– Дождь измучил нас всех. Хоть бы выглянуло солнце, иначе Тоби сведет меня с ума. Я еще никогда не видел его таким расстроенным и мрачным. Он окончательно ушел в себя. А когда его ум проясняется, только и слышишь: тут «дурная примета» и там «дурная примета». Господи, Тоби опять начал говорить о капитане Хэкетте и клянется, будто тот рыскает повсюду и только выжидает подходящее время, чтобы устроить всем нам какую-нибудь пакость.

– Бедный Тоби. – Пруденс надеялась, что, оказавшись в спокойной обстановке замка Бриджуотер, среди близких и доброжелательных людей, тот вновь станет самим собой и обретет рассудок.

Но Тоби, словно несчастный щепок, повсюду таскался за Россом, а когда хозяин прогонял его, устраивался в саду или в своей маленькой комнатке и сидел, тупо уставившись в пространство, или играл на дудочке.

– Сегодня ты, как обычно, возьмешь его в Лонгвуд? – спросила Пруденс.

– Конечно, он следует за мной, словно тень, – со вздохом ответил Росс. – Когда ты переберешься туда, я постараюсь пристроить Тоби в помощь конюху. Надо чем-то занять его.

– Ты поедешь верхом?

– Хотелось бы. Мне нужны физические нагрузки. Но эта погода… и Тоби… Нет, возьму фаэтон и какую-нибудь норовистую лошадку. Может, хоть это выведет меня из состояния летаргии.

– Когда мы переедем в Лонгвуд-Хаус, как ты думаешь?

– Недели через две, полагаю. Вчера рабочие обивали шелком столовую. Очень красивая французская ткань.

– О, как бы мне хотелось посмотреть! – с восторгом воскликнула Пруденс. – Я не была там уже несколько дней. Но сегодня можно отправиться в Лонгвуд в коляске, запряженной пони.

– Нет, пока не кончится дождь, – отрезал Росс.

– О Господи! – Пруденс тряхнула головой. – Я возьму зонтик.

– Черт возьми, Пру, почему ты так упряма? Путь неблизкий. И ехать в такую погоду вредно для твоего здоровья. Ты можешь простудиться. В последние дни ты стала чересчур бледной. Мне это не нравится.

Пруденс не выносила, когда в его голосе появлялись эти безапелляционно-покровительственные нотки. Как у врача, который знает ответы на все вопросы. Неужели Росс догадался, в чем дело?

– Цвет лица у меня стал бы лучше, будь мой муж поприветливее! – резко ответила она. – Го ты целыми днями пропадаешь в Лонгвуде, то рычишь на всех, словно медведь с занозой в лапе!

– Клянусь Господом, я… – заворчал Росс, хлопнув кулаком об стол, и поднялся.

Пруденс порадовалась его гневу. Надо хорошенько поссориться, и, может быть, тогда атмосфера разрядится. Главное – разбить лед отчужденности.

– Ты стал таким же невыносимым, как и в первые дни на борту «Чичестера»! – поддразнила она Росса.

– Нет, честное слово!.. – Его лицо побагровело.

– По-моему, Росс, я выбрал неподходящий момент для завтрака.

Щеки Росса побелели, и он обратил на отца свой ледяной взгляд.

– Это твой дом и твой стол, Джейсон. Мы не имеем права мешать тебе.

Маркиз вздохнул.

– Судя по твоему настроению, очевидно, бесполезно говорить, что ты здесь – самый желанный гость.

Росс откинулся на спинку стула, вооружился вилкой и ножом и с мрачным видом начал атаковать отбивную.

– Скажи это моей жене. С тобой она будет вести себя более покладисто, чем со мной.

Маркиз уселся на стул, который подставил ему лакей, отхлебнул горячего шоколада и взглянул на сына.

– Ты поздно завтракаешь сегодня, Росс. Обычно я лишен удовольствия побыть в твоем обществе. И когда прихожу к столу, выясняется, что ты давно уже укатил в Лонгвуд.

– Завтра я постараюсь не опаздывать, – проворчал Росс, не поднимая головы от тарелки.

Лицо маркиза исказилось от боли, и Пруденс передернулась Но старик спокойно занялся едой, которую поставил перед ним слуга, словно думал только о своем завтраке.

– По правде говоря, – начал он после долгого молчания, – я рад, что ты здесь. Ты же знаешь, на февраль и март я обычно переезжаю в Лондон и открываю свой кабинет. А ты не собираешься заняться врачебной практикой?

– Если и займусь, то будь уверен, – как можно дальше от твоего дома.

Маркиз побелел и сделал знак лакею.

– Убери это, – велел он срывающимся голосом. Пруденс сердито поджала губы. Росс так грубо вел себя с отцом, что ее жизнь в Бриджуотере превращалась в сплошную муку. Рождество прошло как дурной сон: холодное молчание, напряженность, колкие намеки – даже в присутствии гостей маркиза. Рождественский подарок – и тот Росс вернул старику.

Пруденс отвернулась от мужа и одарила маркиза улыбкой, постаравшись вложить в нее как можно больше тепла.

– Я тоже не голодна, отец. Но за обедом, надеюсь, у нас проснется аппетит.

Он ответил на ее добрые слова улыбкой благодарности.

– И вы споете мне. Я никогда не устану слушать ваш прелестный голос.

Росс злобно взглянул на отца.

– Как тебе везет! А для меня у жены в запасе одни обличительные тирады. – Не успела Пруденс ответить, как он встал со стула и направился к двери. – Желаю вам обоим хорошо провести день.

Напоследок Росс бросил сердитый взгляд на Пруденс и выскочил из столовой.

Маркиз прикрыл глаза рукой и прошептал:

– С каждым днем все становится только хуже. Пруденс, потянувшись через стол, дотронулась до его руки.

– Возможно, когда мы переедем в Лонгвуд, он посмотрит на многие вещи иначе. И его сердце смягчится.

– Я мечтал, что мы, как и в былые, более счастливые времена, будем практиковать вместе. – Маркиз печально улыбнулся. – Ну, что ж…

– Странно, что вы оба, имея такие титулы и богатство, являетесь врачами.

– Это наша семейная традиция.

– Росс говорил мне, но причину так и не объяснил.

– Это было очень давно. В годы правления доброй королевы Бесс.[25] В то время некий Оуэн Мэннинг был обычным скромным деревенским врачом в Синдерфорде. И вот королева, проезжая через Глочестершир, имела несчастье заболеть. Она послала за лекарем. И нашему уважаемому предку повезло. Он вылечил королеву и так понравился ей, что она убедила его переехать в Лондон. Там Оуэн много лет верой и правдой служил ее величеству. Через некоторое время она удостоила его титулом графа Лонгвуда, а потом – маркиза Бриджуотера. Оуэн построил первый замок Бриджуотер и умер глубоким стариком, за год до того, как его возлюбленная королева испустила последний вздох.

– Но это касается первого доктора Мэннинга. А как же вы?

– Королева одарила нашу семью своими милостями с одним условием. Каждое ее поколение должно было дать своего доктора Мэннинга. И это условие всегда выполнялось.

– Тяжелое обязательство.

– Вовсе нет, моя дорогая. Другие представители нашего класса вели пустую, рассеянную жизнь дебоширили. А мы приносили людям пользу. Может, вы заметили надпись над гербом Бриджуотера: «Служим человечеству»?

– А Росс?

– Он – честь нашей семьи. Росс с огромным удовольствием и рвением учился в Королевском медицинском колледже. Жаль, что я не был таким способным учеником.

– Я знаю, какой он искусный врач. – Пруденс грустно рассмеялась. – Но и темпераментный, и с нелегким характером – тоже.

Маркиз пожал плечами.

– Наверное, очень трудно человеку, который без особого труда достиг совершенства, понять слабости других. Но иногда мне хотелось бы, чтобы он оттачивал не только свой ум, но и сердце. К тому же Росс очень горд, поверьте. И не переносит человеческих недостатков, глупости в том числе.

Маркиз пустым взглядом уставился в окно, за которым барабанил дождь, а потом продолжил свой рассказ:

– Еще мальчиком он работал в моей аптеке для бедных: учился делать лекарства, как и я когда-то перенимал опыт у своего отца. Потом Росс проходил у меня хирургическую практику. Это было счастливое время, нас связывали крепкие родственные узы. – Старик вздохнул. – А потом он встретил Марту.

Пруденс вдруг объял смертельный холод, словно мимо нее по комнате проскользнуло привидение. Она подошла к камину и протянула руки поближе к пламени, чтобы согреться. Золотое кольцо блеснуло багряным отсветом.

– Я знаю, Росс очень сильно любил ее, – прошептала Пруденс.

Маркиз бросил на нее проницательный взгляд и отвернулся.

– Он часто говорил, что это его единственная любовь. В те годы Лонгвуд-Хаус лежал в руинах, но Росс отстроил его заново для Марты.

Пруденс испытывала боль, но не могла остановиться, словно ребенок, ковыряющий болячку до тех пор, пока она не начинает кровоточить.

– Значит… это была такая большая любовь?

– Чужая душа – потемки. Но у Росса появилась жалость к пациентам, которой раньше я не замечал. Думаю, этим он был обязан влиянию Мария.

Пруденс вздрогнула. Несмотря на свой страх перед прошлым, ей хотелось знать больше.

– Может быть… вы расскажете о ней? Почему она умерла?

Маркиз встал и начал взволнованно ходить по комнате, шаркая ногами по ковру.

– Я убил ее, – проронил наконец старик. – Разве Росс не говорил вам? Или вы думаете, поведение сына по отношению ко мне вызвано какой-то обычной глупой ссорой?

Он сардонически усмехнулся, сразу став похожим на Росса.

– О, но этого не может быть!

Пруденс надеялась, что Росс сказал ей неправду. Этот добрый старик наверняка ни в чем не виноват. Произошел несчастный случай, только и всего.

– Спасибо, дорогая, за вашу доброту. Но в свое время я был горд и самоуверен – не хуже Росса. У Марты был рак матки. Я настаивал на операции. Росс считал, что надо подождать. Мы много раз ссорились из-за этого.

Пруденс понимающе улыбнулась:

– Что касается упрямства, думаю, вы оба стоили друг друга.

Плечи старика сгорбились.

– В те дни я был другим. Пока Господь не научил меня самоуничижению.

– И вы сделали операцию? Глаза маркиза наполнились слезами.

– Росс уехал к пациенту. У Марты начались ужасные боли. Я перепробовал все наркотики, которые были в моем распоряжении, но она все равно мучилась. Марта умоляла меня избавить ее от страданий, удалить опухоль, которая убивала ее. Я согласился. – Он застонал и вытер мокрые от слез щеки. – Господи, она так доверяла моему мастерству!

– Пожалуйста, не надо продолжать, – сказала Пруденс, плача с ним вместе. – Это причиняет вам слишком много горя.

– Вы знаете, как быстро человек истекает кровью, если повреждена артерия? – с горечью спросил маркиз.

Пруденс обняла его и прижала к груди. Ей очень хотелось как-то успокоить старика. А он дрожал, словно ветки деревьев за окном, которые нещадно сек дождь.

– Наверное, вы просто очень волновались из-за Росса? Ваша рука дрогнула, потому что вы слишком боялись ошибиться.

Но маркиз оттолкнул ее, издав глухой стон.

– Нет, я был неосторожен и неуклюж! Этого могло и не случиться. И я поклялся никогда больше не оперировать. Я занимаюсь фармацевтикой, готовлю лекарства. Лечу стариков от подагры. Но ни разу больше не взялся за скальпель. И никогда не сделаю этого. – Он глубоко вздохнул. – Я вполне заслужил презрение и ненависть сына.

Пруденс чувствовала себя беспомощной перед такими страданиями.

– Нет! Бог прощает всех. И мы должны прощать.

– Иногда мне кажется, что Росс винит и самого себя. Если бы мы прооперировали ее раньше, возможно…

– Она бы выздоровела?

– Нет. Ее бедное тело было насквозь изъедено болезнью. Но именно я оказался орудием смерти. А не рука Господа. Вот за это Росс считает меня ответственным. И он прав.

«Кто же из них мучается больше – отец или сын?» – подумала Пруденс.

– Когда умерла Марта?

– Два года назад, в июле.

– И Росс отправился в плавание.

– Я слыхал, что он месяц провел в Лондоне. Бродил по улицам, как отверженный. Пил и приставал к прохожим, рассказывал им о том, какой мерзавец у него отец.

– Неправда! – вскричала Пруденс, схватила его трясущуюся руку и прижала ее к губам. – Вы хороший, добрый человек. И я горжусь, что могу называть вас отцом.

Маркиз всматривался в ее лицо влажными от слез глазами.

– Не знаю, понимает ли мой сын, каким сокровищем обладает, – произнес он и со вздохом поклонился. – Позвольте мне удалиться. Сегодня утром мои нервы подверглись слишком большим испытаниям.

Пруденс посмотрела ему вслед.

На сердце у нее было тяжело. Потом она поднялась по большой лестнице в свои комнаты, примыкающие к апартаментам Росса. На противоположной стороне коридора располагались комнаты маркиза Бриджуотера. «Мы живем совсем рядом, – печально подумала Пруденс, – но как мы далеки друг от друга! Словно находимся на пустынных островах какого-нибудь далекого моря, где гуляет только ветер!»

Она так погрузилась в свои мрачные мысли, что не заметила Марэ, камердинера Росса, пока он не оказался прямо у нее под носом. Марэ отвесил хозяйке вычурный поклон, выписывая в воздухе тонкой рукой сложные фигуры.