Их черные нарукавные повязки символизировали не дань уважения мертвым, а их союз с Князем Тьмы. Их День памяти павших начнется здесь, среди блеска меди и круговерти жезлов, и закончится в другую ночь, совсем скоро, в тайном круге в глубине леса.

Кто-то должен умереть, и тайна, которой владели лишь несколько избранных, останется погребенной в темноте.

На гостевых местах трибуны сияла от самодовольства Мин Атертон. Ей нравилось сидеть там, поглядывая сверху вниз на друзей и недругов. Она именно для этого события купила новое хлопчатобумажное платье и полагала, что крупные лиловые ирисы, разбросанные на груди и боках, придавали ей моложавость. Она немного жалела, что слишком туго затянула пояс на платье – особенно после двух тарелок всяких вкусных пирожков – но мать всегда учила ее, что красота требует жертв.

Ее волосы были только что вымыты, уложены и так налакированы, что не шелохнулись бы и при торнадо, не говоря уж о легком ветерке. Ее прическа походила на лакированный шлем, водруженный поверх ее широкого лица.

Рядом с ней ее муж по-свойски приветствовал членов местного муниципалитета. Мин была довольна тем, каким торжественным и красивым выглядел он в своем светло-желтом костюме. Он начал было спорить по поводу выбранного ею красного галстука, но она его убедила, что на телеэкране это будет выглядеть отлично. Как всегда, он уступил ей.

Мин считала себя безукоризненной женой политического деятеля. Женщина, поддерживающая мужчину. И ей нравилась власть, которую женщина могла тайно проявлять. Она снабжала его сведениями, собираемыми в косметическом салоне, на рынке, в разговорах с соседями через забор и во время благотворительных кулинарных базаров. Частенько, похлопав ее по руке, он говорил, что она лучше информирована, чем ЦРУ.

Она не нуждалась в подслушивающих устройствах или скрытой камере. У нее был нюх на сплетни, как у гончей нюх на кровь. Мин была способна целыми днями жевать сочный кусочек, прежде чем проглотить его.

В конце концов, это было ее право жены мэра – знать все, что следовало знать.

Жадными от любопытства глазами она обвела шумную толпу.

Вот Сью Энн Ридер – уже на шестом месяце беременности, а замужем всего четыре месяца. Этот брак продлится не дольше ее первого супружества.

Пеги Найт покупала своим трем отпрыскам воздушную кукурузу и сладкую вату. Наверняка у них испортятся зубы.

Мици Нобейкер, придерживая на бедре младшего ребенка, целовала своего мужа – «таким интимным поцелуем», – с отвращением подумала Мин – и прямо на улице.

Почувствовав раздражение, она отвернулась, чтобы не видеть не только прилюдное целование взасос, но детей тоже. Всех детей. Вид детей заставлял ее ощущать пустоту внутри себя, несмотря на две проглоченные порции булочек.

Было несправедливо – совершенно неправильно – что все эти молодые бабенки производили потомство, подобно кошкам, каждый год. А ее лоно было больным и бесплодным.

Она ненавидела их всех до одной за их беззаботную плодовитость.

– Хочешь выпить что-нибудь холодного, пока не начнут, Мин?

Атертон положил руку на плечо жены. Мин похлопала ее – большего знака привязнности жене не следует показывать на людях – и улыбнулась ему. – Не откажусь.

«Он любит меня», – подумала она, когда он поспешил за напитком. И кроме него ей не нужно было никого в семье.

С помощью одного из членов муниципалитета Глэдис Финч как президент исторического общества, взобралась на трибуну в своих практичных туфлях. – Отличный день сегодня для празднества. Помните, как лило в прошлом году?

– Слишком тепло.

Глэдис согласно кивнула, но себя чувствовала прекрасно в прохладном легком платье в голубую полоску. – У нашего оркестра есть все шансы победить в этом году.

– Уф. – Мин не одобряла затею нового дирижера разучить с оркестром и играть популярные мелодии вместо американского гимна. Она заметила чету Крэмптонов и помахала им, как ей думалось, царственным жестом. – Люси Крэмптон неважно выглядит.

– Новая диета, – сказала Глэдис, чем вызвала раздражение Мин, так как она должна была бы первой знать об этом.

– А вон и Сара Хьюитт. Вы только посмотрите. – Она поднесла руку в белой перчатке ко рту – не из-за негодования, а чтобы не были слышны слова. – На высоких каблуках и в юбке, едва прикрывающей задницу. Не представляю себе, как ее бедная мать со стыда не сгорит.

– Мэри старалась, как могла.

– Надо было пару раз дать ей хорошего ремня. Посмотри-ка, ведь это же Блейр Кимболл.

– Вот именно. Боже, какой красавчик.

– Думаю, что он приехал из-за того, что у сестры неприятности. Ну а это уж просто позор, – продолжила она, не дав Глэдис вставить слова.—Приводить этих людей прямо сюда.

– Каких людей? – Глэдис посмотрела и увидела чету Ле Бо, идущих с Клер.

– Да ну, Мин.

– А я говорю, что это ненормально. Ты можешь, что угодно говорить, Глэдис Финч, но если бы одному из твоих отпрысков взбрело в голову жениться на такой вот, то ты запела бы по-другому. Я ведь помню, какой был скандал, когда сын Поффенбергеров привез ту девицу из Вьетнама после войны.

– Их старшая дочка – отличная ученица, – сухо промолвила Глэдис.

– Уж, наверняка, ничего особенного. – Мин фыркнула и повернулась к мужу, снова появившемуся на трибуне, – Спасибо, Джеймс, а я как раз показывала Глэдис Блейра Кимболла. Неправда ли, приятно, что он специально приехал на парад?

– Конечно. Как чувствуете себя в такое утро, Глэдис?

– Лучше не бывает. Слышала, что в среду у вас будет большое совещание городского совета. Люди очень беспокоятся из-за того, что теперь за разрешение на вывоз мусора надо платить двадцать пять долларов. Наверняка фирма «Поффенбергер Рефыос» поднимет свои расценки, а из-за этого повысятся налоги.

– Совет и я ищем выход из этого положения. – он вынул очки а протер их. – Лучше покончить с речами, чтобы люди могли любоваться, наконец, своим парадом.

Подойдя к микрофону, он потрогал его, чтобы проверить, как тот работает, и откашлялся. Микрофон издал пронзительный звук, вызвавший всеобщий смех, затем все успокоились и приготовились слушать.

Он говорил о доблести павших, о бедствиях войны, о славе Господа и о славе страны. Среди толпы находились и те, кто про себя улыбался под шум приветственных возгласов и аплодисментов. Про себя они славили своего Господина, упивались мыслями о намеченных жертвах, о сладости мести.

Песнь власти звучала в воздухе. Скоро прольется новая кровь.

Эрни ничего этого не слушал. Он достаточно наслушался мистера Атертона в школе. Вместо этого он стал проталкиваться сквозь толпу, ища Клер.

За ним наблюдали – тщательно, неотрывно, как и все эти последние несколько дней. Так было условлено. И скреплено письменно. Его душа была готова к посвящению.

– Сначала пойдут младшие классы, – объясняла Клер своим друзьям. – Ты не представляешь, какая сейчас там суматоха. Малыши теряют свои перчатки или сапожки. А некоторых тошнит где-нибудь в кустах.

– Звучит увлекательно, – прокомментировала Анжи.

– Заткнись, пресыщенная жительница Нью-Йорка, – сказала Клер и обняла ее за плечо. – Говорят, что школьный оркестр вполне может претендовать на первое место в этом году.

– А как насчет девушек с жезлами? – спросил муж Анжи.

– Их будет множество, Жан-Поль, – уверил его Блейр.—Целый рой цветущих красоток, вышагивающих, высоко поднимая ноги. Будут и девушки с помпонами.

– Вот как.

– Клер чуть было не стала одной из них.

– Блейр, тебе что, жить надоело?

– В самом деле? – Жан-Поль изучающе посмотрел на нее заблестевшими глазами. – Но, та chere amie, ты никогда мне об этом не рассказывала.

– Все потому, что, когда она тренировалась, то поскользнулась о шнурок ботинка.

– Бетти Меснер развязала их, – надулась Клер, вспоминая. – Ты пренебрег ею, и она отыгралась на мне.

– Да. – Блейр усмехнулся. – Были денечки. Ба, привет Энни.

Психованная Энни ликовала. День парада был ее самым любимым днем в году, даже больше, чем Рождество или Пасха. Она уже съела рожок со сладкой виноградной ватой. От этого ее руки стали лиловыми и липкими.

– Я знаю тебя, – сказала она Блейру.

– Конечно. Я Блейр Кимболл.

– Я знаю тебя, – повторила она. – Ты раньше играл в бейсбол в поле. Я часто ходила смотреть. И тебя я тоже знаю, – сказала она Клер.

– Рада тебя видеть, Энни. А некоторые розы уже расцвели, – сказала Клер, вспоминая, что ее отец частенько дарил Энни цветок.

– Розы я больше всего люблю. – Она смотрела на Клер и видела в ее глазах и легкой улыбке Джека Кимболла. – Жаль, что ваш отец умер, – вежливо произнесла она, так как будто это произошло только что.

– Благодарю.

Энни улыбнулась, довольная, что не забыла, как надо правильно вести себя. Затем она взглянула на Анжи. – Вас я тоже знаю. Вы та черная женщина, которая живет у Клер.

– Это моя подруга Анжи и ее муж, Жан-Поль. Они из Нью-Йорка.

– Из Нью-Йорка? – Энни посмотрела на них с большим интересом. – А вы знаете Клиффа Хакстейбла? Он тоже черный и живет в Нью-Йорке. Я вижу его по телевизиру.

– Нет.—Губы Анжи скривились. – Я с ним не знакома.

– Вы можете увидеть его по телевизору. Он носит красивые свитера. Я люблю красивые вещи. – Она стала разглядывать золотое ожерелье Анжи с застежкой в виде головы пантеры. – Где вы это нашли?

– Я, а…– Чувствуя некоторую неловкость, Анжи поднесла руку к ожерелью. – В Нью-Йорке.

– А я нахожу красивые вещи прямо тут. – Она вытянула руку, бренча браслетами. Чтобы спасти подругу, Клер взяла липкую руку Энни и стала восхищаться ее украшениями.

– Они очень красивы. – Заинтригованная, она провела пальцем по серебряному браслету, на котором было выгравировано «К А Р Л И ».

– Вот этот мой любимый. – Она расплылась в улыбке.

«Э Н Н И». Я ношу его каждый день.

– Красивый. – Но лоб у Клер наморщился, когда она стала вспоминать что-то неясное и отдаленное.

– О'кей. Выше головы, – объявил Блейр. – Приближается Королева ферм.

– Я хочу посмотреть! – Энни начала проталкиваться сквозь толпу, чтобы увидеть все поближе, а у Клер все тут же выскочило из головы среди ободряющих криков, несущихся с тротуаров.

Они смотрели на медленно движущийся караван машин с открытым верхом. Слышали буйные возгласы приветствий. Толпа все время двигалась, вставала на носки, выгибалась. Маленьких детей сажали на плечи. Повсюду разносился запах жарящихся сосисок, сладких напитков, кондитерских изделий, детского талька.

Клер услышала в далеке первые звуки медных труб и барабанов. Ее глаза увлажнились.

Девушки в блестящих костюмах крутили сальто вперед и назад, высоко подбрасывая жезлы. Если даже какой-то жезл и падал на асфальт, толпа все равно подбадривала. А позади них и в самой их гуще через городскую площадь торжественным шагом двигались оркестры.

Медь сияла на солнце, в глазах слепило. Трубы, трубы, тромбоны. Сверкали серебром флейты и пикколо. Сквозь грохот музыки слышалось цоканье каблуков по мостовой. Ко всему этому добавлялась волшебная дробь барабанов.

Жан-Поль чуть не упал в обморок, когда трио девушек в коротких блестящих юбочках стремительно исполнило упражнение с белыми парадными ружьями.

Это шла полная надежд молодость перед взорами своих ровесников, родителей, дедушек и бабушек, учителей, как проходила она и раньше в течение многих поколений. Молодые были носителями жизненной энергии города.

Пожилые глядели на них, сознавая это.

Анжи обняла мужа за талию. Она предполагала, что ей это все наскучит и нисколько не тронет. Но она взволновалась. К ее собственному удивлению кровь стала биться под ритм рожков и барабанов. Когда она смотрела, как проходят самые младшие девочки из отряда «Серебряная Звезда», где некоторые были лишь чуть больше своих жезлов, у нее перехватило дыхание.

В этот миг не имело значения, что она здесь посторонняя. «Клер была права, – подумала она. – Хороший парад. Хороший городок». Она повернулась, чтобы заговорить с подругой, и запнулась, увидев Эрни, стоящего позади Клер.

Он поигрывал своим брелком. «И было в его глазах что-то такое, – подумалось Анжи, – что-то такое взрослое и вызывающее беспокойство».

Ей пришла в голову дикая и нелепая мысль, что он сейчас улыбнется и обнажит клыки перед тем, как вонзить их в шею Клер.

Анжи инстинктивно обняла Клер и потянула ее чуть-чуть вперед. Толпа завопила, когда появился оркестр школы Эммитсборо, во всю мощь наяривая мелодию из фильма об Индиане Джонсе. Эрни поднял глаза. Его взгляд нацелился на Анжи. И он улыбнулся. И хотя она видела только белые, ровные зубы, у нее осталось ощущение чего-то зловещего.

После парада Кэму и обоим его помощникам пришлось заняться уличной регулировкой. В южной части города Бад Хьюитт с энтузиазмом дул в полицейский свисток и подавал быстрые команды руками.