Элоиза Джеймс - Обретая любовь

Он принялся ласкать ее грудь и вскоре ощутил безмолвный призыв – она постаралась прижаться теснее, стиснула бедра. И наконец воскликнула:

– Ну давай же, Гриффин!

Но он не собирался ей подчиняться и продолжил движение вниз, скользя губами по ее животу. И лишь на секунду глянул вверх, чтобы увидеть ошеломленное выражение на лице жены.

Гриффин улыбнулся. Похоже, он еще может кое-чему ее научить. Он был опытен… она была женщиной… итог неизбежен. Она стала необычайно отзывчива, преодолев первоначальные сомнения.

Вскоре Фиби вскрикнула, ее тело на мгновение выгнулось, после чего она откинулась обратно в изумленной расслабленности. Гриффин не останавливался, продолжая это пиршество, нарушающее все правила и требующее самоотдачи, буквально упиваясь сладостью ее увлажнившейся плоти.

Самоотдача Фиби была такой восхитительной, хотя она и пыталась притянуть мужа обратно, и пиратская жилка в нем наслаждалась подобной властью.

Это продолжалось до тех пор, пока дыхание Фиби не превратилось в всхлипы, тело задергалось, глаза затуманились.

Тут в игру включились пальцы, от их ласки нежная плоть ее лона быстро набухла, и Фиби вновь издала протяжный вскрик.

Момент настал.

Гриффин навис над ней, застыв на секунду для триумфального осознания того, что каждая клеточка ее существа наполнена блаженством. Гладкая кожа Фиби была подобна щелку, на ней не имелось даже веснушек.

И как ни странно, никаких растяжек.

Гриффин нахмурился.

Да, на теле его жены, за исключением следов от поцелуев, не было никаких особых меток.

– Фиби! – окликнул он.

Она открыла свои прекрасные голубые глаза, и ее губы изогнулись в легкой улыбке. Возможно, они всегда будут способны читать мысли друг друга.

– Я все хотела сказать тебе… – с хрипотцой в голосе произнесла она.

Да нет, девственница просто не смогла бы…

– Черт возьми!

Фиби могла бы рассмеяться при виде изумления на лице Гриффина, однако ее сердце было слишком переполнено.

– Приятная новость, не так ли? – спросила она. – С твоей точки зрения?

– Еще бы… – У него был такой вид, будто она ударила его чем-то по голове.

Фиби понимающе кивнула.

Гриффин провел рукой по ее животу, и она невольно втянула его, чтобы тот казался более плоским. У нее имелся здесь лишний жирок. Впрочем, как и в других местах.

– Выходит, у тебя не было интимных отношений на стороне… – В его голосе вибрировала эмоция, которую она не могла распознать. Быть может, облегчение? – И у тебя нет устоявшейся привычки выходить к ужину без нижнего белья.

– Что?.. Конечно, нет!

– И ты никогда не надевала это синее платье для свидания с мужчиной?

– Абсолютно исключено! – вознегодовала Фиби. – Ты, наверное, думаешь, что у меня имеется целый гардероб для удовлетворения тайных наклонностей? Ничего подобного… Просто моя горничная отпорола все, что сочла лишним, желая сделать меня более соблазнительной для тебя.

– Какой вздор…

Фиби непонимающе нахмурилась.

– Да никакой мужчина из плоти и крови не смог бы перед тобой устоять, – пояснил Гриффин. – Теперь я уже сожалею, что порвал это платье. – В его голосе чувствовался смех, а также облегчение. И еще возрождающееся желание. – А вообще мне надо было тогда сигануть за борт, доплыть до берега и попробовать снова. Или хотя бы не забывать о том, что женат, и хранить тебе верность.

Фиби фыркнула.

– Ты ведь знаешь, согласно британским законам наш брак окончательно так и не закреплен. До тех пор пока не осуществлены брачные отношения. Об этом меня просветил мой отец, когда я сообщила о твоем исчезновении.

– Так, значит, ты не рассказала тогда всей правды?

– Нет.

Гриффин взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.

– Спасибо… Я не заслуживаю такой жены, как ты.

– Совершенно верно, – согласилась она. – Не забывай об этом.

– Но откуда взялись дети?

– Их мать – моя кузина. Она умерла, когда рожала Аластера. Ее муж попросил позаботиться о них, отправляясь на Бермуды, и скончался там от лихорадки два месяца спустя.

– Вот балбес… – проворчал Гриффин. – Ему следовало оставаться при детях.

Фиби улыбнулась, и он сразу же позабыл о том неудачнике.

– Они называют меня мамой. Но им известно, кто их настоящая мать, и мы время от времени посещаем ее могилу.

Несмотря на скорбную тему, тело Гриффина настоятельно заявляло о своих требованиях. Он был возбужден на протяжении нескольких часов, терпеть и дальше казалось просто невыносимо.

– Ты станешь для них замечательным отцом, – продолжила между тем Фиби.

Да, эти трое малышей уже заняли место в его сердце, и теперь, узнав, что они сироты, он проникся к ним еще большей симпатией.

– Мы их усыновим.

– Мы уже это сделали. – На губах Фиби играла улыбка удовлетворенной женщины, тогда как Гриффина по-прежнему одолевал голод.

Пряди ее волос падали на ее соблазнительные формы, играя в прятки с розовыми сосками. Гриффин сжал груди жены с властным наслаждением, какого никогда прежде не испытывал.

– Фиби, – пробормотал он, склоняясь, чтобы накрыть губами ее сосок. – Давай поговорим о детях потом.

– Давай, – выдохнула она.

Эта ночь длилась долго. Его губы вновь проделали путь от лица Фиби вниз по ее телу, словно заявляя претензию на право владения всем этим богатством. Опрокинувшись затем на спину, он позволил также и ей прикасаться к нему повсюду.

– Любопытство девственницы, – пробормотал он, стараясь сохранить над собой контроль, между тем как пальцы Фиби дотрагивались до самых чувствительных его мест.

– Именно так, – подтвердила она.

Однако этот блеск в ее глазах куда больше подходил пиратской королеве, нежели девственнице, особенно когда к осязательным ощущениям она решила добавить и вкусовые.

И тем не менее она оставалась девственницей.

Наконец, сменив положение, он снова навис над женой и овладел ее губами. Глаза Фиби были уже не затуманенными, а ясными, выражая желание и страсть.

– Ну, давай же, – прошептала она.

В эту секунду Гриффин осознал, что впредь уже никогда не испытает столь же восхитительный момент.

– Возможно, будет больно.

– Я знаю, – вымолвила Фиби, стискивая его предплечья. – Но все равно… действуй.

Он толчком вошел в ее увлажненное лоно. Последовавшее ощущение невозможно было выразить словами.

Каким-то чудом Гриффин все же сохранил над собой контроль, достаточный для того, чтобы сделать паузу.

– Фиби, – проговорил он. – Ты в порядке?

– Нет, – отозвалась она.

– Тебе больно? – Он нежно поцеловал ее в губы.

Шевельнувшись под ним, Фиби втянула воздух.

– Нет.

– Не больно?

Она снова пошевелилась.

– Все, как и надо…

Он незамедлительно вышел из нее.

– Еще, – произнесла она с хрипотцой в голосе. – Я хочу еще.

И он удовлетворил ее просьбу.

А чуть позднее осознал, что это еще не было самым изумительным переживанием в его жизни, ибо оно случилось, когда Фиби проснулась посреди ночи. Очнувшись, он обнаружил ее на себе, усаживающуюся на его вновь готовое к действию орудие. И, склонившись к нему, его собственная пиратская королева прошептала:

– Сэр Гриффин Берри… Мой муж…

Несомненно, это был наилучший момент… Но уже утром последовало продолжение, когда Фиби подобно, как она сама выразилась, ненасытной вдовушке прижала его и стене. Они едва успели проскользнуть в маслодельню, и пока он толчками входил в свою жену, поцелуями заглушая ее вскрики, до его ушей доносился голос Нянюшки Макджилликадди, разыскивающей свою хозяйку.

Описанная история длилась всего лишь один день… Изложенное же в этой, заключительной главе происходило гораздо позже, когда дни моих героев, скользящие от наслаждения к наслаждению с памятного им лета, слились подобно бусинкам в одну сверкающую череду.

Но и среди всего этого блаженства та первая ночь стояла особняком.

Наступила осень, однако солнечный сентябрь еще навевал летнюю дремоту, а снег казался выдумкой досужих сказочников. Вода в озере была теплой даже по утрам, и трава на склоне не успевала распрямиться из-за того, что по ней целый день пробегали детские ноги.

Вместо того чтобы отгонять детей от озера, Гриффин, наоборот, поощрял их в развитии навыков амфибий. Непосредственно в этот день заседание суда длилось лишь до полудня, и с обеда до самого вечера он находился с детьми около озера. Все трое уже научились плавать, но лучше других это получалось у Колина, который чувствовал себя в воде так, словно в ней и родился. Акула соорудил для них на прибрежной иве качели, и они по очереди сигали с их помощью туда, где поглубже. Еще они устроили гонки на маленьких лодках, а также повздорили из-за обнаруженной Аластером дохлой рыбины, плавающей кверху брюхом.

Когда Фиби и Гриффин зашли в детскую, чтобы поцеловать детей на ночь, все трое уже спали – загоревшие, уставшие и счастливые. С июня Колин, Маргарет и Аластер заметно изменились. Когда Гриффин увидел их в первый раз, они выглядели достаточно бойкими, но тем не менее уязвимыми, имея настороженность детей, не до конца уверенных, что мир является безопасным местом.

Теперь же они резвились в полнейшей беззаботности и беспечности, будучи пиратскими королями своего мирка. Отныне у них имелись и отец, способный защитить от кого угодно, в том числе и от пиратов, и заботливая мать, и ворчливая Нянюшка, и невнимательная Лидди, благодаря которой им удавалось время от времени пошалить.

По разумению малышей, у папы с мамой не было иного интереса, кроме как порхать вокруг них. Но в действительности те порой с нетерпением ждали, когда придет время отходить ко сну, и, сидя за шахматной доской, то и дело поглядывали на часы, а также украдкой целовались, пока никто не видит.

В этот вечер Гриффин развлекал Фиби и виконта Монкриффа рассказом о бестолковом обвинителе по имени Барнардин Хаббл.

– И этот Хаббл с важным видом вопрошает: «Мисс Биндл, вы можете подтвердить, что абсолютно уверены в том, что ваш ребенок был зачат вечером восемнадцатого августа, когда ответчик проезжал через Бат в составе своей театральной труппы?»

– Бедняжка, – прокомментировала Фиби. – Попалась в сети заезжего комедианта. Но следует признать, некоторые из них весьма привлекательны.

И она с удовлетворением поймала ревнивый взгляд мужа – ему, конечно же, было бы не по нраву, если бы она стала строить глазки смазливым актерам.

– Так вот, – продолжил Гриффин, – истица подтверждает, что зачатие произошло восемнадцатого августа, и Хаббл задает следующий вопрос: «И что вы делали в этот момент?»

Фиби засмеялась, и даже виконт не удержался от улыбки.

– Весь зал так грохнул хохотом, – сказал Гриффин. – Я тоже посмеялся, ну а Хаббл потом возмущался в комнате для совещаний по поводу недостаточного уважения к суду.

– Он прав, у вас там действительно недостаточно серьезная атмосфера, – заметила Фиби, откладывая вилку. Если она не будет ограничивать себя в еде, то скоро станет толстой, как бочка. – Расскажи отцу, что произошло на прошлой неделе с доктором.

Отношения между Гриффином и его отцом становились все более дружескими, хотя они, конечно же, никогда не говорили об этом вслух. Они слишком привыкли относиться друг к другу с некоторой враждебностью, но, на взгляд Фиби, у них было куда больше сходства, чем различий.

– Доктору Инквелу очень нравится делать вскрытия, – пояснил Гриффин и взмахнул ножом, как бы иллюстрируя технику упомянутого медика. – И некая миссис Кросби обвинила его в том, что он вспорол брюхо ее мужу, пока тот был еще жив. Хотя факт смерти этого человека засвидетельствовали два врача.

– Несчастная женщина, – проговорил виконт, снимая спиралью кожуру с яблока.

– И только Хабблу хватило ума возбудить дело по этому случаю. И вот он начал допрашивать мистера Инквела: «Вы проверили пульс перед тем, как делать вскрытие?» Доктор отвечает: «Нет». «А дыхание?» Доктор опять говорит: «Нет».

– А разве он не обязан был провести подобную проверку? – поинтересовался виконт.

– Затем Хаббл спрашивает, возможно ли такое, что пациент был еще жив, – не ответив, продолжил Гриффин. – И доктор Инквел говорит, что нет, ибо мозги покойного уже находились в банке со спиртом, стоящей у него на столе.

Губы свекра медленно растянулись в улыбке – в такой же, какую Фиби ежедневно и помногу раз видела на лице собственного мужа.

– И тогда Хаббл, не задумавшись даже на секунду, вопрошает: «И все равно, разве пациент не мог еще быть живым?»

– Вот этот момент мне нравится больше всего, – вставила Фиби.

– А доктор Инквел отвечает: «У меня возникает подозрение, что мистер Кросби жив и поныне и занимается юриспруденцией».

Своим смехом они вспугнули дремлющего воробья. Сорвавшись с насиженного места, тот сделал круг над двором и устроился поодаль на ветке старого дуба.