Джоан Вулф - Обман

— Я не хочу в Грейстоун-Эбби, — сказала я, чувствуя, как по щекам текут слезы, и отчаянно моргая, чтобы их остановить — Я хочу домой.

— Полезайте-ка наверх, — сказал Пэдди таким мягким голосом, что у меня чуть сердце не разорвалось, и, приподняв меня, усадил в фаэтон. Тут же следом за мной на сиденье забралась и Луиза.

Я нашарила рукой вожжи и вдруг засомневалась, что смогу удержать лошадей на дороге.

— Подожди минутку, Кейт, — сказала кузина. — Пэдди сейчас как раз привязывает свою лошадь к задку фаэтона. Он сам отвезет нас в Харли-Холл.

Я не стала возражать. Потеснившись, мы втроем уселись на сиденье, рассчитанном на двоих. Пэдди тронул лошадей, и через какое-то время фаэтон остановился у главной лестницы дома сэра Барбери.

Неподалеку я увидела Адриана, который, стоя на посыпанной гравием дорожке, беседовал с Ричардом Беллертоном. Когда мы подъехали, муж, увидев нас, спросил:

— Что-нибудь случилось?

Стиснутая между Луизой и Пэдди, я не успела ответить, но это сделала за меня кузина.

— Мы посетили могилу отца Кейт, — сказала она, — и ваша жена немного расстроилась.

— А, — понимающе кивнул Адриан. — Позвольте, я помогу вам сойти, Луиза.

Когда место Луизы на сиденье освободилось, я переместилась на него. Затем Адриан протянул свои сильные руки ко мне. Я оперлась ладонями о его плечи, и он, словно пушинку, снял меня с фаэтона, пронес по воздуху и мягко поставил на землю. Вдруг я с отчаянием почувствовала, что вот-вот зарыдаю.

— О Адриан, — произнесла я, и голос мой задрожал. — О Адриан.

Не говоря ни слова, муж снова взял меня на руки, словно ребенка, и понес вверх по лестнице, ведущей в Харли-Холл. Я зарылась лицом в его плечо, чтобы никто не видел моих слез. Дверь нам открыл дворецкий — я слышала его голос. Потом я почувствовала, что Адриан снова поднимается по лестнице, слегка наклоняется, чтобы открыть какую-то дверь, и мы наконец оказались в комнате. Муж ногой захлопнул дверь, подошел к креслу-качалке, стоявшему у камина, и осторожно опустился в него, держа меня на коленях.

— Все в порядке, милая, — мягко сказал он, — теперь можешь плакать.

И я заплакала — навзрыд, так, как не плакала до этого никогда в жизни. Адриан осторожно обнимал меня, пока не иссякли мои слезы и силы. Немного успокоившись, я слушала ровное биение его сердца, чувствовала силу его рук, нежно баюкающих меня, и проникалась сладостным ощущением, что я наконец-то дома.

— Прости меня, — сказала я все еще слегка дрожащим голосом. — Не знаю, что со мной случилось. Я никогда раньше так не плакала.

— Ты не должна извиняться за свои слезы, Кейт.

— Слезами делу не поможешь, — возразила я. — От плача только силы теряешь.

— Это правда.

— Конечно, правда.

Мы немного помолчали, а потом я сказала:

— А вот ты, наверное, никогда не плачешь, Адриан.

Я почувствовала, как грудь моего мужа высоко поднялась, а затем опустилась — он глубоко вздохнул раз, потом другой, а потом совершенно неожиданно для меня медленно, с усилием выговаривая слова, спросил:

— А ты знаешь, Кейт, скольких я убил во время моего знаменитого рейда?

Я была настолько поражена столь резкой сменой темы разговора, что невольно подняла голову и заглянула ему в лицо.

— Наверное, там погибли многие. Ведь ты смял весь левый фланг французов.

На лице Адриана появилось странное, напряженное выражение, и тут только до меня стал доходить глубокий смысл сказанной им фразы. «А ты знаешь, скольких я убил» — ведь он сказал именно так.

— Ты хочешь сказать, что потерял много своих, Адриан? — шепотом спросила я.

— Это я принял решение пройти рейдом далеко за позиции британских войск. Именно я решил захватить пушки. А когда мы возвращались, на нас из засады напала рота французских уланов, и мы понесли тяжелые потери.

Лицо Адриана было необычно мрачным и унылым. Мне ужасно не нравилось, когда я видела у него такое выражение, и потому я решила его подбодрить:

— Никто не считает, что в этом твоя вина, Адриан.

Муж нетерпеливо тряхнул головой: он явно хотел услышать от меня не это. Я провела пальцами по его бровям, пытаясь разгладить небольшую морщинку, появившуюся на переносице, и одновременно гадая, что толкнуло его на такую откровенность. Тем временем Адриан начал тихонько раскачивать кресло-качалку, в котором мы сидели, и я снова прильнула к нему.

— Когда схватка наконец закончилась, — заговорил он через некоторое время глухим, напряженным голосом, — я решил проехаться по полю боя, чтобы посмотреть, не осталось ли там раненых, которым еще можно хоть чем-то помочь. То, что я увидел, невозможно описать. Там лежали тысячи мертвых вперемешку с тысячами раненых, которые, агонизируя, взывали о помощи. Это было все равно, что заглянуть в ад, Кейт. — Губы Адриана нежно поцеловали меня в макушку, мои волосы затрепетали от его дыхания. — И ты знаешь, я заплакал. У меня так лились слезы, что я почти ничего перед собой не видел.

Наше кресло продолжало медленно, ритмично раскачиваться, а я, прижавшись к такому сильному, такому теплому телу мужа, размышляла над его словами.

— Так что, как видишь, я тоже иногда плачу, Кейт, — подытожил он. — И я вовсе не стыжусь этого. И тебе тоже не следует стыдиться слез, когда ты плачешь, вспоминая об отце. — Взяв меня пальцем за подбородок, он приподнял мою голову и заглянул мне в глаза. — Есть вещи, которые вполне заслуживают такого выражения эмоций.

Адриан был человеком необычайной душевной щедрости. Глядя ему в глаза, я едва не сказала ему, что люблю его всем сердцем. Не знаю, что удержало меня от этого. Впрочем, нет, знаю — это была гордость.

Тем не менее я поняла, что когда-нибудь неизбежно настанет день, когда я все же скажу ему это, хотя сейчас я и заставила себя промолчать.

— Спасибо. Адриан, — сказала я и снова положила голову ему на грудь. — Благодаря тебе я почувствовала себя значительно лучше.

Адриан, продолжавший раскачивать кресло-качалку, ничего на это не ответил.

Пятницу ознаменовал просто чудесный рассвет, который обещал еще один ясный, солнечный день. Это означало, что главный приз разыграют в идеальных погодных условиях и, следовательно, дорожка будет в прекрасном состоянии. Когда мы с Луизой отправились в Ньюмаркет, на небе не было почти ни облачка. Всю дорогу мы любовались вишневыми деревьями вдоль дороги, которые были покрыты, словно снегом, белыми цветами, и колокольчиками и фиалками, пестревшими на травянистой обочине.

Наш фаэтон спокойно катил вперед. Луиза весело болтала, из чего я сделала вывод, что Пэдди не стал ей рассказывать о том, какое дело ему предстояло. Я старательно отвечала на вопросы кузины, но душа была, что называется, не на месте — слишком уж хорошо я помнила, что произошло в последний раз, когда кто-то рискнул проверить, действительно ли Алькасар и есть тот самый жеребец, который на самом деле принадлежал лорду Стейду.

«Господи, сделай так, чтобы с Пэдди ничего не случилось, — молилась я про себя. — Пожалуйста, пусть с ним ничего не случится».

На ипподроме было все так же людно. Разговор шел о предстоящих скачках и о шансах Кестл-Рука. Трехлеток Стейда был несомненным фаворитом, а это означало, что складывалась именно такая ситуация, когда кто-то из «жучков» мог попытаться каким-то образом подпортить лошадь и повлиять на результат. Как ни сильно я ненавидела Стейда, мне не хотелось, чтобы что-нибудь случилось с животным, и я искренне надеялась, что в последние двадцать четыре часа перед скачкой за фаворитом будут как следует приглядывать.

Все утро я искала Стейда, но увидела его лишь после того, как закончился второй заезд — он стоял рядом с сэром Барбери. Одновременно со мной его заметил Гарри, который постоянно находился рядом с нашим фаэтоном, хотя многочисленные новые друзья, которых он успел приобрести за последние два дня, то и дело пытались утащить его с собой.

— Вон он, ублюдок, — пробормотал он.

— Что-то я до сих пор не видела Пэдди, — заметила Луиза.

Мы с Гарри переглянулись, затем младший брат Адриана небрежно бросил:

— Вчера он что-то говорил мне насчет того, что с утра собирается поехать посмотреть какую-то лошадь.

— О Боже! — заволновалась Луиза. — Надеюсь, он вернется вовремя, чтобы успеть посмотреть, как будет разыгрываться главный приз.

— Ты рассуждаешь как заправский завсегдатай ипподрома, — сказала я и заставила себя рассмеяться. — Тот, кто тебя не знает, ни за что не поверил бы, что ты на скачках в первый раз.

— Мне здесь действительно интересно, — отозвалась Луиза с довольным видом.

— Вы что-нибудь выиграли, Луиза? — поинтересовался Гарри.

Кузина отрицательно покачала головой:

— Я не делала ставок.

Внезапно мне стало стыдно. Я поняла, что Луиза скорее всего не играла по той простой причине, что у нее совсем не было денег. Я собиралась разделить с ней свое содержание, но не смогла этого сделать, поскольку за один вечер все спустила в злополучном игорном заведении.

— Что, обанкротились, как мы с Кейт? — сочувственно спросил Гарри.

К моему удивлению, Луиза сделала головой отрицательный жест.

— Я почти не трогала содержание, которое выплатил мне лорд Грейстоун, — сказала она. — Просто мне кажется, что это глупо — ставить деньги на лошадей.

«Итак, Адриан снова пришел на помощь», — подумала я.

— Если бы люди не делали ставок, не было бы никаких скачек, — заявил Гарри.

— К сожалению, это правда, — вздохнула я.

Мое внимание привлек человек, который, сидя верхом на гнедой чистокровной кобыле, осторожно пробирался сквозь толпу.

— Посмотри-ка вон на ту кобылку, Гарри, — не удержалась я. — Она чем-то напоминает мне Эльзу.

Гарри в ответ пробурчал что-то нечленораздельное.

— Надеюсь, Эльза не слишком плохо себя чувствует в тесном лондонском стойле, — с беспокойством сказала я.

— Не слишком плохо! — взвился Гарри. — Я слышал, как перед отъездом вы инструктировали конюхов. «И обязательно водите ее по часу в поводу не меньше трех раз в день, Джорджи, — засюсюкал он, пытаясь имитировать мой голос. — И не забывайте давать ей ее лакомства». — Гарри негодующе фыркнул. — Да если конюхи будут выполнять все ваши распоряжения насчет Эльзы и инструкции Адриана по поводу Эвклида, то у них не останется времени, чтобы бросить хотя бы охапку сена другим лошадям.

Выслушав эту шутливую тираду, я нехотя улыбнулась.

— А вот и Адриан, — сказал Гарри.

Мы все разом повернулись, чтобы посмотреть на моего мужа, который, сидя верхом на гнедом мерине, пробирался к нам сквозь толпу.

Кестл-Рук выиграл главный приз. В какой-то момент, когда управлявший им жокей попытался выйти вперед по внутренней стороне дорожки, он чуть не столкнулся с лавиной других лошадей, тоже пытавшихся срезать угол, но жокей сумел придержать фаворита, и Кестл-Рук обошел всех остальных по внешней стороне дорожки. Когда это произошло, у тысяч зрителей вырвался громкий вздох облегчения — большинству из них уже казалось, что плакали их денежки. Выйдя на свободное пространство, Кестл-Рук резко прибавил в скорости.

Зрелище было великолепное. Темно-гнедой трехлеток мощными скачками словно пожирал дорожку, обходя своих соперников с такой легкостью, словно они стояли на месте. За одну восьмую мили до конца дистанции он захватил лидерство и финишировал на десять корпусов впереди лошади, которая пришла второй.

Пока я наблюдала за заездом, по спине у меня буквально бегали мурашки от восторга. Большинство зрителей тоже ликовало, видя, что фаворит одерживает верх.

— Здорово! — воскликнул Адриан и, повернувшись ко мне, посмотрел на меня сверкающими глазами. — Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное, Кейт?

В ответ я лишь отрицательно покачала головой — такого не видела не только я, но и, пожалуй, никто из зрителей ипподрома.

Под рукоплескания зрителей жокей провел победителя вдоль трибун по направлению к старту. Владельца лошади, маркиза Стейдского, невозможно было рассмотреть в толпе восторженных любителей скачек, в едином порыве вскочивших на ноги.

«Ну что ж, — мрачно подумала я, — пусть поблаженствует в лучах славы — очень скоро ему придется окунуться физиономией в грязь».

К концу дня Луиза всерьез забеспокоилась по поводу отсутствия Пэдди. Что касается меня, то я была не просто обеспокоена, а по-настоящему напугана мыслями о том, что все пошло не так, как мы рассчитали, и в результате произошло что-то ужасное. Когда Пэдди наконец появился, добрая половина зрителей уже разъехалась. Мы с Луизой были так рады его видеть, что, торопясь поскорее обнять его, едва не свалились с фаэтона.

Пэдди рассказал Луизе чудесную и, главное, весьма правдоподобную историю о том, как он осматривал одну лошадь и едва не купил ее. После этого Гарри оттащил его от фаэтона, чтобы поговорить наедине. Глаза мои были прикованы к их лицам, и, когда я увидела, как губы Гарри растягиваются в улыбке, мне стало ясно, что все прошло как надо и что Шон опознал в жеребце, выдаваемом за Алькасара, Финна Мак-Кула.