Оливия потянула на себя верхний ящик стола. Увидев, что он заперт, она вытащила из пучка волос шпильку. Опустить язычок замка оказалось совсем несложно. Этот талант был знаком внимания со стороны школы машинописи, где она сидела слева от будущей виконтессы и справа от бывшей воровки-карманницы, Лайлы, твердо уверенной в том, что ни одну девушку не должен останавливать замок. Секретари – интересный народ.

В ящике оказалось несколько гроссбухов. Сняв очки, из-за которых надписи порой расплывались перед глазами, Оливия обнаружила в гроссбухах записи о доходах с поместий герцога. К августу 1884 года заметки стали неразборчивыми, в сентябре того же года они прекратились.

Вспомнив, в чем дело, Оливия отшатнулась от стола. В августе у Марвика умерла жена. А вскоре после этого он узнал, как она предавала его.

Оливия пододвинула к себе книгу. Как и фотографии мест преступлений, которые печатают в газетах, почерк герцога обладал каким-то патологическим притяжением. Вот здесь его рука дрожит от горя. А вот тут его горе потемнело, искривилось и превратилось во что-то столь ужасное, из-за чего его перо вскоре замолчало навсегда.

Боже! Так, выходит, он – человек! И что из этого? Он – чудовищный человек, она не станет его жалеть.

Оливия перешла к следующему ящику, в котором лежал целый набор сдвоенных папок. В них она обнаружила наброски речей, протоколы заседаний парламента, заметки о дебатах в палате общин и палате лордов.

Просматривая их в поисках имени Бертрама, Оливия почувствовала, что ее любопытство невольно усиливается. Именно так ведутся политические дела? Документы, лежавшие перед нею, были историей сорванных переговоров, проницательности, которую погубила коррупция, несговорчивости предполагаемых союзников. Эти бумаги рассказывали не о кукловоде, а о человеке, который боролся за компромиссы, прибегал к изящной и бесстрастной риторике (Оливия просматривала черновик одной из наиболее известных речей Марвика, в которой тот говорил о важности начального образования), помогавшей ему убедить остальных в справедливости своих доводов.

Эти записи принадлежали идеалисту.

Она отбросила их от себя, словно они горели.

В последнем ящике Оливия нашла тонкую пачку личной переписки – это было уже кое-что. Сердце подскочило в груди, когда она увидела подпись Бертрама, но уже через мгновение Оливия с отвращением бросила письмо – это была всего лишь благодарность за обед. Следующее послание оказалось небрежно написанным черновиком, касающимся…

Оливия тихо вскрикнула. Любовное письмо!

«Ломаю голову над тем, как преодолеть размолвку между нами. Поверь мне, Маргарет, ты ошибаешься, считая, что ты мне безразлична.

Представляя свою жизнь, я вижу, что ты находишься в ее центре. А без тебя я вижу только поверженный рай – пустой, несовершенный, испорченный…»

Внезапно любопытство Оливии взбунтовалось. Она бросила письмо. К Бертраму это никакого отношения не имеет. Она не низкая женщина, которая для развлечения сует нос в чужие дела.

Или все же она именно такая? Иногда, в последнее время, Оливии казалось, что она постепенно теряет себя, свои убеждения, которые она так лелеяла: «я невинна; я ошибаюсь; я не заслуживаю ничего такого». Но вместо этого она узнавала о себе много нового – ужасного. Взглянуть только на то, что она причинила Элизабет!

Элизабет Чаддерли вела беспутную жизнь, слишком фамильярно обращалась со слугами и точно не являлась примером сдержанности и добродетели. Однако, несмотря на всю свою легкомысленность, Элизабет была великодушна, задумчива и добра. Она могла бы воспользоваться письмами герцогини, чтобы заставить Марвика поддержать ее брак с его братом. Вместо этого она решила поступить благородно и передать документы герцогу.

И вот Оливия украла несколько из этих писем и сбежала с ними.

Но был ли у нее выбор? Очень долго единственной целью Оливии было спрятаться, сначала – в школе машинописи, потом – заняв место секретаря пожилой вдовы в Брайтоне, и, наконец, что было самым удачным, – поступив на работу к Элизабет.

Но этим летом на вечере в доме Элизабет один из гостей отвел Оливию в сторонку и сказал, что улавливает сходство между нею и портретом, который он видел в кабинете своего друга лорда Бертрама. Оливия поняла, что ей снова пора бежать. Однако она впервые испытала гнев при мысли об этом.

Оливия заставила себя собрать бумаги. Но теперь она просматривала их автоматически, а мысли ее где-то блуждали.

Будучи безрассудной восемнадцатилетней девчонкой, она считала, что Бертрам, которому было уже за сорок и лицо которого кое-где покрылось морщинами, скоро умрет. Через семь лет она поняла, что ошибалась. Он может прожить еще лет сорок. И его мания не исчезала. Само ее существование было для него невыносимым.

Так неужели она должна убегать следующие сорок лет? Неужели у нее так и не появится шанса на нормальную жизнь? Этим летом она впервые подумала о том, что, быть может, ей стоит начать бороться, а не убегать.

Положение противника было много выше ее положения. Бертрам – аристократ, имеющий источники, соответствующие титулу барона. Но он совершил ошибку. Он сговорился с герцогиней Марвик, и она передала его письма дальше. Оливия украла несколько этих писем – одно особенно интересное, в котором он написал герцогине:

«…Что касается этих «досье», как вы их называете, я не могу ничего сделать, разве только высказать свое удивление и отвращение. При мысли о том, что Марвик будет собирать секретную информацию о людях, считающих его своим другом, меня охватывает такое омерзение, описать которое я не способен и вполовину.

Представить себе не могу, какого рода информацию он собрал против меня. Но ради того, чтобы раскрыть этот шпионаж, я с радостью поддержу любые ваши усилия разоблачить его».

Оливия ни на секунду не поверила в то, что досье действительно могло содержать доказательства добродетелей Бертрама. Этот человек был до злобы предан своей власти. Подумать только: когда восемнадцатилетняя девушка предпочла жить своей жизнью вместо того, чтобы прозябать под его ногтем, он отправил убийцу расправиться с нею! Может ли такой человек быть более добродетельным в других своих деяниях? Что бы ни было в этом досье, в нем наверняка есть ключ к тому, чтобы навсегда разоружить его. И она должна разыскать это досье.

В этой куче бумаг его нет. Оливия снова надела очки, при этом у нее подвело живот. Томас Мур прочешет весь город, чтобы найти ее. А ведь слуги обычно судачат, и она прекрасно понимала, как они опишут свою новую экономку. Рыжеволосая, ростом с мужчину? Как только до Мура дойдет хотя бы отзвук эти слухов…

На книжной полке справа не было ничего, кроме папок. Оливия смотрела на них, споря сама с собой. Понадобится очень много времени, чтобы просмотреть их содержимое.

А вот ее время истекает даже сейчас.

Поднявшись со стула, Оливия взяла две папки – столько она могла спрятать в своих юбках. А потом, успокоив себя, направилась к двери. Да, она воровка. Да, она поступает подло. Но, если Мур поймает ее, она умрет.

Глава 4

– Мы здесь все делаем не так! – огрызнулась Полли.

Оливия прикусила язык, чтобы не ответить ей в том же духе. С утра она уже чувствовала себя измученной, в чем не было ничего нового: последние две недели она почти до полуночи читала документы, которые ей каждый день удавалось тайком спрятать в своей комнате. Впрочем, ни один из них не имел отношения к ее делу. Однако, как ни странно, Оливию все больше очаровывали личные записи Марвика.

Марвик пишет – или писал – поразительно. Он делал заметки о каждой прочитанной книге, он записывал свои мысли о всевозможных вещах – о дипломатических кризисах, о сельскохозяйственных изданиях, о природе добра и зла, о качествах великих людей. Он писал как ангел, проявляя такую эрудицию, что Оливия изводилась от зависти. Латынь она изучала всего лишь год, а греческий вообще не учила; порой ночью она задерживалась в библиотеке, пытаясь перевести его цитаты с помощью словаря – просто для того, чтобы доказать себе, что она на это способна.

Чего бы только Оливия не отдала за возможность учиться в Оскбридже! Но она знала, что ни один из университетов не мог бы гарантировать такой способности проникать в суть вещей, какую демонстрировали заметки герцога. И как можно сопоставить эти изящные, удивительные труды с монстром, который прячется наверху в своих покоях? У нее было такое чувство, будто она читает заметки призрака, с которым с радостью встретилась бы, когда он еще был жив.

Это растущее восхищение было извращенным и неприличным. Но она же должна обыскать его кабинет, не так ли? Должна взглянуть на каждый документ, чтобы не пропустить нужный. Таким образом, каждую ночь Оливия бодрствовала до половины третьего, когда просто заставляла себя лечь в постель, а каждое утро, до рассвета, пробиралась в библиотеку, чтобы похитить новую порцию документов.

Оставалось просмотреть всего две папки. В то утро кухарка застала Оливию в тот момент, когда та засовывала их под свой матрас. Кухарка пришла, чтобы обрушить на Оливию список таинственных историй, произошедших в кухне. Пропало пять фунтов трюфелей. Куда они делись? И почему это опять нужно запаивать посуду? Ее же чинили всего месяц назад.

Джонз, с которым Оливия обсудила это за завтраком, не мог ничего объяснить. Похоже, особенно его взволновала пропажа трюфелей, потому что он принялся опрашивать всех, кто работал в кухне. Тем временем Оливия пошла проверить горничных и обнаружила в утренней комнате чудовищную сцену: Полли чистила кремово-розовый ковер чайными листьями. На ворсе уже осталось несколько коричневатых полос.

– Отныне ты будешь использовать для чистки соль, – сказала ей Оливия.

– Соль?!

Оливия не особо хорошо разбиралась в таких вещах, однако это знала совершенно точно.

– Светлые ковры чистят только солью, – твердо сказала она.

Сердито пожав плечами, Полли убрала свою щетку и снова принялась подметать.

– Стой! Не надо втирать чаинки в ворс! Неужели ты не видишь – от них остаются пятна.

Полли опустила швабру.

– Тогда, может, я пойду?

Разбросав повсюду чайную заварку?

– Разумеется, нет, – отрезала Оливия. – Сначала ты соберешь все чайные листья, а затем принесешь соль и почистишь ею ковер.

– Соберу заварку руками?

– Конечно, руками. Иначе пятен станет еще больше.

Сложив руки на груди, Полли мрачно уставилась на нее. Слишком поздно Оливия поняла, что делает то же самое. Когда их глаза встретились, Оливия подумала о том, насколько нелепой должна показаться эта сцена всякому, кто пройдет мимо: горничная и экономка были почти одного возраста, и отличить одну от другой можно было лишь по кольцу с ключами, висевшему на поясе у Оливии.

Верхняя губа Полли насмешливо изогнулась. Она была миловидной девушкой с большими карими глазами и каштановыми волосами – кстати, почему она не носит чепец, как полагается? Эти кудряшки надо прикрыть.

– Вы – ирландка? – спросила Полли.

Этим она, конечно, хочет оскорбить ее. Оливия не переставала удивляться, как примитивно устроен мир: если человек незаконного происхождения, он становится объектом насмешек. А если его происхождение законно, но он родился в «неподобающем месте», то тоже заслуживает презрения.

К счастью для себя, Оливия не вкладывала средства в общепринятые достоинства и добродетель: насколько ей было известно, их, как правило, поддерживают лицемеры. Она вздернула подбородок, понимая, что если отступит хотя бы на дюйм, ей уже не вернуть этого пространства.

– Соль, – повторила она сухо, – тоже хорошо собирает пыль. И не оставляет пятен на ковре.

Полли закатила глаза.

«Мне придется ее уволить». При мысли об этом у Оливии появилось ощущение, будто в животе образовался ледяной шар. Ей казалось, что это неправильно – порушить чью-то жизнь, независимо от того, как этот человек себя ведет, – ради того, чтобы сохранить место, на котором она все равно не останется.

Сверху раздался грохот. Полли подняла голову, и Оливия возблагодарила бога за то, что их беседа прервалась, пусть и временно.

Грохот раздался снова, и на этот раз он был еще сильнее. На люстре задрожали хрустальные подвески.

Может, в дом ворвалось стадо слонов?

Повернувшись, Оливия направилась в холл, где обнаружила остальных горничных, лакея и кухаркиных помощниц, – она-то сама что здесь делает? – которые смотрели на потолок.

– Что это? – спросила Оливия.

Позади нее раздался сдавленный смех. Полли шла следом за ней.

– Это его светлость!

Отличная шутка. Оливия хотела разубедить ее, но ее перебили другие горничные.

– Как раз сверху находятся его покои, – сказала Дорис. Эта худощавая горничная с кроличьим личиком понравилась Оливии, потому что была более склонна к мечтаниям, чем к мятежу.