Элоиза Джеймс - Обретая любовь

– Нянюшка?.. В самом деле?..

Мэй засмеялась.

– Она говорит, что мужчина с такими чреслами способен стать отцом десятка детишек, и нам, пожалуй, придется учить вас симулировать головную боль.

– Хватит болтать, – одернула Фиби, и Мэй умолкла, предоставив госпоже возможность вернуться к беспокойным мыслям.

К тому моменту, когда служанка ополаскивала ее волосы, Фиби уже смирилась с тем обстоятельством, что их брачным отношениям суждено осуществиться именно сегодняшней ночью. То, что Гриффин выразил готовность ждать, не должно вводить в заблуждение. Потому что он был подобен натянутому луку. Фиби для него представляла собой крепость, которую необходимо взять как можно скорее. Тем более что его рвение подогревалось стремлением реабилитироваться после того фиаско, случившегося четырнадцать лет назад. Его взгляд, бросающий в трепет, был таким голодным, словно он хотел ее съесть.

Фиби чувствовала, как и в ней самой разогревается кровь. И покидая ванну, она хотела побыстрее что-нибудь на себя набросить, пока Мэй не заметила пробирающую ее дрожь.

В голову вдруг пришла мысль, что у нее даже нет подходящего случаю платья, способного произвести впечатление на мужчину. Все ее наряды были неброскими, скромными, дающими понять, что она приличная, добропорядочная женщина, несмотря на то что живет без мужа.

Протянув госпоже полотенце, Мэй повернулась к гардеробу.

– Думаю, синее платье подойдет лучше всего. Только нужно отпороть эти кружева с лифа.

Лукавая улыбка на лице девушки вызывала удивление. Служанка была незамужней, и Фиби не припоминала, чтобы та когда-либо так улыбалась.

Синее платье было пошито из легчайшей хлопковой ткани, тонкой почти до прозрачности, но в нем, разумеется, имелась дополнительная нижняя юбка.

Именно, что имелась… Поскольку прямо у нее на глазах Мэй начала отпарывать эту деталь, не замечая ошеломления хозяйки.

– Он пират, моя госпожа… И вы должны удержать его в Англии, потому что нам нужен мужчина в доме. А вы не сможете удержать пирата дома, если будете одеваться и вести себя, как какая-нибудь пуританка, у которой вместо крови вода.

Фиби вновь охватило беспокойство. Похоже, даже прислуга не слишком высоко оценивала ее шансы надолго заинтересовать Гриффина. Ну конечно, они ведь видели в ней пожилую тридцатичетырехлетнюю женщину, предположительно бесплодную… У которой, возможно, все женское естество отсохло за ненадобностью.

Фиби мысленно застонала и постаралась расправить плечи. Если бы Гриффин вернулся хотя бы пять лет назад… Или даже четыре года назад, когда ей было тридцать. Ведь тридцать – совсем не то, что тридцать четыре.

– И никакого корсета, – сказала между тем Мэй. – Так же как и сорочки.

Фиби никогда не помышляла о столь скандальной манере одеваться. Она открыла было рот, чтобы заявить протест, но промолчала. Что она понимает в подобных делах? Абсолютно ничего. Возможно, именно без сорочек жены и соблазняют по ночам своих мужей.

То, чего не избежать, нужно просто перетерпеть.

Фиби позволила Мэй облачить ее в то, что осталось от прежде хорошего платья – без какого-либо белья, отчего она ощущала себя чуть ли не куртизанкой. И это почему-то вызвало мысль о необходимости проинформировать Гриффина о настоящих родителях детей – немедленно, как только тот появится.

Мэй собрала ее волосы в довольно небрежную копну со спадающими на уши прядками, после чего предъявила небольшую коробочку.

– Что это? – недоверчиво спросила Фиби.

– Сурьма, – пояснила Мэй. – Краска для век.

– Мне это не нужно.

– Но, госпожа моя… взгляните, у меня тоже подкрашены губы.

– Нет! – категорически отрезала Фиби. Она не желала прибегать к каким-либо ухищрениям, чтобы улучшить свою внешность. Какая есть, такая и есть.

Очевидно, Гриффин намеревался спать с ней регулярно. И если в ближайшие полгода Фиби не забеременеет, то он, возможно, и покинет ее. Но даже в этот период она не собиралась изображать какие-то претензии на молодость, которой больше не обладала.

Что ж, хотя бы временно, но она попользуется им. Несмотря на беспокойство, в ней мало-помалу нарастало возбуждение. В конце концов, Фиби многие годы провела в одиночестве. Обычно, ловя на улице мужские взгляды, она тотчас отворачивалась. В какой-то мере она избегала общества по той причине, что мужчины, причем даже джентльмены, имели склонность строить нелестные предположения о женщине, чей муж проживает за морями-океанами. Точнее, в ее случае непосредственно в море.

Они полагали, что Фиби, лишенную удовольствий супружеской жизни, одолевает похоть, но ничего подобного и в помине не было, и она решительно пресекала любые намеки на внебрачную близость.

И вот теперь, какими бы соображениями ни руководствовался Гриффин в своем стремлении осуществить брачные отношения, Фиби наконец познает то, что происходит между мужчиной и женщиной. Возможно, у нее даже появится собственный ребенок. Быть может, еще не слишком поздно…

Поправив на шее госпожи ожерелье, Мэй отступила. Сейчас, после удаления с лифа платья кружевного фишю, край выреза едва прикрывал соски. А при шаге Фиби могла отчетливо видеть контур своего бедра.

Она скептически покачала головой, и горничная поспешила ей возразить:

– Именно так, моя госпожа, вы и должны быть одеты.

Фиби нахмурилась. Неужто она до такой степени утратила контроль над прислугой, что не только Нянюшка, но теперь уже и Мэй считает возможным помыкать ею?

– Вы выглядите прекрасно, моя госпожа, – заверила служанка. – Ну, посмотрите на себя. Взгляните как следует.

Фиби присмотрелась.

Да, она была в общем-то красива. Пока еще красива. По мере того как она росла, в отце все больше усиливалась убежденность в том, что он легко сможет выменять ее личико и приданое на громкий титул. Хотя мать оценивала дочь более критически. «Носом твоим гордиться точно не стоит», – утверждала она. Так что Фиби никогда не испытывала тщеславия по поводу собственной внешности.

Она продолжала созерцать свое отражение. Несмотря на то что очарование и свежесть юности давно испарились, оставались все же и привлекательность, и чувственность, что выражалось рисунком губ, видом груди и даже изгибом бедра.

– Да, именно так, – самодовольно произнесла Мэй, как какой-нибудь священник во время воскресной проповеди. – Вы неотразимы. Ваш пират просто везунчик и определенно понимает это.

Фиби двинулась к выходу – ведь нужно было еще проконтролировать повариху, посмотреть, надлежащим ли образом накрыт стол, убедиться, что дети уложены в кровати. Но у дверей она задержалась и обернулась, чтобы бросить последний взгляд в зеркало.

Да, изначально Гриффина приобрел для нее отец, но теперь все зависело только от нее. И на этот раз Фиби не обменивала себя на титул. Помимо титула ей требовалась также и плоть. Она хотела, чтобы Гриффин оставался рядом с ней… До тех пор, пока она сможет его удерживать. Он нужен был ей как мужчина, который взирал бы на нее голодными глазами, с неприкрытым вожделением, даже если он будет швырять ее на кровать, как какую-нибудь вещь. Фиби втянула в легкие воздух, который показался горячим и словно насыщенным мучительным томлением.

Она хотела принадлежать этому мужчине. Обладать им. Ласкать и исследовать его.

Она никогда не позволяла себе разглядывать мужские тела, однако в случае с Гриффином это каким-то образом произошло. Всего лишь после пары часов, проведенных в компании с ним, она могла без труда представить и его могучий торс, расширяющийся снизу вверх, и упругие, мускулистые ягодицы.

В воображении возникали самые нескромные образы, как будто где-то в глубинах ее существа прорвало некую дамбу, и на волю устремились потоки эротизма. В сознании рисовались картины того, как она ласкает и целует бронзово-загорелое тело Гриффина, как ее ладонь скользит к его паху – туда, куда приличной женщине не следует даже смотреть. Как она встает перед ним на колени…

Опомнившись, Фиби поспешила прочь, пока Мэй не заметила выражения ее лица.

Нет, подобная первобытная страстность не может быть нормальным человеческим состоянием. Ни мужчины, ни женщины просто не смогут вести повседневную жизнь, если будут постоянно испытывать все это безумство.

Однако расшалившееся воображение продолжало выдавать одну сцену за другой. Фиби представила, как устремляется к входной двери, чтобы встретить Гриффина, как он обхватывает ее и впивается ей в губы, запрокидывая ее голову. Их желание настолько нестерпимо, что они опускаются на пол прямо у входа, она ложится и тянет его на себя, забыв о всяком стыде в предвкушении наслаждения…

Фиби хотелось пошлепать себя по щекам. Это действительно какое-то сумасшествие. Как будто нечто подобное может случиться в реальности. А как же дети? Прислуга?

Неужели она в самом деле утратила рассудок? Она была под стать тем вдовушкам из шутливых песенок, что строят глазки молодым парням.

Впрочем, ей совсем ни к чему заглядываться на молодых парней. Ей был нужен лишь один мужчина – хромой пират с татуировкой на лице.

Фиби желала своего законного супруга.

Гриффин, к своему удивлению, испытывал немалое удовольствие от беседы с отцом, пока ехал с ним в карете в сторону Арбор-Хауса. Виконт с интересом слушал, как они с Джеймсом занимались перевозками специй и древесины в Англию и шелка в Испанию.

– Выходит, в действительности вы не были пиратами, – заметил он под конец.

– С пиратства я начинал, – честно признался Гриффин. – Я не был отъявленным злодеем, однако захватил немало кораблей. Забирал с них все ценное и отчаливал прочь.

– То есть первоначальный капитал ты добывал разбоем, – констатировал отец, и уголок его рта дернулся. – У меня были хоть какие-то шансы направить тебя на более праведную стезю?

– Вряд ли. Здесь, в Англии, у представителей аристократии нет возможности проявить мужество, да и вообще стать настоящим мужчиной. Мое будущее было преподнесено мне на серебряном блюдце, подтвержденное королевским патентом. Но я жаждал вступить в схватку и в борьбе доказать, чего стою.

Отец вздохнул. Высокий, худощавый, склонный к утонченности, он, конечно же, никогда не испытывал стремления схватиться с кем-то не на жизнь, а на смерть.

– Я, должно быть, пошел в мамину родню, – с улыбкой предположил Гриффин. – Во всяком случае, пиратствуя, я ощущал, что живу реальной жизнью. Я участвовал в жесточайших битвах, выдерживал самые свирепые штормы. Я могу провести корабль между опаснейших рифов в мире.

– И как ты теперь будешь жить в Англии? – посетовал отец. – Здесь ведь не с кем сражаться. Это лишь временный визит?

– Нет, – ответил Гриффин. – Я ранен, мне тридцать один год, и я склонен почивать на лаврах. Я не настолько глуп, чтобы командовать кораблем с поврежденной ногой. Пираты дерутся отчаянно, как загнанные в ловушку барсуки. С больной ногой мне не протянуть и полгода.

– Его высочество сообщил мне, что вы с герцогом Ашбруком захватили немало кораблей, занимающихся перевозкой рабов. Какая отвратительная, подлая коммерция!

– Да… – Гриффину было неприятно даже вспоминать о тех кораблях. От увиденного там ныло сердце. Даже после того как они отсылали освобожденный живой товар к родным берегам на тех же самых кораблях и с кучей золота в придачу.

– Тебе следует заняться каким-нибудь делом, – сказал виконт. – У нас как раз имеется вакантная должность мирового судьи в Шропшире. Ты мог бы взять ее на себя.

– Чем-нибудь заняться… – повторил Гриффин. – Но разве джентльменам не полагается проводить жизнь в безделье?

Отец приподнял бровь.

– Я и сам не сижу без дела.

– Да, насколько я помню, мы видели тебя очень редко.

– Моя работа очень важна. Мы, британское дворянство, стоим плечом к плечу с монархом, поддерживая его и помогая ему управлять страной. Но я, конечно, сожалею, что слишком мало времени проводил со своими детьми.

– Не представляю себя судьей, – усомнился Гриффин. – Из преступников и сразу в судьи. Вряд ли такое возможно. К тому же я не разбираюсь в законодательстве.

Отец усмехнулся.

– Сынок, ты столько лет пробыл капитаном корабля. Наверняка тебе не раз приходилось выступать в качестве арбитра в различных спорных ситуациях. Прокурор разъяснит тебе все положения, которые необходимо знать.

– Ну, если так…

– Ты мог бы начать с понедельника. Прежний судья, Перселл, скончался в прошлом месяце, и у них там сейчас множество нерешенных дел. Я сбился с ног, подыскивая нового судью.

– С понедельника! – воскликнул Гриффин. – Где хоть находится этот суд?

– Всего лишь в получасе езды от Арбор-Хауса, – оживился отец. – В восемь утра мы проведем официальное утверждение в должности, а уже в девять ты сможешь приступить к рассмотрению дел.

– В девять утра? То есть в то же самое утро?