Anne Dar - Обреченные обжечься

Ещё секунда, и люди вокруг нас испарились. Щёлк – и мы остались наедине друг с другом. Между нами всего лишь каких-то три шага, и воздух в этих трёх шагах так сжат, что мне становится тяжело дышать. Белла смотрит мне прямо в глаза. Её, в отличие от меня, совсем не давит напряжение воздуха. Ровно держа осанку и уверенно расправив плечи, она стоит передо мной в тех же туфлях, брюках и блузке, в которых я впервые пришла и после долго ходила на работу к Риорданам. Я одета так же. Я словно копия её, только моложе и волосы у меня длиннее.

Дышать становится всё сложнее, отчего я постепенно начинаю клониться вперёд. Чтобы сохранить равновесие, я обеими руками обнимаю себя за живот. Мне остаётся совсем чуть-чуть, чтобы достичь в своём сгибе угла в девяносто градусов, но я не свожу с неё своего взгляда, и она продолжает смотреть сверху вниз мне прямо в глаза. Я уже не понимаю, кланяюсь я ей или просто сгибаюсь от тяжести чего-то мне неведомого.

– Таша, – внезапно звучит её голос, нереальный, словно серебристый перезвон, и я уже не согнута напополам, но всё ещё обнимаю себя за низ живота. Я не ожидала, что она со мной заговорит, и замерла от этой неожиданности. Даже во сне я отчётливо слышу своё замедленное от испуга сердцебиение. – Ты знаешь кто я? – чётко произнесла каждое слово своего вопроса Она.

– Изабелла, – уверенно ответила я, полностью осознавая, что говорю во сне.

Я ни на секунду не сомневалась в том, что передо мной стоит именно Белла, а не мама. Услышав мой ответ, моя собеседница едва заметно, одними уголками губ, улыбнулась, и вдруг замерла. Мои глаза начали расширяться и рот приоткрылся от страха перед тем, что она сейчас мне скажет, но мой страх её не остановил.

– Меня больше нет, – отчётливо произнесла каждое слово она, и от этих слов моё сердце произвело такой резкий удар, что от треска в ушах я решила, будто оно разорвалось и проломило мне рёбра. В эту же секунду я закричала протяжное, душераздирающее “Не-е-ет!”. Пока я кричала, Изабелла уверенно протягивала к моему левому плечу свою правую руку, но, как только я докричала свой протяжный выкрик, она остановилась. Ей оставалось каких-то пару сантиметров, чтобы дотронуться до меня, но вместо этого, всё ещё держа руку на весу ладонью ко мне, она как-то печально ухмыльнулась и произнесла: “Ещё увидимся”.

В эту самую короткую секунду всё оборвалось, и я проснулась.

С криком, в слезах, я сжимала белоснежную простынь в посиневшем от напряжения левом кулаке. Как только я перестала кричать, на меня накатило неожиданно острое чувство утраты, переросшее в испуг невероятной силы. Словно я снова потеряла. Вместо одного раза – два.

Сегодня, в последний день апреля, был день рождения Пенелопы Бинош, матери Ирмы. Кажется, ей должно было исполниться тридцать девять, но я не была в этом уверена, а пробивать информацию через интернет не хотела. Этот “момент” казался мне слишком личным, отчего мне было странно от мысли о том, что столь важную для одной семьи информацию можно было запросто найти в сети. Хотя, если подумать, фамилия и семья Риордан была на слуху задолго до рождения Дариана, так что не думаю, что подобное нарушение конфиденциальности личной жизни могло ввести Дариана с Ирмой в напряжение. Такова участь популярных и/или богатых людей: фотовспышки и жёлтая пресса – неизменные части их жизней. Хотелось бы мне верить в то, что Ирма с течением времени не ослепнет от всех этих вспышек и собственных отражений в глянцевых журналах.

День прошёл как обычно, хотя мы с Крисом и знали о том, что он далеко не обычен для нашей подопечной. Кристофер же меня и предупредил – он благоразумно вел календарь памятных дат семьи, на которую работал. Слишком гениально, чтобы я смогла додуматься до подобного.

Вечером, после того, как я проверила домашнее задание Ирмы и уже хотела уходить, девчонка задержала меня странным вопросом. Спросила, что по-моему мнению лучше: потерять мать, не зная её, или потерять мать узнав её всю, до кончиков волос. Ирма не знала своей матери, та умерла прежде, чем её дочь могла бы её запомнить. Именно поэтому я ответила, что лучше потерять мать не зная её. Я так сказала, чтобы ей было не так больно от своего неведения. И всё же я думала, что уж лучше потерять её после того, как изучишь её сущность вплоть до кончиков её секущихся волос, чем потерять этого человека так его и не узнав. Да, это несравнимо больнее, но это того стоит. Если что-то и есть на этом свете, за что стоит перенести подобную боль, так это за то, чтобы навсегда запомнить блеск глаз дорогого тебе человека, чем никогда его не узнать.

Пятница, первое мая, день встречи с Роландом и Глорией Олдридж.

Речь шла о том самом Олдридже, общество которого Дариан предпочёл в день рождения Ирмы. Тот самый Роланд, с которым Дариан дружил со студенческих лет. Да, я не удержалась и при помощи интернета навела справки относительно их дружбы, зато теперь я была на сто процентов уверена в том, что Риордан меня использует. Ему вовсе не обязательна моя компания для встречи с давним знакомым, так зачем он настоял на том, чтобы я “составила ему компанию”?

Меня терзали смутные сомнения. Однако я пыталась не загоняться – по крайней мере не сильно – на счёт того, что не могла исправить. По факту я продала Дариану свою свободу (в том числе и свободу выбора, и принятия собственных решений…), а я была не из тех, кто нарушает обязательства или обещания. Если я дала слово, я его сдержу. Буду держать до тех пор, пока не заставлю человека, держащего моё слово в своём кулаке, выпустить его, или не придумаю, как превратить свои слова в пепел. Во всяком случае я играла честно и Дариану не в чем было меня упрекнуть. Всё это время наша сделка действовала как новые часы, не требующие подкрутки: Дариан получал от меня всё, что хотел. Ну, почти всё.

Джина колдовала над роскошным обедом, и пока она завершала последние приготовления, я вместо неё занималась сервировкой стола и, по мере приготовления блюд, приносила их на стол. Дариан, сидя в гостиной, всё это время вопросительно смотрел на меня из-под газеты – и когда он начал читать прессу, которую выписывала Ирма? – но я, занимаясь в столовой салфетками, столовыми приборами и расстановкой бокалов, упорно делала вид, будто не замечаю его любопытствующего взгляда.

– Переживаешь? – вдруг поинтересовалась Джина.

Я сидела на барном стуле напротив её рабочего стола, в ожидании оформления ею последнего элемента обеденного стола – хлебной корзинки.

Только после того, как Джина задала мне этот вопрос, я вдруг поняла, что я и вправду переживаю. Поэтому всё это время и занимала себя преждевременной сортировкой стола, и шаталась под ногами у Джины и её помощника.

Пройдя этап осознания, я перешла к этапу признания.

– Похоже на то, – сжато улыбнулась я.

– Роланд Олдридж, как же, – ухмыльнулась Джина. – У него весьма милая супруга, не правда ли?

– Если честно, я не присматривалась к её фотографиям.

– Как же, – на сей раз Джина ухмыльнулась хитро, – а как тебе Роланд?

– Хах! – наконец я поняла, о чём говорит моя собеседница. – Меня не интересуют женатые отцы семейств.

– Да, но то, что он красавчик, ты не можешь отрицать. Хотя, конечно, по габаритам он уступает Дариану… – Джина не договорила. Я попыталась заглянуть ей в глаза, но она ловко увернулась от моей попытки. Она знает о нас с Дарианом. В этом нет сомнений. Кристофер? Или сама догадалась? Не важно.

Интересно, что она имела ввиду, говоря о габаритах? Рост, размер мускулов или ширину кошелька?

Правда была в том, что о Дариане Риордане, на момент нашего знакомства, я не знала ничего, а об IТ-компании Роланда Олдриджа за последние десять лет было сказано столько, что я не просто знала о нём больше, чем хотелось бы, а даже пережила подростковую любовь Айрис к этому человеку. До сих пор помню плакаты с изображением этого парня, которые она развесила над своей кроватью. Они исчезли буквально три года назад, не больше, перед тем как она поступила в университет, и я бы не удивилась, если бы вдруг узнала о том, что “лучшие” из них перекочевали вместе с ней в кампус – остальные до сих пор можно найти скрученными на верху шкафа в моей детской комнате.

Не то, чтобы Роланд Олдридж мне не нравился – только слепой не мог оценить его внешних данных, а глухой глубины его души (я сейчас говорю о его благотворительном фонде) – однако фанатичное пристрастие Айрис к его личной жизни выработало у меня аллергическую реакцию на его персону. Я едва ли не начинала чесаться, когда кто-то заговаривал о Олдридже. Благо его громкий роман и впоследствии тихий брак с Глорией Пейдж утихомирил мою кузину, благодаря чему я перестала покрываться мурашками всякий раз, когда переступала порог нашей комнаты: плакаты хотя и не были уничтожены и сожжены в костре отмщения за несбывшиеся мечты, всё-таки они перекочевали со стен под кровать, а потом на шкаф. Меня больше не слепила белоснежная улыбка этого парня и мои уши больше не скручивались в трубочку от речей Айрис о том, как однажды она выйдет за него замуж.

В общем, об Олдриджах я знала достаточно, чтобы не желать узнать о них ещё хоть что-нибудь.

Олдриджи должны были приехать лишь через пятнадцать минут, но, очевидно, явились раньше. Поднимаясь по лестнице вверх, в одной руке держа хлебную корзинку, во второй листая новостную ленту в инстаграмме, я увидела их только после того, как до выхода на площадку мне оставалось всего три ступеньки.

Спрятав телефон в карман брюк, я преодолела эти три ступеньки и, с невозмутимым видом обменялась рукопожатиями с улыбчивыми гостями. Глория, к удивлению, пожимала руку не менее уверенно-сильно, чем её муж, и уже только по любопытству в её глазах я поняла, что эта встреча – засада.

Размер живота молодой миссис Олдридж пугал.

– Девятый месяц, – довольно ухмыльнулась Глория, довольно погладив свой живот и тут же хлопнув меня по плечу так, как обычно может хлопать фельдмаршал неопытного бойца-молокососа. – Не дрейфь, тоже будешь на моём месте.

Я хотела сказать, что подобной жести со мной не произойдёт минимум в ближайшие пару десятилетий, максимум в течении жизни, но вместо этого просушила горло глотком воды. Что-то мне в нашем сборище не нравилось, но что именно, до меня, как до тугодумной, никак не могло дойти.

Глория сидела слева от меня, Роланд напротив неё, а Дариан напротив меня. Все они вели себя “слишком уж” непринуждённо, что, в итоге, так сильно вывело меня из себя, что я в один щелчок – раз! – и стала ещё более непринуждённой, чем они.

“Что ж, посмотрим что ты задумал”, – в какой-то момент отставив бокал с водой, мысленно произнесла я, заглянув в глаза Дариана я.

Первая половина обеда прошла абсолютно нормально. Обсуждались новые идеи в бизнесе Роланда, курсы валют, погода на неделю, увлечение Глории живописью и вчерашний футбольный матч, который накануне я посмотрела в компании Нат и Байрона с таким энтузиазмом, что в итоге нам пришлось протирать стол от пролитого пива. Ещё обсуждалось предстоящее родительство Олдриджей.

Эти двое были не намного старше нас с Дарианом, однако как только зашла тема об ответственности родительства, я сразу же ощутила себя на их фоне малолетней соплячкой, ничего не смыслящей в таинстве жизни. Токсикоз, выбор места рождения младенца, перинатальная психология, партнёрские роды… Я не только выпадала из темы, но ещё и холодела от некоторых подробностей беременности этих двоих. А беременны они были именно оба, а не только Глория. Иногда даже создавалось впечатление, будто Роланд даже беремен больше, чем его жена, и отёкшие ноги, боль в пояснице и бессонница мучают именно его, а не её. Во всяком случае, со стороны именно так и казалось. Парня стало особенно жалко, когда он рассказал о том, как не мог есть во время токсикоза своей благоверной. Глядя на него, я поняла, что если сила любви в этом мире и существует, тогда этот мужчина наделён ей сполна. Бедняга.

Неполадки начались в конце обеда, когда десерт уже почти был доеден, а конкретно десерт Роланда был пожертвован в пользу Глории и её живота.

– И как долго вы встречаетесь? – вдруг спросила Глория, облизав свою ложку от крема торта.

Я сначала не сразу поняла, что она обратилась ко мне, так как ещё пару секунд назад я была слушателем разговора о налогообложении, однако словив напряжённое выражение лица Роланда, адресованное не мне, а его жене, я перевела на неё взгляд и наконец поняла, что она не только не замечает напряжения своего мужа, но и обращается ко мне.

– Что? – переспросила я, так и не поднеся к своим губам чашку с начинающим остывать чаем.

– Как долго вы встречаетесь с Дарианом? – совершенно невозмутимо переспросила она.

– Мы не… – переведя взгляд с собеседницы, я встретилась взглядом с Дарианом и сразу же всё поняла по его приподнятой левой брови. Он всегда её приподнимал, когда вёл себя, как довольный лис. – Я работаю на него, – поджав губы, пояснила я, но Глория меня явно не поняла, хотя и заверила в обратном.