— Но мы ничего не знаем наверняка.

— Милая, — в голосе графини слышалась досада, — несмотря на все недостатки моего воспитания, ты выросла рассудительной, умной, практичной, совсем как твоя мать. Я тобой горжусь. — Она приподняла лицо Кэтлин за подбородок и заглянула в глаза, совсем как в детстве. — Дитя мое, жизнь не дает нам никаких гарантий, только в любви и надежде находим мы поддержку. — И вновь открыв зонтик, добавила: — Конечно, было бы лучше получить знамение, что проклятия больше нет.

— Что за знамение? — встрепенулась Кэтлин.

— Не знаю, трудно сказать. Знамение может быть каким угодно, но мы наверняка поймем, что это оно, когда увидим.

Впереди показался просвет, и женщины вышли на пересечение двух аллей. Графиня огляделась.

— Посмотри-ка туда, — сложила она зонтик и указала им в конец боковой аллеи, уходившей в правую часть сада. — Вот оно, знамение!

Кэтлин повернула голову — клумбы, на которых еще несколько дней назад увядали последние летние цветы, теперь горели на солнце ярким весенним разноцветьем. Она подумала, что недавно уже его видела.

— Весенние цветы распустились в преддверии осени, — восхищенно заметила бабушка. — Это ли не знак свыше, дорогая?

— Их всего-навсего принесли из теплицы, бабушка.

— Дорогая, знак знаку рознь. Некоторые посылаются нам свыше, чтобы поведать о конце родового проклятия, другие оставляют мужчины для женщин, которых любят. На твоем месте я бы считала, что этот знак — то и другое.

Графиня Дамливи ободряюще улыбнулась и добавила:

— Иди, Оливер, наверное, уже тебя заждался.

— Вы действительно думаете, что он в безопасности? — нерешительно спросила Кэтлин.

— Да. Иди же!

С гулко бьющимся сердцем Кэтлин поспешила к цветнику. Беспорядочно посаженные нарциссы, тюльпаны, анемоны, гиацинты, карликовые яблоньки и вишенки цвели и благоухали так, словно вопреки законам природы в сад и впрямь чудесным образом вернулась чарующая весенняя пора. Там красовался даже покрытый роскошными цветами рододендрон — вероятно, ради этого весеннего буйства графская теплица была вконец опустошена.

Над разноцветьем маячила знакомая высокая фигура — не замечая Кэтлин, Оливер озабоченно осматривал все это великолепие, будто раздумывал, не дополнить ли его чем-нибудь еще.

— Оливер, — позвала она. Не сказать ли ему, что она знает, откуда взялись цветы?

Его лицо светилось радостью, и это тоже было похоже на чудо.

— Кейт! Вы только взгляните, какая красота! — воскликнул граф.

— Да, очень красиво, — ответила она, пряча улыбку.

— Где это видано, чтобы первоцветы распускались в это время года? — продолжал удивляться граф с такой искренностью, что Кэтлин мысленно восхитилась его талантом к лицедейству. — Это настоящее…

— Чудо? — перебила она.

— Да, чудо тоже, но я хотел сказать — знамение.

— Вот как? И что же оно означает? — с невинным видом спросила Кэтлин. — Что мы одним махом перенесемся из осени в весну?

— Вовсе нет, — осторожно подбирая слова, возразил Оливер. — На мой взгляд, это знак того, что действие проклятия закончилось.

— Почему вы так решили?

— Видите ли, мы с Малькольмом нашли упоминания о проклятии в некоторых старинных документах, где говорилось о знамении, которое будет означать его конец, — с серьезным видом сказал Оливер. — Я думаю, что вновь распустившийся цветник и есть такой знак.

— По-моему, у этого явления нет другого разумного объяснения.

— Нет, — согласился Оливер. — Ничего другого просто не приходит в голову.

Их взгляды встретились.

— Это означает, что проклятие снято, — продолжала Кэтлин.

— И теперь ничто не может помешать нам пожениться, — добавил Оливер.

— Ничто, — как эхо отозвалась Кэтлин. Выражение облегчения на его лице сменилось безграничной радостью, и он заключил любимую в объятия.

— Вы уверены? — взволнованно пробормотал он.

— Абсолютно! — ответила она, не сводя с него восторженных глаз.

На его губах заиграла счастливая улыбка.

— Я люблю вас, Кейт, — проговорил он.

— И я вас, Оливер.

— И буду любить до самого последнего дня нашей долгой счастливой жизни, — продолжал он с таким обожанием в синих глазах, что от счастья у Кэтлин чуть не разорвалось сердце. — Мне кажется, я полюбил вас в ту секунду, когда впервые увидел, — вы без сознания лежали на диване.

Кэтлин рассмеялась.

— А я, — сказала она, — полюбила вас в тот момент, когда выдали четыре шиллинга закутанной в поношенный плащ женщине, решив, что она в них больше нуждается. Вы даже пожелали, чтобы они принесли ей больше удачи, чем вам.

— Откуда вы знаете? — прищурился Оливер.

— Мне пора обзавестись новым плащом, — ухмыльнулась она.

— Так это были вы?!

Она кивнула.

— И как, монеты принесли вам удачу?

— Конечно, ведь теперь мы вместе. — Она потянулась к Оливеру и нежно поцеловала его в губы.

И в этот момент Кэтлин всем своим существом ощутила, что проклятие наконец ушло в прошлое, окончательно и бесповоротно. Она даже почувствовала некоторую благодарность за то, что оно привело ее в объятия Оливера, не важно как — стараниями высших сил или бабушки. Она решила, что никогда не расскажет любимому о своих подозрениях по поводу рукотворности знамения.

И еще — такому здравомыслящему, несуеверному человеку, как он, совсем не обязательно рассказывать, что в теплице никогда не выращивали рододендроны.

Эпилог

Весна 1884 года


— Отличный коньяк, — похвалил Уортон, с видом знатока разглядывая напиток в своем бокале. — Не могу поверить, что вы хранили его столько лет.

— А я не могу поверить, что мы за столько лет ни разу не смогли собраться здесь вчетвером, — хмыкнул Кавендиш.

— Когда бы я ни приезжал из Америки, кто-то из вас непременно находился за пределами страны, — заметил Синклер.

— Не хотелось открывать коньяк без вас, друзья, — пояснил Оливер, поднимая бокал. — Пришлось подождать, зато теперь мы сможем вволю наговориться и распить выигранную мной когда-то бутылку.

Они сидели в своем любимом старом клубе. За прошедшие годы он почти не изменился, разве что немного обновилась мебель, поэтому сейчас, когда все четверо, непринужденно переговариваясь, сидели за своим обычным столом, на мгновение могло показаться (если, конечно, не обращать внимания на несколько погрузневшие фигуры и поседевшие волосы), что Оливер только что выиграл то самое знаменитое пари.

— Вдобавок для такого торжественного момента нужен был достойный повод, — продолжил он.

— Думаю, бракосочетание двоих наших детей — вполне достойный повод, — заметил Синклер, — Вот уж чего не ожидал так не ожидал.

— Жизнь полна неожиданностей, друзья, — назидательно произнес Кавендиш, который с годами приобрел некоторую склонность к морализаторству.

— И приключений! — весело добавил Уортон, приветственно подняв свой бокал.

Сами они познали правоту этого умозаключения на собственном опыте — в их жизни хватало всего — и неожиданностей, и приключений. Все четверо друзей добились успеха в коммерческих делах и политике или в том и другом параллельно. Трое англичан сделали отличную карьеру в парламенте. А Синклер стал промышленным магнатом и, обеспечивая рост своего состояния, постоянно заботился и о благосостоянии своих друзей-инвесторов. Что касается личной жизни, то так уж сложилось, что всем довелось познать счастье и горе, невосполнимые потери и великую любовь.

Их жены, несмотря на высокое общественное положение и обремененность домашними обязанностями, тоже добились успеха в жизни. Леди Уортон стала известна на родине и за рубежом как специалист по орхидеям. Леди Кавендиш прославилась как первооткрыватель малой кометы. При этом ее муж никогда не забывал упомянуть, что честь открытия принадлежала бы одной леди Кавендиш, если бы ее не вынудили разделить эту роль со вторым претендентом, имевшим более высокое положение. Миссис Синклер составляла путеводители, которые пользовались большим успехом у путешественников, для чего активно ездила по миру, прихватив с собой супруга.

Кейт же занялась семейными архивами. Ей потребовалось несколько лет на то, чтобы прочесть, изучить и составить каталог содержимого сундуков с чердака Норкрофт-Мэнора и из замка Дамливи. Результатом ее трудов стали два пухлых тома, над третьим она еще продолжала работать. Оливер собирался со временем тоже серьезно заняться этим архивом.

Она никогда не спрашивала у мужа, приложил ли он руку к появлению знамения в саду поместья, но граф подозревал, что она знает правду. Сам же он, при всем своем презрении к суевериям, с облегчением вздыхал, когда проходил очередной год его пребывания на этом свете.

Насколько он знал, никто из домочадцев больше не занимался колдовством. И все же в его жизни присутствовала магия… любви к женщине, которая сделала его жизнь насыщенной и полнокровной.

— Видите тех четверых джентльменов, весело беседующих о чем-то за бутылкой вина? — кивнул на стол в углу комнаты Уортон. — Они вам никого не напоминают?

— Никого, — сказал Кавендиш. — Среди них нет ни одного американца.

Синклер рассмеялся.

— А по-моему, в них есть что-то очень знакомое, — заметил он.

— По нашей традиции положено предложить тост, — вставая, подключился Оливер.

— Прекрасная идея, — похвалил его Уортон и тоже встал. Их примеру последовали и остальные. Уортон поднял бокал. — Предлагаю тост за юных джентльменов за тем столиком. Пусть их дружба всегда будет им опорой и продолжается всю жизнь.

— И пусть судьба пошлет им жен, с которыми они познают настоящее счастье, — чуть подумав, добавил Синклер.

— Дай им Бог терпения, чтобы безропотно принимать испытания, и силы, чтобы сносить удары судьбы, — сказал Кавендиш.

— И еще, — поднял бокал Оливер, — пусть в их жизни не будет места скуке. Я за интересную, нескучную жизнь с приключениями и магией.