довольно пугающее авокадо – с учетом обстоятельств – очень зубастое.

Изображения вышли довольно сюрреалистичными и весьма в стиле Мэн Рэя, но мы

решили, что экзаменационная доска не готова к "пациенту химиотерапии, изображающему

большие фрукты". Вместо этого Ава разрешила мне разместить их в моем новом блоге, где я

экспериментирую с разными стилями фотографии. Это всего лишь начало, но я в восторге. Мне

всѐ ещѐ хочется быть частью этого сумасшедшего мира искусства, с которым я столкнулась, но на

этот раз я сама буду решать, что красиво, а что нет. Однажды у меня будет выставка в Нью-Йорке.

И я хочу, чтобы на еѐ открытии Ава была со мной.

Потому что происходящее с ней сейчас – лишь краткий эпизод в еѐ жизни, который

подходит к концу. Вот что мы говорим сами себе. Вот во что мы должны верить.

Глава 40.

В пятницу – последний сеанс радиотерапии. Ава планирует пойти вместе с Джесси,

который остался в городе специально, чтобы поддержать свою девушку на этом завершающем

этапе. Я практически не общалась с сестрой в последние дни, потому что она почти всѐ время

проводит у Ника дома вместе с Джесси, или они отправляются вдвоѐм на свои обжимательные

свидания, или Ава утаскивает Джесси в кинотеатр на просмотр старых фильмов, знакомя его со

своими любимыми звѐздами экрана.

Я думаю, что их отношения и дальше будут такими же, как сейчас. Конечно, Джесси

вернѐтся в Корнуэлл, но они снова смогут нормально общаться на расстоянии, как обычно. Если

предположить, что результаты лечения и обследования будут именно такими, как нам хотелось

бы, то можно сказать, что лечение завершено. Если Ава попадает в 90% счастливчиков. Это ведь

действительно большое число, 90%. Полагаю, попавшие в оставшиеся 10% должны проходить

через все эти мучения заново, и я даже не хочу думать о том, что такое может произойти с нами.

Но 10% это крошечная часть. Вот что я продолжаю твердить сама себе.

Разумеется, дома мы не обсуждаем эти 10%. Но кое-что изменилось. Мы не говорим об

этом между собой. Мы знаем, что каждый думает и волнуется об этом, и каким-то образом мы

поддерживаем друг друга, ведя разговоры о совершенно других вещах. Но никто больше не

замыкается в себе. С тех пор, как я вернулась из Нью-Йорка, мама с папой окружают меня заботой

и вниманием. Так что теперь мы очень много общаемся. О нашей поездке на каникулах. О моѐм

новом блоге. О школьных делах. О папиных идеях для исторической программы и его шансах

однажды получить работу телеведущего. О том, как здорово он смотрелся бы в своей шляпе...

К счастью, когда разговор заходит о шляпе, они смеются. Надеюсь, у меня не отсудят

большую сумму денег, потому что я, правда, обязана купить папе новую шляпу.

Я собираюсь выяснить это, потому что в конце недели звонит Фрэнки и предлагает

встретиться в офисе субботним утром. Я согласна. Если у неѐ есть плохие новости, которые

сложно объяснить, предпочитаю узнать все при личной встрече.

Так что в субботу я тащусь на Шарлотт-стрит в Сохо, где находится офис Модел Сити.

Фрэнки приводит меня в кафешку в шикарном отеле неподалеку, чтобы мы могли поболтать в

неформальной обстановке. Я просто сижу, пока она делает заказ на беглом итальянском и

умудряется отправить пять сообщений со своего айфона, объясняя мне сложившуюся ситуацию.

Если сложить воедино бурлящую энергию Фрэнки и моего папы, наверняка можно получить

небольшой ядерный взрыв.

– Рудольф уже успокоился? – спрашиваю я.

– Неа, – улыбается она. – Но он известен своей злопамятностью.

– А что насчѐт судебного иска?

Она удивленно смотрит на меня.

– Что?

– Он сказал, что подаст на меня в суд.

– Ой, ну ты и глупышка! Да, тебе не заплатят, но он не собирается с тобой судиться.

Рудольф не стал бы подавать в суд на шестнадцатилетнего подростка. Кассандра бы его просто

растоптала. Возможно, он запугивал тебя, но это всего лишь темперамент творческого человека.

Он немного грубоват.

Немного грубоват? Если бы учитель так бушевал и угрожал всем вокруг, его бы уволили.

Тогда я вспомнила: это в школе я ученица. А в той студии предполагалось, что я состоявшийся

профессионал. Вы не получите пятьдесят тысяч баксов, если не можете быть терпимы к...

творческим людям.

– А как там Тина? – интересуюсь я. Я последовала совету Фрэнки и удалила все голосовые

сообщения и смски от Тины.

– Она в бешенстве, – отвечает Фрэнки.– Рвѐт и мечет. Она поручилась за тебя, а ты

подмочила ей репутацию. Так не делают.

– Ну да... – говорю я. – Не делают.

На миг меня окатывает страх, но потом я вспоминаю: Тина всегда добивается своего. Она

жѐсткая и она с этим справится. Для меня все позади. Меня действительно уже не волнует еѐ

мнение.

– Но она справится, – Фрэнки словно читает мои мысли.

– Сегодня в агентство пришли две девочки с "Тед".

– "Тед"? Это что?

– Суперкороткая блондинистая стрижка. Это новый образ. Он подходит далеко не каждой.

Честно говоря, одной из тех девушек как раз не идѐт. Нужна правильная форма лица, но если у

тебя такая – ух ты. Об этом все мечтают с момента выхода ролика для журнала i-D. Так что, если

ты хочешь продолжать работать, для тебя есть куча предложений – до тех пор, пока ты в точности

выполняешь все указания. Но я обещаю, что тебе больше не придется натягивать на себя стринги.

– Тебе рассказали о стрингах?

– Оо, да. Стринги популярны.

О боги.

Мы долгое время молчим.

– Так тебе нужна работа? – спрашивает Фрэнки, снова утыкаясь в телефон, безусловно,

отправляет письма очередному випу о чѐм-то экстра важном и срочном.– Потому что, если

откажешься, то есть куча желающих.

Трясу головой. Я думала работе моделью, но мне действительно удается только роль

Королевы Воинов. Если они ищут соблазнительницу, например, то им нужна совсем другая

девушка. Кроме того, мне и так есть о чѐм подумать. Несмотря на это, возможно, это не последняя

наша встреча с Фрэнки.

– Ты знаешь какие-нибудь фотоагентства?

Она удивленно смотрит на меня.

– Ага, кучу. А для чего?

– Да так. Просто... может быть, однажды мне это пригодится.

Фрэнки смеется.

– Для тебя?

– Ага.

Она обдумывает это некоторое время, пока набирает сообщение.

– Здорово. Конечно же. Если надумаешь, звони мне. Оставайся на связи, Тед.

Обещаю ей не пропадать.

После встречи я иду в другое кафе за углом. Ава просила меня присоединиться к ним с

Джесси. Они отмечают первый день абсолютной свободы после еѐ второго этапа лечения. Я

согласилась выпить с ними горячего шоколада. Но они, наверное, где-то застряли, потому что я

опаздываю на десять минут и не обнаруживаю их присутствия.

– Тед?

Страшно знакомый голос. Прямо у меня перед носом – голова с растрепанными волосами,

очки и забрызганная краской куртка. Каждая деталь одежды в краске... Мне начинает казаться, что

он специально так делает.

– Ник?

– Ты здесь сестру свою ждѐшь? – спрашивает он.

– Угу.

Он кивает.

– Присаживайся. Если не возражаешь. А я жду Джесси. Это какое-то недоразумение,

наверное.

Он умудрился занять круглый столик у окна. Это лучшее место в зале, и было бы довольно

глупо идти куда-то ещѐ, поэтому я неловко присаживаюсь рядом с ним. Мы оба пялимся в окно,

не произнося ни слова, если не считать мой заказ горячего шоколада, когда подходит официантка.

Проходит пять минут. Затем десять. Видимо, губы Авы ещѐ больше потрескались от внимания

Джесси. Наверное, эта парочка потеряла счѐт времени. Я мечтаю об их появлении. Уверена, Нику

неприятно сидеть рядом с самой злобной моделью, с которой он когда-либо сталкивался, да и я бы

предпочла быть где угодно, чем рядом с его задумчивым лицом.

Он смотрит на часы. Они у него Диснеевские, с Микки Маусом, у которого руки-стрелки.

Не инкрустированные драгоценными камнями, не дизайнерской работы, чего я могла бы ожидать

от парня, который живѐт практически по соседству с королевой. Он искоса глядит на меня, и я

притворяюсь, что не смотрела на его запястье. Потом я смотрю снова. Руки Микки соединяются,

когда проходит ещѐ пять мучительных минут.

В конце концов, Ник откашливается.

– Слушай, Тед, я знаю, что ты наверняка обо мне думаешь.

Я выпучиваю на него глаза. Я действительно думала, что мне очень нравятся его часы. Но

суть не в этом.

– Нет. Речь о том, что ты обо мне думаешь? – поправляю я его. – Не переживай. Ты

выразился предельно ясно.

Он снова откашливается.

– Эм, Ава рассказала мне о фотосессии. Я полагал, что ты вернѐшься по своему

съѐмочному графику, а не... как вышло. И она сказала, что ты оказалась там в первую очередь из-

за неѐ.

– Серьѐзно?

– Ага. А ещѐ, что она всѐ время подталкивала тебя на совершение этих безумных

поступков, и теперь ей жаль, но ты была такой... поразительной.

– Она так и сказала?

– Да. Она много рассказывает о тебе. Полагаю, это потому... это потому, что я сам

спрашиваю.

Мы долго, очень долго молчим, за это время успевает остыть мой горячий шоколад,

четверо посетителей заходят и уходят из кафе – никто из них не является Авой и Джесси – а я

пытаюсь убедить себя в том, что Ник спрашивал обо мне из простого любопытства, насколько же

я злобное существо. А не по какой-то другой причине. И в его глазах сейчас светится отвращение,

а не... не что-либо ещѐ, что я даже не осмеливаюсь вообразить, потому что моѐ сердце

выскакивает из груди при мысли об этом. Я могу испытывать ненависть к Нику Споуку, но моѐ

сердце – нет. Моѐ сердце представляет себе каждую чѐрточку его лица, его волос, его одежды,

голоса, даже то, как он небрежно произносит слова, вопреки всем моим попыткам успокоить

беспокойный орган.

– И, полагаю, я всѐ спрашивал и спрашивал о тебе, потому что... ты обворожительна, Тед.

Я хочу сказать, что красивые девушки обычно ужасно скучные, но ты даже и не представляешь,

насколько ты великолепна. И как только я подумал, что всѐ налаживается, ты улетаешь в Нью-

Йорк, такая же скучная, как и подавляющее большинство. Но ты сбежала. Почему?

Я практически уверена, что, если попробую сейчас что-то сказать, не смогу произнести ни

звука. Мозг пытается переварить слишком много информации, в том числе "красивая" и

"великолепная". От парня, чья мать ежедневно работает с супермоделями. Однако дар речи всѐ-

таки каким-то образом возвращается ко мне. Не красноречие, но все же хоть что-то.

– Я просто не могла этим заниматься. И... из-за тебя. Ты сказал мне, что я нужна Аве.

Ник вздрагивает от воспоминания.

Он склоняется в мою сторону. Смотрит на мои губы. Наверное, у меня на них пена от

горячего шоколада или ещѐ что-то, но я не могу пошевелить даже пальцем, чтобы привести себя в

порядок.

– Я был идиотом, – бормочет Ник. – А ты – самая...

Затем его губы накрывают мои, и всѐ моѐ тело воспламеняется. Это продолжается совсем

недолго, потому как Ник встревожено отстраняется, чтобы посмотреть на мою реакцию. Но мои

глаза сейчас отлично говорят за меня. Так что он придвигается обратно, нежно сжимает моѐ лицо

в ладонях и продлевает начатое. Так долго, что к тому моменту, когда мы отрываемся друг от

друга, рядом с нашим столиком обнаруживаются Ава с Джесси, наблюдающие и критикующие

нашу технику.

– Никогда не понимал, как это делают люди в очках, – серьѐзно произносит Джесси.

– Они не запотевают?

– Захлопнись, мальчик-сѐрфер, – ворчит Ник, отодвигаясь обратно на своѐ сиденье.