Элоиза Джеймс - Обретая любовь

Его щеки коснулась прохладная ладонь, и Грейс что-то прошептала.

Ее слова не имели никакого значения. Это сон, и все в нем будет происходить так, как хочется Колину.

Поэтому Колин протянул руку и ухватился за ее платье. Судя по всему, на Грейс было дорожное облачение из какой-то плотной ткани. Какая реалистичная деталь… Похоже, он обрел способность осязать даже во сне.

Снящаяся ему Грейс продолжала что-то говорить, но он не стал прислушиваться и дернул ее на себя. Тихо вскрикнув, она упала ему на грудь. Колин усмехнулся: реальную Грейс подобное обращение просто возмутило бы. Но во сне допустимо все.

Колин начал переворачиваться, чтобы поменять их позиции – при отсутствии видимости это представляло некоторую трудность. Было бы, конечно, предпочтительнее, если бы он мог видеть, как и в прежних снах… Впрочем, не стоит жаловаться. А то как бы Грейс не растаяла у него в руках.

Через пару секунд она оказалась под ним. Он был таким массивным по сравнению с ней. Возможно, те упражнения на борту клипера сделали его еще более могучим. Хорошо, что все происходит лишь во сне. В реальности он мог бы запросто раздавить хрупкую английскую леди.

Колин взял в ладони лицо Грейс и развернул его к своим губам.

Она снова заговорила, и на этот раз он расслышал ее.

– Колин, ты осознаешь, кто я такая?

– Конечно, – ответил он. – Но ты ведь мне снишься.

И он нежно поцеловал ее. Так, как мужчина целует обожаемую женщину, которую давно не видел и по которой очень сильно соскучился.

Ее губы были сладкими, как мед, и от соприкосновения с ними по всему его телу прокатилась жаркая волна. Грейс как будто вздрогнула, на секунду оцепенела, но потом что-то пробормотала и запустила пальцы ему в волосы. Затем они оторвались друг от друга, чтобы отдышаться (опять весьма реалистичная деталь!), и губы Колина скользнули по щеке Грейс, коснулись ее длинных густых ресниц, которые поразили его еще в то время, когда ей было двенадцать, и, любуясь которыми, он казался себе чуть ли не похотливым старцем.

Но теперь-то Грейс двадцать…

– Сколько тебе лет? – спросил Колин.

– Двадцать… – послышался ответ, прозвучавший как благословение.

– А не двенадцать?

Он должен был удостовериться… А иначе, если ему начали грезиться маленькие девочки, он просто вышвырнет самого себя из кареты!

– Конечно же, нет!

Голос снящейся ему Грейс был негодующим – она, похоже, сердилась. В реальном мире все считали ее мягкой и пушистой, но он-то знал, что это не совсем так. В ее рисунках нередко чувствовались ирония и сарказм.

Колин долго целовал и мял Грейс, пока та не захныкала. Возникла мысль, что надо действовать более быстро и решительно. Он уже давно не грезил о Грейс, и на сей раз нужно наконец-то овладеть ею, вместо того чтобы ходить вокруг да около.

Не раздумывая, Колин оперся на одну руку, а другой ухватился за лиф платья и рванул. Да, в происходящем было куда больше реалистичности, чем он ожидал. В прежних снах одежда исчезала с Грейс сама собой, а на этот раз своим рывком он даже приподнял ее тело над сиденьем. Послышался треск рвущейся ткани, и Грейс изумленно вскрикнула.

Сон мог вот-вот развеяться, Колин чувствовал это всем своим существом.

Поэтому он снова принялся целовать Грейс – если не удастся получить все сполна, то надо хотя бы насладиться ее нежными мягкими губами, у которых был привкус чая, сахара и… самой Грейс. Целуя ее, он ничуть не печалился, что не может видеть, ему это было не нужно. Все необходимое он воспринимал другими органами чувств – трепет ее тела, тихие стоны, когда прикусывал ее нижнюю губу, и то, как она со страстью куртизанки отвечала на его поцелуи.

Часть сознания напоминала, что все это не реальность, а сон, но в этом видении Колину удалось сотворить просто изумительную Грейс.

Его рука скользнула к ее груди, и, к некоторой досаде, ему пришлось еще что-то разорвать, прежде чем одна из упругих выпуклостей оказалась у него в ладони. Эта округлость имела изумительно совершенную форму. Колин уткнулся в нее лицом, обхватил губами сосок, и его огорчало лишь то, что он не может увидеть эту прелесть.

Но тут он опять вспомнил, что это именно его сон, и потому спросил:

– Какого цвета у тебя сосок?

Снящаяся ему Грейс прерывисто дышала, отчего все его тело буквально вибрировало от желания. Не дождавшись отклика, он скомандовал:

– Отвечай мне!

Подобной интонации он никогда не слышал в своем голосе. Колин вел себя, как какой-то распутный сатир.

Ну а раз уж он сатир, то можно действовать в прежнем духе.

Колин слегка отстранился от Грейс, чтобы иметь возможность запустить руку под ее юбки. Она так и не ответила на вопрос, но ей, впрочем, и без того не хватало воздуха, поэтому он не стал повторять.

Снящаяся ему Грейс имела, похоже, собственное соображение… Хотя о своей груди она, возможно, знала не больше, чем он. Она ведь снилась ему и, если он не знает, откуда знать ей?

Но эти мысли быстро ушли, поскольку его рука заскользила по внутренней стороне ее бедра, кожа которого была невероятно гладкой. Колину захотелось познать ее на вкус, и он опустился на пол кареты, жесткость которого ощутил коленями с невероятной реалистичностью, но жаловаться не приходилось.

Если бы дело происходило с реальной женщиной, он вел бы себя деликатнее, но это ведь был его сон. Поэтому он закинул юбки повыше и стал стягивать с Грейс панталоны.

Та что-то изумленно забормотала, но Колин и не думал прислушиваться. Реальная Грейс с ее чувством собственного достоинства никогда не позволила бы так себя трепать, да еще и в карете. Она бы не изумлялась, а была бы просто в гневе.

– Это мой сон, – строго проинформировал он воображаемую Грейс.

После чего начал языком ласкать внутреннюю сторону ее бедер, продвигаясь к райским кущам. Он уже почти достиг цели, когда карета резко качнулась, и его губы уткнулись прямо в шелковистый пушок. Который, как подсказывала интуиция, наверняка был рыжеватым. Нельзя было также не отметить, что в своем неровном движении экипаж явно содействовал ему.

Между тем в голосе воображаемой Грейс послышались требовательно-настоятельные нотки.

– Доверься мне, – отозвался он, послав вдобавок мысленное заверение в обожании и почтительном отношении.

И еще в том, что Колин готов любить ее и на королевском ложе, и в хлеву, если она только предоставит ему такой шанс. А также в том, что она для него центр Вселенной.

И это сработало. Воображаемая Грейс поймала его руки и стала целовать их. Прикосновение ее губ сводило с ума.

Колин склонил голову и прошелся языком по завиткам волос, затем раздвинул ее ноги пошире, чтобы дать место своим плечам. Он еще никогда не вкушал такой сладости. Более того, он слышал, как изменяется дыхание воображаемой Грейс, становясь все быстрее. Ее ладонь стискивала его руку, но другая рука была у него свободна. Он провел пальцами по гладкой коже ее бедра, сначала вверх и вниз, потом приблизился к средоточию ее естества.

Она изгибалась и извивалась, взывая и умоляя, бормоча слова, которые реальная Грейс никогда бы не произнесла.

Все это очень нравилось ему. У снящейся Грейс не было ни сдержанности, ни комплексов по поводу добродетели и достоинства. Вибрации чувственности и желания исходили не только из ее сердца, но и от всего тела.

Колин нежно провел пальцами по ее влажной плоти. Его руки никогда не казались ему такими большими и неуклюжими, как сейчас. Она вскрикнула от этого прикосновения, и данный возглас выражал чистейшее наслаждение, но Колин тем не менее напомнил своему воображению, что в его сне не должно быть напряженных моментов, связанных с лишением девственности. Ему не хотелось, чтобы в голосе Грейс прозвучал хотя бы намек на боль.

Снящаяся ему Грейс, конечно же, не была девственницей. С ее стороны отсутствовало проявление какой-либо неуверенности. Одна ее нога находилась сейчас у него на плече, и сама она без всякого стеснения выгибалась навстречу его устам. Ее лоно было влажным и таким мягким… Он ввел внутрь палец и едва не ахнул – там было так туго и горячо. Грейс снова вскрикнула, уже гораздо громче, так что, если в этом сне имелся и кучер на облучке, тот наверняка ее услышал. А в следующую секунду Колин ощутил конвульсивное сокращение мышц вокруг своего пальца.

Он продолжал ласкать Грейс губами и языком, испытывая неизведанное до сих пор наслаждение. Она дышала все чаще, и вслед за первым он ввел и второй палец.

Ее крик был таким сладострастным, что он едва не разрядился раньше времени. Еще одно движение пальцев – и по ее телу вновь прокатилось содрогание с сопутствующими сокращениями внутри, вгоняя его в еще большее возбуждение.

Черт, до чего же мощное у него воображение! Колин правильно сделал, что выбросил тогда опий в иллюминатор, ибо теперь видно, до какой степени он пристрастился к подобным снам.

Единственный недостаток – невозможность созерцать происходящее. Но жаловаться не стоит… Так же как и затягивать.

Колин поднялся с пола. Удерживая равновесие в раскачивающейся карете, расстегнул бриджи, раздвинул ноги снящейся Грейс и объявил:

– Я хочу тебя.

Его голос прозвучал как-то гортанно и даже свирепо, что вызвало некоторое удивление.

Иллюзорная Грейс не принадлежала к числу женщин, склонных спорить с мужчиной. Когда он уперся коленом в сиденье, ее руки тотчас обвили его шею, и она потянула его к себе для поцелуя.

Колин приблизил свою восставшую плоть к ее жаркому лону и стал медленно входить. Это был изумительный сон. Он был просто в восторге.

Никакая другая женщина не могла бы ощущаться изнутри столь тугой и горячей. Ни у какой другой женщины не было таких сочных губ. Никакая другая женщина не смогла бы так воспламенить его чресла одним лишь вскриком, выражавшим и удивление, и желание.

Он так же медленно оттянул свои бедра назад, после чего сделал толчок вперед, содрогаясь от невероятного наслаждения. Затем вновь поймал губы Грейс и застыл на несколько секунд, чтобы прочувствовать их сладость.

Внезапно его охватило беспокойство: а вдруг этот сон закончится? И уже в следующее мгновение он напомнил себе, что той, чья нога находится сейчас у него на плече, не требуется уделять такую же заботу и внимание, как реальной женщине. Поскольку она была порождением его воображения.

И он продолжил совершать толчки, чуть ли не рыча от наслаждения, которое прежде не смог бы себе и представить.

Он любил ее, она была для него центром мироздания, без нее он был ничто…

Довольно долго у Колина не было никаких мыслей – он ощущал лишь невероятный жар в паху и жгучую потребность, охватившую все его тело. Он двигался все быстрее и быстрее, одной рукой лаская грудь воображаемой Грейс, другой поддерживая себя в раскачивающейся карете. Хотелось бы, конечно, еще видеть ее лицо, запрокинутую в экстазе голову, приоткрытый рот, а также глаза, горящие страстью и… любовью.

Была ли Грейс с ним?.. Какое это имеет значение? В конце концов, она лишь снится ему. Поэтому она будет с ним… Как проявление чистой чувственности, чистого желания.

Колину, конечно, не хватало реальной Грейс с ее глубоким пытливым умом. Впрочем, та ведь не смогла бы быть столь чувственной. Реальная Грейс была милой и очаровательной, но слишком уж серьезной и добропорядочной.

И с этой мыслью о реальной Грейс он чуть ли не с ревом извергся в нее воображаемую, словно со штормовой волной пересылая ей и свою любовь, и отчаяние, и чистейшее вожделение.

Затем его колени ослабли, и он выскользнул наружу, испытывая глубочайшую благодарность своему спящему сознанию за то, что оно наконец-то позволило ему предаться любви с Грейс, вместо того чтобы развеять ее образ за мгновение до соития.

Колин до того устал, что казалось, будто окружающая темнота буквально проглатывает его. Он распрямился, стукнувшись обо что-то головой, и рухнул на противоположное сиденье. Грейс, конечно же, исчезла… И он вновь был один в движущейся карете.

Тоска по ней пронизывала болью, между тем как его продолжала окутывать надвигающаяся темнота.

– Ты – моя… – проговорил Колин в качестве напоминания на тот случай, если больше никогда не встретится с воображаемой Грейс. – Теперь ты моя.

Но эти слова, конечно же, упали в пустоту. В своем сне он остался в одиночестве. И потому никакого отклика не последовало.

Ну вот и свершилось… Леди Грейс Рейберн уже не девственница.

Хотя мужчина, обесчестивший ее, похоже, этого даже не осознает. Колин лежал на спине на противоположном сиденье, одна его рука находилась поверх завязанных глаз, другая свисала вниз, касаясь пола кареты. Он был одет, но передняя часть его бриджей была распахнута настежь, являя взору его орган… Вид которого Грейс сейчас не очень-то нравился, хотя до этого она находила его весьма привлекательным. Так что даже хотелось к нему прикоснуться.