Елена Богатырева - Обреченная на счастье

— А зачем вам старая кастрюля? — Задание было настолько странным, что я уже решила, будто Пиратовна надо мной насмехается.

— Не кастрюля, — двинула она навстречу друг другу черными крашеными бровями, и мне показалось, что по кухне разлетелся сноп искр. — Ваза. Зачем? На память о дедушке. Я сама не могу так далеко ехать, а Венерочка к экзаменам готовится, у нее сейчас сессия.

Венерочка — это у нее дочка была такая. Вреднющая, что ее матушка. Только матушка криком брала, а та все тихой сапой делала. Несмотря на то что жила она в нашем доме, ни у кого из сверстников желания общаться с ней не возникало с того еще возраста, когда мы вместе возились в песочнице.

— Ну что? — спросила Пиратовна уже нетерпеливо. — Ты согласна?

— Да, — ответила отчаянная девушка Ал, совершенно не представляя, во что ввязывается.

И вот во время весенних каникул я снарядилась в дорогу. Сказав родителям, что меня пригласила подруга погостить у ее бабушки, я отправилась в путь. Поездом доехала до Самарканда, а дальше решила ехать «стопом». Попутные машины подбирали меня на дороге и мчали вперед, к чокнутому деду со старыми кастрюлями. Правда, до самого Пинджекента никто не ехал, и временами я топала по дороге под палящим солнцем. Несмотря на то что стоял конец марта, солнце пекло как летом.

Когда день стал клониться к вечеру, передо мной образовались небольшие горы. Даже не горы, а так холмы. Ерунда, когда полдня не топаешь по полям и лугам. Или, скажем, когда питаешь склонность к таким видам спорта, как альпинизм. Дорога пошла в гору. Через пятьдесят метров мне стало ясно, что гора эта только с виду такая маленькая, а на самом деле мне вряд ли удастся перебраться через нее до завтрашнего утра.

Еще через сто метров я совершенно обессилела и пала духом, но все-таки продолжала двигаться вперед. Темнота сгущалась. На небе высыпали звезды. Дневное пекло сменял сырой холодный воздух. Я села на камень, поняв, что больше не могу сделать вперед и полшага. Я просто-напросто не могу больше двигать ногами. Совсем. Мне стало так грустно, что я даже собралась заплакать. Что теперь делать? Сидеть вот так на камне всю ночь? Или спуститься в долину, где мигали огоньки редких домиков? Сидеть так становилось страшно, но и спускаться вниз к незнакомым людям тоже было страшно. Я уже достигла определенной грани отчаяния, когда услышала тихое урчание автомобиля. Неужели сюда? Действительно, по горной дорожке ползла вверх машина. Я обрадовалась ей, как астронавт, встретивший в безбрежном пустом и холодном космосе собратьев по разуму, и отчаянно замахала руками. Темная «Волга» осветила меня фарами и остановилась. И самое невероятное, что шофер ехал именно в то местечко, куда шла я.

Через двадцать минут мы подъехали к аулу.

— Ты к кому? — спросил шофер по-узбекски.

Я достала бумажку и прочитала адрес пункта своего конечного назначения, а также начала было читать длинное имя старика с кастрюлями, но шофер сложил почтительно руки ладонями, поклонился и сам с благоговением произнес это длиннющее имя быстро и четко, как молитву. Он в три минуты домчал меня до нужного дома, выскочил и открыл дверцу. Я вышла, а шофер, оставив машину у соседнего дома, растворился в темноте улицы.

Я стояла и не решалась постучать. Черт его знает, сколько сейчас времени, может быть, там все спят. Света не было видно.

Пока я торчала так перед домом и нервно грызла ногти, сзади меня уже несколько минут разглядывал молодой человек года на три старше меня. Он стоял в одних штанах, закатанных до колен, опираясь на лопату. Но я его не видела. Тогда он подкрался сзади, уронил лопату и одновременно и изо всех сил хлопнул в ладоши прямо у моего уха.

Я вскрикнула и, отскочив в сторону, обернулась. Парень расхохотался. Тогда я разозлилась не на шутку и сжала кулаки: мне сейчас только таких сюрпризов недоставало. Но он уже перестал смеяться и во все глаза меня разглядывал:

— Ты к кому? — спросил он по-русски.

Сначала я решила не отвечать ему, но он так мило улыбался, и потом мне ведь не с кем было больше поговорить, и я снова вынула бумажку и принялась медленно читать сложное имя.

— Угу, — сказал он, когда я наконец закончила. А потом хитренько так прищурился и спросил: — А зачем?

— Не твое дело! — заявила я ему прямо.

— Ну тогда стой дальше, — сказал он, развернулся и медленно пошел прочь.

— Эй, — закричала я, — подожди! Ну подожди, пожалуйста. — Я кинулась за ним, потому что он начал растворяться в ночной темноте.

Но не тут-то было. Он исчез, а темнота шипела со всех сторон пугающими звуками и заливала все чернотой — хоть глаз выколи. Неожиданно откуда-то со двора раздался голос с легким завыванием:

— Заче-е-ем прие-е-ехала?

— Ну нужно мне, понимаешь, по делу.

И снова тишина. Понятно, что во дворе можно было спрятаться за каждым кустом, но не искать же мне его всю ночь.

— Ну ладно, скажу. Только ты не думай, что я того, ладно? Я за кастрюлей приехала, тьфу ты, за вазой, будь она трижды неладна.

— Да? — спросил он удивленно из-за моей спины.

Я резко повернулась и столкнулась с ним лоб в лоб. Он стоял и рассматривал меня с преувеличенным любопытством, которого я никак тогда не могла понять. Он стоял так близко, что мне стало не по себе, и я отодвинулась чуть-чуть в сторону.

— Послушай, они что, спать все полегли? Там пять дверей — в какую мне стучать? И сколько сейчас времени, не скажешь? — Я говорила теперь просительно-ласково, пытаясь растрогать молодого человека, чтобы он прекратил наконец неожиданно прятаться и появляться.

— Пойдем. — Наглядевшись на меня вволю, он протянул мне руку, и я с опаской вложила в нее свою.

Мы подошли к одной из пяти дверей, он открыл ее, вошел и включил свет. Комната была обставлена ультрасовременно.

— Вон там можно помыться, — кивнул он на соседнюю дверь, — а здесь, — снова кивок в сторону кровати, — переночевать. — И собрался уходить.

Я схватила его за руку.

— Нет, нет, нет. Подожди. Мне нужно…

И я снова полезла за бумажкой, чтобы прочитать сложное длинное имя деда.

— Я все понял. Дед сейчас спит в соседней комнате — раз. Вазу он тебе точно не отдаст, если ты появишься перед ним в таком виде, — два…

— В каком это виде? — возмутилась я.

— В брюках, — отрезал он. — Я тебя с ним завтра познакомлю. Я дальний родственник одной его племянницы, но здесь уже давно и хорошо его знаю. Поэтому слушай меня.

— А ты где ночевать будешь? — не унималась я.

— В саду, — беззаботно сказал он и снова принялся разглядывать меня, коварно улыбаясь, а потом прищурился и спросил: — А все-таки, зачем тебе эта ваза?

— Не твое дело!

Ну не рассказывать же ему было историю про мою бедность и щедрость Пиратовны. Тем более он показался мне странным: все стоит и смотрит.

— Спокойной ночи, — сказал он наконец и закрыл за собой дверь.

Я на всякий случай повернула в двери ключ, умылась и завалилась спать. Но уснула не сразу, а еще успела подумать о странном молодом человеке. Только думала я о нем не как о странном, а как об очень, очень, ну очень красивом. Даже как-то слишком красивом для мужчины.

Спала я, похоже, совсем недолго. Как только начали голосить на улице петухи, в дверь мою тихонько постучали. Я вскочила, наспех оделась и распахнула дверь. На пороге стоял вчерашний молодой человек, прикладывая палец к губам. Он быстро взял меня за руку и куда-то потащил. Ощущая себя его сообщницей, я следовала за ним, озираясь и чуть пригнувшись, словно стараясь уменьшиться в размерах. Мне показалось, что занавеска на одном из окон быстро поднялась и опустилась. Но я убеждала себя, что это только игра воображения.

Мы выбрались за ворота, он открыл дверцу черной «Волги», стоявшей на прежнем месте, и толкнул меня внутрь. Я упала на переднее сиденье, а он тут же оказался рядом с другой стороны. Он не умел двигаться, как нормальный человек, он все время исчезал и появлялся, причем исчезал в одном месте, а появлялся в другом, где я его совсем не ожидала увидеть.

— Куда мы едем? — подала я наконец голос, когда городок остался позади.

— В Согдиану, — ответил он.

«Куда?!» — подумала я, и у меня почему-то пропала всякая охота задавать вопросы. А вопросы копились и копились. Почему он, собственно, взял чужую машину? Кто он такой? Почему мне нельзя было выспаться нормально и поговорить со странным дедом относительно его драгоценной сковородки? Точно, это меня раздражало больше всего: мне не дали выспаться. Это логика молодости: пусть все летит к чертям, пусть жизнь мчится на колесах угнанной машины в неизвестном направлении, только вот почему мне не дали выспаться? Я устала, я много ходила вчера, я в жизни своей столько не ходила, сколько вчера, я мужественно шла через перевал, я порядком запылилась в дороге. Кстати, как я выгляжу? Я даже не успела посмотреться в зеркало утром. Я даже не причесалась! О ужас! А этот красавчик, похоже, успел привести себя в полный порядок. Вчера он тоже был чумазым и пыльным, а сегодня просто светится чистотой. Я присмотрелась. Нет, светился он не чистотой. Его кожа отливала бронзой, ресницы из черного бархата, а губы нежно-розовые. Я даже заподозрила сначала, что он пользуется косметикой. Он, почувствовав мой взгляд, улыбнулся, не глядя в мою сторону, и я поняла, что постоянно нахожусь в поле его зрения.

Машина остановилась прямо, что называется, в чистом поле — ни домов, ни деревьев.

— Приехали, — сказал он, — пойдем.

Я выпрыгнула из машины, а он уже стоял подбоченясь, ко мне спиной и гордо осматривал местность. В первую минуту мне показалось, что осматривать здесь совершенно нечего. Но, подойдя к нему поближе, я чуть не оступилась и не упала в яму. Он поймал меня за руку и притянул вплотную к себе:

— Осторожнее, — сказал он, — это Согдиана — волшебная страна. Здесь может случиться все что угодно. Смотри.

И тут только я увидела, что яма, в которую я чуть не свалилась, — вовсе не яма. А стена какой-то постройки. Передо мной вились узкие улочки некогда великой страны, ушедшей со временем под землю. Он приложил руки к земле:

— Послушай, это же гул веков!

Я присела и положила руки на глиняный склон. Земля была теплая, глаза мои сами собой закрылись, и…

— Женщина, выходить будем или как? — тряс меня кто-то за плечо.

Кино кончилось, и детки уже ждали меня в проходе, а я, замечтавшись, так и осталась сидеть на своем месте, мешая гражданам, спешащим покинуть кинотеатр.

— Да, — сказала я, — обязательно.

Назад мы ехали в такси. Это мне заботливо порекомендовала Даша. И была права. Состояние, в которое я впала еще в парке, не проходило, а только усугублялось. Воспоминания, которые я столько лет гнала прочь, прорвали плотину запретов и заполонили меня, став реальней самой реальности. В таком состоянии недолго было растерять детей в городском транспорте. Даша преобразилась. В каждой женщине, даже в совсем малолетней, живет сестра милосердия. Даша больше не визжала и не бегала наперегонки с Митей. Она бережно вела меня за руку и одновременно присматривала за братом.

Я сдала детей порозовевшей Ляльке, отказалась от чая и откланялась. Пока дверь закрывалась, Лялька посылала мне самый трогательный и сочный воздушный поцелуй, на который только была способна, а Даша уже что-то горячо шептала ей на ухо. Я порадовалась за Ляльку, бдительно стоящую на страже своей семейной жизни и латающую каждую мелкую прореху тут же, не откладывая на завтра, пока она не расползется и не превратится в бездонную пропасть между близкими людьми.

Дома меня встретил обезумевший от радости Вождь. Мы расцеловались с ним, а потом я достала из полиэтиленового пакета старинную вазу, поставила ее и уже не стала работать в этот день, потому что в памяти моей происходила бурная революция. Власть старых чувств брала верх надо всем, что было у меня после. Я отдавалась им с легкой грустью, потому что воспоминания казались мне так прекрасны и одновременно так безнадежны…

Зажмурившись и положив обе ладони на землю, я услышала заунывную восточную мелодию. Это была необыкновенно сладкая и убаюкивающая музыка. Она дарила покой, невозможный на земле, покой космического происхождения. Даже не могу сказать, сколько это продолжалось — секунду или несколько часов. Время расплылось и исчезло. Больше не имело значения, кто я, откуда и что меня ждет завтра. Предо мной расступалась пыль веков, и меня влекло в Неизведанные дали, расстилавшиеся на горизонте.

Неожиданно я оказалась на шумной улице, той самой, к стенам которой только что прикасалась руками. На мне было одеяние из цветных тяжелых шелков, а на груди звенело ожерелье из золотых кружков удивительной чеканки. Улица была полна народу: бегали босоногие дети, старуха сидела у стены под навесом, рядом с ней стояла курильница, наполнявшая знойный воздух тяжелым пряным ароматом. И вдруг все стали расступаться и кланяться. Меня оттеснили к стене. По улице проходили люди в красивых одеждах. Они величественно и гордо ступали по опустевшей улице. И вдруг стражи, шагающие впереди, увидели меня и схватились за сабли: