Элоиза Джеймс - Обретая любовь

Отец взглянул на него с укором.

– По всей стране множество людей сидит в тюрьмах только потому, что некому рассмотреть их апелляции.

Гриффин, не сдержавшись, рассмеялся.

– Ты чего?

– Вижу перед собой своего прежнего отца. Ты всегда любил читать лекции насчет этики и морали, надлежащего и ненадлежащего образа действий.

– Я не думаю, что…

– Не обижайся, папа. Я подался в преступники в какой-то мере из-за того морально-этического давления, но, думаю, теперь я достаточно повзрослел, чтобы соответствовать твоим ожиданиям.

– Ты хочешь сказать, что стал пиратом назло мне? – ужаснулся отец.

– Да нет… Вовсе нет.

Виконт с потрясенным видом откинулся на спинку сиденья в углу кареты. Да, Гриффин всегда умел хорошо врать и явно не утратил своих способностей. Но ведь не так-то легко быть отпрыском аристократа, для которого дела важнее семьи. И все это, в сущности, объясняло, почему его сын стал знаменитым пиратом, грозой то ли трех, то ли семи морей.

Но это, конечно, не могло служить оправданием, думал, в свою очередь, Гриффин. Только лишь объяснением.

В общем, пришло время исправляться. И скорее всего в понедельник, в восемь утра, он появится в суде.

Однако в данный момент его голову не покидала мысль о необходимости исправления в несколько иной сфере.

Фиби пришла чуть ли не в ужас, когда поняла, что один из садовников, облаченный по особому случаю в ливрею, впускает в дом не только Гриффина, но и виконта Монкриффа. Сама она сидела в гостиной, потягивая шерри и пытаясь отвлечься от горячих фантазий, которые приличная женщина, по убеждению Фиби, просто не должна себе позволять.

Справиться со своим воображением никак не удавалось, и ее как раз одолевала нелепая фантазия о том, как она застает Гриффина моющимся, когда услышала, как открылась входная дверь, и узнала аристократический прононс тестя.

Сердце Фиби заколотилось. Ведь на ней сейчас было почти прозрачное платье, лиф которого едва прикрывал соски! Она вскочила на ноги, но было уже поздно. Потому что в гостиную, кипя энергией, буквально ворвался Гриффин, на ходу сбрасывая плащ на руки садовника-лакея.

Ее сердце застучало еще быстрее, все тело напряглось.

Гриффин на мгновение застыл, и в его глазах промелькнуло выражение, которое Фиби не успела распознать. Было ли это потрясением?.. Ну уж во всяком случае, не ужасом. Но он, конечно, вряд ли ожидал, что его жена…

Впрочем, с каких это пор Фиби стала такой паникершей?

Нацепив на лицо улыбку, она двинулась навстречу мужу и виконту, который, подтолкнув сына, тоже вошел в комнату.

– Лорд Монкрифф, для меня огромное удовольствие видеть вас у себя. Как жаль, что дети уже спят и не могут вас поприветствовать.

Фиби не слишком часто видела отца Гриффина, однако с ним у нее установились достаточно непринужденные, хотя и несколько отчужденные отношения. Они не обладали особым взаимопониманием, но вполне уважали друг друга.

Однако теперь, после возвращения Гриффина, ситуация, возможно, изменится. Виконт либо станет ближе к ее семейству, либо вновь отдалится.

– Сегодня изумительный и счастливейший день для нас обоих, – проговорил виконт, пожимая ей руку. – А выглядите вы, моя дорогая, как всегда, прелестно.

– Я бы даже сказал – восхитительно! – добавил Гриффин, и эти слова успокоили тревоги Фиби. По крайней мере сегодня, завтра и еще какое-то время она будет желанна для своего мужа.

Пока они следовали к накрытому столу, Фиби продолжала обдумывать реплику Гриффина. Ее супруга явно одолевало вожделение. Он то касался ее руки, вызывая в ней сладкий трепет, то заливался своим гортанным пиратским смехом. Они уселись напротив друг друга, как и полагается, но и после этого его нога под столом не оставляла в покое ее ногу.

А его глаза… о, как они смотрели на нее! Фиби и не подозревала, сколь многое можно передать одним лишь взглядом. Создавалось впечатление, будто Гриффин заглядывает прямо в ее сознание и выдергивает оттуда те фантазии, что преподносит ей расшалившееся воображение.

После первой смены блюд взгляды мужа стали для Фиби чем-то вроде наркотика. Каждый из них буквально опьянял, заставлял еще чаще биться сердце. Сугубо женские части ее существа словно натягивались и становились горячее, а когда она беспокойно пошевелилась на своем стуле, Гриффин это сразу заметил и его глаза осветились вспышкой чистейшего вожделения.

Все это время они втроем вели благопристойную беседу о новом законопроекте виконта, а также о его намерении назначить Гриффина мировым судьей, что, честно говоря, представлялось с трудом. Затем виконт в своей учтивой манере вновь начал зазывать Фиби на местные великосветские ассамблеи, и она опять отклонила предложение. Но потом вспомнила, что у нее теперь есть муж, у которого, возможно, имеется собственное мнение, однако посмеивающийся Гриффин и не думал возражать. Подобные мероприятия его тоже не интересовали. И вряд ли когда-либо заинтересуют.

Фиби взглядом поблагодарила мужа за солидарность, улыбнувшись при этом улыбкой Клеопатры, заимствованной непосредственно из эротических картин, не покидающих ее сознание.

Уронив салфетку, виконт нагнулся за ней, поскольку за столом им никто не прислуживал, и тогда Гриффин, поймав взгляд жены, медленно и выразительно облизал дольку груши, прежде чем отправить ту в рот.

Фиби вспыхнула, чувствуя, как в ней все натянулось чуть ли не до боли.

По окончании ужина пришло наконец время перейти в гостиную. Когда Гриффин, опираясь на свою трость, стал огибать стол, чтобы выдвинуть для Фиби стул, она хотела было подняться самостоятельно, но вовремя спохватилась. Ведь раненным львам не нравятся напоминания об их немощи.

Он помог ей встать, после чего, повернувшись к виконту спиной, тихо проговорил:

– Не знаю, как ты, но я на протяжении этой трапезы благодарил Бога за то, что ты не девственница.

– Т-с! – шикнула она, не сомневаясь в том, что ее щеки красны, как яблоки.

– Надеюсь, во время нашего пребывания в гостиной я сумею удержаться от того, чтобы овладеть тобою прямо там.

– Ты не должен позволять себе подобные речи, – упрекнула Фиби, бросая взгляд в сторону тестя. Виконт, улыбаясь, смотрел на них, и в его присутствии она, конечно же, не могла признаться мужу в отсутствии у нее какого-либо интимного опыта.

В гостиной Гриффин развалился рядом с женой на диване, прижавшись к ее ноге своим могучим бедром. Она почти не дышала, испытывая какое-то необычное головокружение. Тем не менее ей удавалось сохранять свой привычный тон, хотя каждый раз, когда муж шевелился, она буквально таяла от накатывающейся волны желания.

Они говорили о землях, прилегающих к Арбор-Хаусу, об обрабатывающих ее людях. Гриффин между делом закинул руку Фиби за спину, и его мозолистые пальцы, лаская и дразня, заскользили по ее шее, стали играть прядями волос. Фиби стиснула колени, осознавая, что снова краснеет. К ее удивлению, виконт продолжал спокойно рассуждать об урожаях, не замечая возникшего в воздухе эротического напряжения, звенящего подобно натянутой струне.

Гриффин тоже говорил о трудах крестьян, но из его уст все звучало совершенно иначе. Если виконт обсуждал уровень урожаев, то Гриффин, лукаво улыбаясь, упирал на тему плодородия и высева семян. Из-под своих золотистых ресниц он бросал на супругу бесстыдные взгляды, которые лучше всяких слов давали понять, что ему гораздо интереснее «вспахать» ее саму, нежели окружающие поместье поля.

Более того, его умелые пальцы как будто стимулировали ее воображение, отчего в сознании возникали картины того, как он прикасается к ней в самых сокровенных местах. В конце концов, не выдержав, Фиби покинула диван, сославшись на то, что хочет сходить за своим вязанием.

– И что ты вяжешь? – осведомился Гриффин с такой заинтересованностью, словно она заявила об обладании способностями в ваянии скульптур или в архитектуре.

– Жилетку для Колина, – ответила Фиби. – Он растет ужасно быстро.

– У вас замечательные дети, – улыбнулся виконт.

Увидев эту улыбку, Гриффин нахмурился. Он никак не ожидал, что его отец будет снисходительно и даже одобрительно воспринимать наличие у невестки незаконнорожденных детей, какими бы очаровательными те ни были.

А потом виконт поднялся, сообщив, что немного устал, и Фиби в очень милой манере настояла на том, чтобы он остался ночевать у них. Даже более упорный человек, чем его отец, не смог бы ей отказать.

Гриффин вдруг осознал, что, наверное, и сам отныне станет делать все, о чем бы она ни попросила. И это, конечно, будет несколько унизительно для капитана «Летучего Мака», который прежде мог подчиниться разве что ветру или воле волн. Но, как ни странно, его ничуть не удручала подобная перспектива. В нем просто не оставалось места для каких-либо сожалений, когда буквально каждая клеточка его существа была заполнена вожделением.

Однако Гриффин жаждал не только тела Фиби. Ему нужна была вся она с ее прелестной уклончивостью, с этой капелькой меланхолии и той остротой ума, с которой она возражала против доводов его отца.

Ему нужно было все это. Он хотел ее всю целиком.

Проводив виконта в отведенную для него спальню, Фиби едва вышла за дверь, как тут же была атакована мужем – заключив в объятия, он закружил ее вокруг себя, отчего его смеющееся лицо поплыло перед глазами.

– Ну что, Фиби, у тебя или у меня? – Голос Гриффина прямо-таки гудел страстью. – Но учти: после сегодняшней ночи и спальня, и кровать у нас станут общими.

Приближалось то, чего Фиби с таким нетерпением ожидала. И тем не менее в ней вибрировал некий страх.

– Мне нужно взглянуть на детей.

– Они давно уже спят.

– Я всегда к ним захожу, чтобы поцеловать на ночь.

– А мне хочется поцеловать тебя.

Гриффин подался к ней, но она уклонилась от его губ.

– Как ты можешь лезть ко мне с поцелуями прямо возле спальни своего отца?!

Не успела Фиби опомниться, как Гриффин затащил ее в соседнее помещение и, захлопнув дверь, прижал к стене, не отрывая взгляда от ее лица.

– И куда мы попали?

Она невольно хихикнула.

– В комнату для гостей. А если бы это оказалась спальня Нянюшки?.. Или детская?

Гриффин уперся предплечьем в стену над головой жены и перенес вес тела на трость, которую по-прежнему сжимал другой рукой. Глаза Гриффина были темными, и в них так же, как и в его голосе, читался голод.

– У тебя, наверное, болит нога? – спросила Фиби.

– Болит. Но мне на это наплевать.

– Нам лучше присесть, – вымолвила она сдавленным голосом.

– А еще лучше прилечь, – произнес он с порочной ухмылкой. – Моя нога не болит, когда на нее не давит вес тела. В этой комнате имеется широкая кровать?

– Нет, – ответила Фиби.

Блеск, что искрился в этот момент в глазах Гриффина, наверняка был под запретом хотя бы где-нибудь в мире. Он стоял так близко, что она ощущала запах кожаной одежды, ветра и чего-то просоленно-мужского, что опьяняло куда больше, чем шампанское.

– Я не целовал тебя целых четырнадцать лет, – проговорил он.

– Ты вообще никогда меня не целовал!

Фиби помнила практически каждый момент их первой брачной ночи – все происходило слишком по-деловому, о каких-либо поцелуях не было и речи.

– А в церкви, после венчания?.. Твои губы были такими мягкими… Я и не представлял, что женские губы могут быть такими. Я был просто в шоке.

Она снова засмеялась. На сердце у нее стало как-то легче. В этой странной, немного грустной улыбке Гриффина присутствовало нечто такое, отчего казалось, что возможно все. Даже продолжение их брака.

– Правда… – Гриффин скользнул своими губами по ее губам. – Но сейчас ты еще прекраснее, поэтому хорошо, что у меня было время стать более зрелым. Тогда ты была для меня слишком крутой вершиной.

– Так, может, я по-прежнему тебе не по зубам? – предположила Фиби.

Гриффин провел пальцем по ее лбу, носу, дошел до рта.

– Вполне возможно, – прошептал он в ответ.

Затем склонил голову и наконец поцеловал. По-настоящему. Его язык проскользнул между ее губ и… как странно… ее дыхание сделалось прерывистым. Она стала робко отвечать, осознавая, что подобные поцелуи тоже являются своего рода соитием.

Ее язык то и дело натыкался на его язык. Затем Гриффин принялся покусывать ее губу, но Фиби притянула его голову ближе и снова открыла рот, словно заманивая обратно.

Вскоре Фиби позабыла, что они стоят у стены в одной из редко посещаемых комнат. Она не слышала практически ничего, кроме собственных вздохов, когда Гриффин на время оставлял ее губы, чтобы уделить также внимание щекам и шее.

– Если я загляну с тобой к детям, – проговорил он наконец с хрипотцой, – мы сможем потом удалиться в спальню? Фиби, я так хочу тебя. Сейчас у меня проблема, противоположная той, что была в юности. Потрогай. – Он прижал ее ладонь к своему паху. – И в таком состоянии я пребываю почти весь день. Пожалуйста, позволь мне исправить ту ужасную ошибку.