смотрели в потолок; руки она раскинула по сторонам. Между ног у нее была голова мужчины. Он лихорадочно лакомился добычей, словно африканский лев, только что поймавший зебру. Он стоял на коленях, отставив зад, но на нем, слава богу, были черные костюмные брюки. Полы крахмальной рубашки в желтую полоску вылезли из брюк, пиджак валялся на полу. Женщина стонала:

— Да, да, еще! — Вдруг она схватила его за волосы на затылке, еще выше подняла бедра в воздух и прижала его голову к себе. При этом она несколько раз ударила правой рукой об пол.

— Да! Да, Филип, вот так!

Филип? Мой Филип? А это ведь Сюзаннины любимые туфли, из пурпурной крокодиловой кожи!


Глава 32

Безумная жизнь

Скажем так, после этой истории я не очень-то ждала Филипа дома. А еще через неделю меня уволили.

Моя работа, цель всех моих устремлений, подкреплявшая мою самооценку, в одну минуту была потеряна. Столько возможностей возрождения, обновления и вдохновения были потеряны, стоило мне совершить всего лишь один промах.

Эрик отчаянно старался спасти меня и всех нас, но наш корабль слишком быстро набирал воду. После невероятного выступления Терезы мы еще несколько дней держались, пытаясь найти объяснения, которые заставили бы публику и, что важнее, наших коллег понять ситуацию. Мы ее проверяли: она показывала нам квитанции, а голос мужчины в записях, которые она принесла, был очень похож на Хартли. Два вызывающих доверие эксперта подтвердили, что это его голос.

Но она врала напропалую. Откуда нам было знать? Мы не хотели, чтобы нам сочувствовали, чтобы нас жалели; мы хотели, чтобы люди поняли, в каком контексте мы приняли решение показать передачу. Но, в конечном счете, публика прицепилась к одному факту: журналисты Эн-би-эс купились на фальшивку, и обвела нас вокруг пальца Будро. Она надула даже прожженного Леона Розенберга. Эн-би-эс был самым влиятельным каналом на телевидении, и люди радовались нашему падению, плясали на наших могилах. Все это было просто отвратительно.

Когда стервятники окружили Билла Магуайра, он сражался храбро. Сражался за свою собственную шкуру. «Всегда верен», ага, как же. Он заявил налетевшим, репортерам, что он виноват и допустил ошибку, прося прощения на весь эфир. Но винил он себя совсем в другом; он сказал, что отстранился от производства сюжета, что был занят общим контролем над программами и оставил проверку фактов по сюжету с Терезой Будро другим. Объяснив, что он не раз просил нас все проверить и раскопать ее прошлое, он заявил, что сам ничего не знал, и тем самым сохранил свою работу. Публике его слова казались правдоподобными, по крайней мере, тем, кто не был знаком со средствами массовой информации: он ведь был президент отдела новостей, в конце концов. Президенты не забивают себе голову деталями производства, верно? Только специалисты знают, как это все обстоит на самом деле.

И как мне было отнестись к этому предательству? Попытаться оправдать его? Попытаться понять? Отметить, как далеко Магуайр ушел от трущоб Гэри в штате Индиана, как будто его с трудом завоеванное положение позволяло ему предавать коллег? Что мне, простить его, потому что он черный и вырос в нищете? Мне наплевать было, где он вырос и белый он или черный; главное, что он, паршивец, спрятался при малейшей опасности, хотя обещал меня поддержать. Рэмбо бросил нас в беде. Ему сообщили все факты, и Магуайр, бывший морской пехотинец, человек, отвечавший за все, решил пустить сюжет в эфир и налил себе чертов бокальчик виски.

А когда мое бешенство утихло, на меня навалилось чувство вины, заставив приглядеться к ситуации повнимательнее. Я поняла, что Магуайру вовсе не обязательно страдать вместе с нами, если можно доказать свою непричастность. Меня переполнял гнев, и я то и дело меняла свой взгляд на события. В конце концов, Билл Магуайр сохранил свое место, пообещав внимательнее следить за продюсерами и создать группу по реорганизации процесса проверки фактов на телеканале.

А что Гудмэн? Человек, на которого я работала десять лет, помогая ему лучше выглядеть и казаться умнее, чем он есть? Я правила его сценарии, придавала блеск вопросам, которые он задавал, пудрила ему лоб, когда он покрывался потом, и приглаживала его жесткие волосы. А он в решающий момент тоже заявил, что не в курсе дела. Объявил, что ведущие новостей столько путешествуют, что просто не могут уследить за всеми сюжетами, которые они освещают, не могут нести ответственность за подготовительную работу, за исследования. На то и нужны продюсеры, которые проверяют факты.

Так что хотя Гудмэна и не оставили в покое, карьера его не погибла. Ему сделали выговор, сняли с «Вечера новостей», но дали свою команду для часовых документальных передач. Он, вообще-то, этого и хотел; он много лет пытался вырваться из жерновов «Вечера новостей» и получить свое подразделение, чтобы более глубоко, в часовом формате, освещать серьезные проблемы. Так что «наказание» вышло то еще.

В итоге пострадали, прежде всего, продюсеры. Эрик, верный себе, был со мной до конца. Впрочем, хоть я и не хочу умалять его верность, я не уверена, что у него был выбор. Нас с ним попросили подать в отставку, поскольку мы предали доверие публики. Пусть даже мы не могли этого знать, не могли себе такого представить.

Через две недели после того, как интервью вышло в эфир, я сидела в коридоре у кабинета Магуайра. С момента передачи «Новостей и фактов» он вел переговоры о моей судьбе со своим боссом, председателем компании, владевшей Эн-би-эс. Их совет директоров требовал крови, надеясь спасти свою репутацию и не потерять клиентов в других издательских и кабельных компаниях из-за фиаско с Терезой Будро на Эн-би-эс — своей главной жемчужине.

Магуайр пригласил меня к себе, и я сразу все поняла.

— Джейми, не буду с тобой юлить, перейдем сразу к делу. Я встретился с советом директоров компании. Нам придется тебя уволить, с сегодняшнего дня. Конечно, выходное пособие…

Я лишилась дара речи. Оглядев комнату, я не заметила, чтобы и он паковал вещички. Похоже, маленькие люди теряют работу, а большие шишки остаются в безопасности. Не мы первые, не мы последние.

— Выходное пособие? Вот так, значит, дело обстоит? Я проработала здесь десять лет, и мы переходим к выходному пособию уже во втором предложении?

— Джейми, не надо делать ситуацию еще более некрасивой, чем она есть.

— Билл, я не сделала ничего плохого. Я почти всю жизнь здесь проработала, я сделала здесь карьеру. Это… это нечестно. Откуда мне было знать, что меня намеренно обманут сумасшедшие, решившие отомстить всему телеканалу. Они целились в руководство, а не в такую мелкую сошку, как я.