В четырёх стенах я буквально схожу с ума. И если бы уже не планировала убийство, то после двух с лишним недель, проведённых взаперти в хижине, точно бы всерьёз о нем задумалась. Хотя мне в целом нравится компания Рейза, и я приняла тот факт, что не все бандиты безжалостные чудовища вроде Иса и Винсента, я готова вернуться… к своей жизни… к Мэддену.

После того как несколько дней назад я увидела его, смогла прикоснуться к нему, обнять, поцеловать, ласкать и любить его, я без тени сомнения поняла, где моё место. Рядом с ним. Мэдден пробуждает меня к жизни, придаёт мне уверенности и дарит беспредельное счастье, о котором я и не мечтала. После всего, что мне пришлось пережить за последние несколько лет, я этого заслуживаю и готова сделать все, что угодно, чтобы вернуть его.

Тяжело вздохнув, хоть этого никто и не услышит, я отбрасываю в сторону многочисленные одеяла, надеваю на майку, в которой спала, флисовое худи и натягиваю леггинсы, которых у меня тут две пары, и я их периодически меняю. Хорошенько утеплившись и набравшись храбрости, выхожу в гостиную и замираю перед открывшейся мне сценой.

Рейз, который с самого первого дня нашего знакомства всегда был в чёрном, одет в узкие синие джинсы и клетчатую фланелевую рубашку, из-под которой выглядывает белая футболка с длинным рукавом, а на ногах сильно поношенные простые ботинки. Он стоит и ждёт, когда утренняя порция кофе закончит литься в кофеварку. Я не знаю, что мне делать: таращиться на него, потому что лишь теперь, когда он не выглядит, как наёмный убийца, я осознаю, насколько он привлекателен, или рассмеяться над тем,  как нелепо он выглядит в роли лесоруба.

Почувствовав моё присутствие, он оборачивается, смотрит туда, где я замерла на полушаге, и хмурит брови.

— Что-то не так?

— С этим нарядом? Ты сегодня пойдёшь валить лес? — дразню я, подходя к нему.

Он оглядывает свою одежду, будто не понимает, что она совсем не похожа на ту, что он обычно носит, потом опять смотрит на меня, глупо ухмыляясь одними уголками губ:

— Я не собираюсь валить лес, kotyonok, но я рад, что тебе нравится мой наряд. Утром мне нужно съездить в город и кое-что подготовить к нашему быстро приближающемуся «событию», — голос Рейза становится более серьёзным по мере того, как с его лица исчезает улыбка.

От этих слов у меня в желудке завязывается тугой узел, и я хватаю свою кружку.

— Вчера вечером, когда ты уже спала, мне позвонили, — продолжает он после короткой паузы, пристально глядя мне в глаза. — Три дня. До этого времени еще многое нужно сделать, но через три дня все будет кончено… так или иначе.

Я так ждала этих новостей. Наконец-то. Вот я и узнала точную дату. Свет в конце тоннеля. Но что-то не так. Совсем не так.

— Это ведь хорошие новости, да? — спрашиваю я, надеясь, что непонятное бурление у меня внутри — это лишь реакция на то, что уже через несколько дней я направлю на человека пистолет и нажму на курок. И, честно говоря, сомневаюсь, что после этого буду испытывать сильные угрызения совести. — Мы вернёмся к нашей прежней жизни, а все это останется позади.

На какую-то долю секунды он колеблется, но я успеваю это заметить. Выдавив из себя натянутую улыбку, он кивает и наполняет свой термос, а после отходит в сторону, чтобы я смогла проделать то же самое.

— Да, все это останется позади, — повторяет он мои слова, но когда Рейз их произносит, от них веет бедой.

Я не отвечаю, потому что мой мозг начинает бешено работать, неожиданно изводя себя мыслями о любом возможном исходе этой ситуации, которая, наконец, разрешится через три дня. Как бы сильно не хотелось это признавать, но мне стало слишком уютно в этом созданном мной фальшивом мирке «нормального» Рейза и, возможно, я стала слишком доверять этому человеку, о котором только думаю, что хорошо знаю его.

Когда он, отвезя Мэддена, куда бы то ни было, появился поздно вечером в субботу, было заметно, что его что-то тревожит и, вместо того чтобы в ответ на мои требования рассказать, что же случилось, он отвлёк меня историей о своей покойной жене. Рейз понимал, что я проглочу наживку, что захочу узнать о ней больше и забуду о том, что его в действительности так разозлило, когда он разъярённо вытаскивал папки из сейфа и с ожесточением стучал пальцами по клавиатуре ноутбука. Если произошло что-то, что вдруг напомнило ему о ней, то все равно это не объясняет подобного поведения. Никакие документы, никакие компьютеры ее не вернут, значит, очевидно, он преследовал какие-то другие цели.

— Ты собираешься наливать себе кофе или будешь пить его прямо из носика? — произносит он низким голосом.

Это пугает меня, стремительно вырывая из хлынувших потоком пугающих мыслей, и я вздрагиваю, расплёскивая вокруг кофейника обжигающе горячую воду. Моментально ощутив на запястье и предплечье жгучую боль, я отпускаю ручку, и стекло разбивается на полу на тысячи мелких осколков. Я падаю на колени и хватаюсь за горло. Не могу дышать, тьма возвращается.


— Сегодня вечером отец придёт на ужин. Надеюсь, ты приготовишь что-нибудь из того, что он любит, — вернувшись вечером с работы и переступив через порог, заявил Ис. — Он придёт минут через десять-пятнадцать.

Стоя на кухне перед раковиной, я изобразила на лице улыбку и сглотнула подступившую к горлу изжогу, появляющуюся у меня всегда при упоминании имени свёкра, затем обернулась, чтобы поприветствовать мужа.

— Ну конечно. Вырезка будет готова через полчаса, а к ней уже готовы ризотто с чесноком и тушёные цуккини. Ты предпочитаешь, чтобы я поужинала с вами, или мне поесть потом?

Пожалуйста, скажи «потом». Пожалуйста, скажи «потом».

— Он просил тебя присоединиться к нам, — подойдя ко мне, гордо заявил Ис, а потом поцеловал, источая гнилостный запах сигарет. — Я же говорил тебе, что он придёт и, наконец, заметит то, что вижу я. — Он просунул руку мне под рубашку и ущипнул за сосок так, что из глаз брызнули слезы. — А теперь иди и приведи в порядок лицо, и надень что-нибудь пристойное. Если сегодня вечером ты ему понравишься, уверен, он вернёт тебе это сторицей.

Я поторопилась укрыться в ванной комнате. Это единственное место в доме, где я чувствовала некое подобие покоя. Естественно, я не была столь наивна, чтобы полагать, что меня защитит хлипкая деревянная дверь, если муж захочет туда войти, но обычно Ис позволял мне побыть там одной хотя бы несколько секунд. Быстро почистив зубы и причесавшись, я подправила макияж и отважилась пройти в гардеробную, чтобы подобрать «что-нибудь пристойное».

Едва застегнув на блузке последнюю пуговицу, я услышала, как открылась и закрылась входная дверь, а потом до меня донёсся голос свёкра:

— Что за вонь! Здесь что-то сгорело. Ты вроде говорил, что эта сучка умеет готовить.

Ис что-то забормотал в ответ, но что именно, я не смогла разобрать, зато отчётливо расслышала следующие слова его отца:

— Я же говорил тебе, что она просто никчёмная американская мандавошка, но тебе застила глаза ее девственная кровавая киска. Надо было убить ее сразу, когда ты о ней рассказал, и заставить тебя жениться на той невесте, которую я сам для тебя выбрал. Может, тогда все бы и забыли, что ты ублюдок.

И тут началось самое интересное.

Притворившись, будто ничего не слышала, я выплыла из спальни и как положено поздоровалась:

— Добрый вечер, Винсент, — вежливо выдавила я, целуя его в обе щеки. — Я так рада, что вы пришли к нам на ужин.

Не потрудившись ответить, Винсент довольно долго, заставляя меня чувствовать себя неловко, таращился на мою грудь, а потом, рявкнув, потребовал себе выпить, что я немедленно побежала исполнять.

Остаток вечера проходил примерно также. Пока Винсент с Исом разговаривали о «делах», я прилежно ждала следующих указаний. В основном на меня не обращали никакого внимания, чему я, честно говоря, была очень рада, потому что иначе пришлось бы терпеть постоянные издёвки и оскорбления. И когда они оба подчистили свои тарелки от поданной мною еды, я приняла это за добрый знак, что еда им понравилась, потому что, упаси их бог, когда-нибудь меня похвалить.

Убрав со стола посуду, я подала им кофе и десерт, но по глупости совершенно позабыла, они любят разный кофе: Винсент пьёт его без молока с двумя кусочками сахара. Сделав первый глоток сладкой жидкости, свёкор выплюнул его так, что брызги разлетелись по всему столу, а после швырнул в меня чашку, обжигая кипятком руки, шею и грудь.

— Долбанная тупая шлюха! Хотела отравить меня этим дерьмом? — завопил Винсент, резко вскакивая со стула и глядя на меня, как на последнюю шваль.

«Нет, но как я только не догадалась».

Копируя отца, Ис подскочил и отбросил свою салфетку на стол:

— Брайли, какого хера ты творишь? Ты такая тупая, что даже не можешь запомнить, что отец пьёт чёрный кофе? — принялся ругаться он, одновременно помогая Винсенту оттирать темно-коричневые пятнышки, усыпавшие рубашку. — Гляди, что ты наделала! Теперь эту рубашку можно только выбросить.

Никому в голову не пришло спросить, как себя чувствую я, когда на моей бледной коже начали проступать красные пузыри, а после того как Ис, беспрестанно глубочайше извиняясь, проводил своего папочку до двери, он вернулся на кухню, чтобы как следует меня наказать. Когда я на следующее утро проснулась, небольшие ожоги от кофе выглядели как детский лепет по сравнению со спиной и внутренней частью бёдер.

Уже позже мне пришлось перенести не одну пластическую операцию по пересадке кожи в тех местах, где муж, используя только зажигалку и именные запонки, клеймил меня своими инициалами, не пропуская ни одного миллиметра в самых интимных местах.


Бьющий прямо в лицо поток холодной воды вырывает меня из воспоминаний, и, чтобы спастись от ледяной струи, я отворачиваюсь, моргаю, открываю глаза и отчаянно озираюсь. Первым делом я встречаюсь с встревоженным взглядом Рейза, и тогда на меня накатывает огромная волна облегчения.

— Как ты, kotyonok?... что с тобой,… что это было,… я на минуту подумал, что потерял тебя.

Слова и вопросы, едва не перерастая в истерику, сыплются как из ведра, превращаясь, кажется, в одно длинное предложение.

— Нормально, — отвечаю я, стуча зубами. — Мне холодно.

Когда он отворачивается, чтобы сделать воду потеплей, я про себя улыбаюсь и думаю, как же хорошо, что сегодня утром не прострелила бойлер.

— Так лучше? — спрашивает он, глядя на меня через плечо.

Я коротко киваю в ответ.

— Прости, но у меня никак не получалось привести тебя в чувства, и я подумал, что ты поранишь себя. Ты все рвала на себе свитер, глубоко царапала ногтями тело, рыдала и повторяла, что тебе очень жаль.

Я опускаю глаза на своё полностью одетое в вымокшую до нитки одежду тело и с усмешкой думаю о нелепости собственной жизни.

— Просто плохие воспоминания, — со слабой улыбкой говорю я. — Дай мне пару минут, чтобы прийти в себя.

Рейз кивает, а потом берет мою руку, без слов показывая, что он все еще на моей стороне. Резко откинувшись назад, я тут же чувствую удар головой о бортик ванны, закрываю глаза и напоминаю себе о том, что действительно имеет значение. Я в безопасности. Это уже в прошлом. Ис уже в аду. А через три дня там будет и Винсент.


Глава 25.


(Wherever You Go — The Calling)


Мэдден


В часовне, сидя на жесткой неудобной скамье в своем лучшем костюме и потерявшись в море других тёмных одежд и потрясенных лиц, я, отрешившись от заунывного голоса распорядителя похорон, мысленно заново повторяю череду невероятных событий, произошедших за последние полторы недели. Похищение Блейк. Признание Эмерсон. Тайная поездка, организованная русским гангстером. А теперь и смерть Эмерсон.

Кажется, будто я жил наполовину нормальной жизнью, а потом вдруг проснулся в альтернативной вселенной, где происходит такой ужас, которого я себе не мог даже вообразить. Но, посмотрев украдкой налево, туда где сидят мои родители и брат, а потом вперед через ряд туда, где, тесно прижавшись друг к дружке, ютятся родители Эмерсон, к сожалению, вынужден признать, что теперь это моя реальность. И я не представляю, каким образом это остановить.

Наши дела и так были дерьмовыми: Блейк, находящаяся между двумя соперничающими мафиозными кланами, ФБР, Служба федеральных маршалов, казалось бы, куда уж хуже, но нет, все запуталось еще больше в субботу вечером, когда родители Эмерсон нашли в ее доме предсмертную записку, в которой говорилось, что она не может жить после того, как испортила жизнь стольким людям, и в частности мне. Поначалу, когда Истон сообщил мне, что произошло, я не поверил. Хоть и нехорошо так говорить, но я считал, что Эмерсон слишком любит себя, чтобы решиться на самоубийство, и полагал, что это лишь уловка, чтобы привлечь внимание и вызвать у меня жалость.