Шотландец кивнул:

– Я хорошо его знаю. Он как собака предан Йоркам. И ежели он покинул Англию и прибыл в Париж, то только по их наущению.

– Что скажете на это, молодой человек?

Филип молчал. На какой-то миг он растерялся. Он проник в Луврский замок, но не мог прямо ответить – зачем. Письмо Эдуарда Йорка все еще было при нем, но он не мог в присутствии короля Франции и стольких свидетелей объявить об этом. Поэтому он молчал, видя, как все ярче разгораются недобрые огоньки в глазах Людовика.

– Видимо, ты прав, Делорен. Возьмите этого человека!

Но в этот миг, расталкивая гостей, появился граф де Кревкер.

– Одну минуту, государь! Этот человек ни в чем не виновен. Он мой гость, и мой слуга проводил его в Лувр.

– Зачем?

Кревкер взглянул на Майсгрейва. Он помнил их ночной разговор, однако король ждал ответа. И граф, не только воин, но и искушенный дипломат, нашел выход.

– Ваше величество, этот человек, сэр Филип Майсгрейв – тот англичанин, с которым я имел честь сразиться на Йоркском турнире и который победил не только меня, но и всех тех великолепных бойцов, что прибыли со мною из Бургундии. Он редкостный мастер боя, и я хотел представить его вам, чтобы вы внесли его в список участников турнира, что должен вашей милостью состояться через несколько дней. Поверьте, сир, вы получите истинное наслаждение.

В продолжение всей этой речи Людовик не сводил подозрительного взгляда с лица Майсгрейва. Когда же граф умолк, он лишь с сомнением проворчал:

– Хороший боец… Да еще и йоркист. Однако… Мы ничего не имеем против.

И тут же, словно у него мелькнула новая идея, он повернулся к Делорену:

– Ты ведь не любишь этого человека, шотландец?

– Этот человек – мой злейший враг.

– И ты бы хотел сразиться с ним?

– О, государь! – Глаза шотландца выразительно сверкнули.

– Что ж, у тебя будет такая возможность. Вас обоих внесут в список участников турнира и позволят сразиться друг с другом. Но это будет не обычная рыцарская забава. Придется биться насмерть. Это придаст пряный привкус нашему турниру и позабавит гостей. Вы довольны, граф Кревкер? Ваш протеже будет участвовать.

– Я благодарен вам, ваше величество. Остается только посочувствовать этому шотландцу.

– Клянусь преблагой Девой Клерийской, вы можете не волноваться! Я уже имел возможность убедиться, на что способен мой Делорен. И я ставлю на него. Выходит, интересы Франции и Бургундии вновь не сходятся: ведь вы-то, несомненно, будете стоять за своего йоркиста?

С этими словами король удалился.

32. Граф Уорвик

В тот вечер не могло быть и речи о свидании с Ричардом Невилем. Майсгрейв сразу стал настолько заметной фигурой, что даже Кревкер не рискнул бы их свести сейчас. Однако граф уговорил Делателя Королей втайне принять английского рыцаря завтра в назначенный после полудня час у себя в Нельской башне.

Празднество между тем шло своим чередом. На другой день с утра у монастыря Святой Троицы разыгрывали мистерию, которую отправился смотреть едва ли не весь Париж. В грандиозном представлении участвовали более двухсот профессиональных актеров, и все это встало городу в копеечку.

Хотя и знать, и простолюдины толпами стекались на представление, ни граф Уорвик, ни королева Маргарита не присутствовали на мистерии. Анна же и молодой Ланкастер повсюду появлялись вместе, радуя взоры своей юностью и красотой, а также согласием, какое царило между ними. Филип, пребывавший теперь в свите графа Кревкера, не спускал с них глаз, и каждый взгляд, каждая улыбка, которую Анна дарила юному претенденту на престол, ранила его сердце, как лезвие.

У расположившихся неподалеку от бургундцев принца и его невесты была значительная свита, состоявшая из эмигрантов-ланкастерцев. Майсгрейв узнавал многих из них. Это были представители аристократических родов, феодалы из древнейших фамилий, все еще надменные, однако уже лишившиеся былого лоска, неважно одетые, озлобленные и раздраженные. Эти изгои плотным кольцом окружали принца Уэльского и Анну Невиль. Грядущий союз этих молодых людей обнадеживал их, они видели в нем залог скорого возвращения на родину, в вотчины, коих лишил их король-узурпатор.

Анна сидела на небольшом возвышении, так что шлейф ее ослепительно зеленого платья волнами струился по помосту. Принц Эдуард устроился у ее ног и, посмеиваясь, обменивался репликами с невестой по поводу представления. Девушка казалась спокойной: она отвечала Эдуарду, смеялась вместе с ним, но чаще всматривалась в толпу, порой склоняя голову. Филип не видел ее лица, но, когда ветер относил в сторону легкое белое покрывало, он мог разглядеть ее поникшие плечи, открытую спину, тонкую склоненную шею. Ему пришло в голову, что, несмотря на величие, окружающее ее, она кажется хрупкой, одинокой и беззащитной.

Анна оглянулась. Филипу показалось на какой-то миг, что она заметила его, но взгляд ее скользнул мимо, она что-то сказала, склонившись к Эдуарду, а через минуту уже хохотала, и ее звонкий мальчишеский смех долетал до рыцаря. Филип вздохнул. Ему нестерпимо хотелось, чтобы она оглянулась вновь, чтобы он мог подать ей какой-либо знак. Но девушка, казалось, вся ушла в созерцание мистерии и не отводила глаз от гигантского помоста, на котором были представлены сцены из произведений Гомера, ставших необычайно популярными в то время при дворе.

Перед восхищенными зрителями разыгрывалось похищение Елены Прекрасной. Прямо по площади плыл корабль Париса, из помоста вырастали стены Трои, актеры в странных костюмах, в каких, по мнению постановщиков пятнадцатого столетия, должны были щеголять древние греки, яростно сражались, обагряясь клюквенным соком; из ворот монастыря выкатывался огромный, величиною с дом, троянский конь, из которого высыпали воины-ахейцы. Зрители восторженно рукоплескали. Филип снова глядел на Анну.

Девушка сидела, немного подавшись вперед, и, казалось, кроме развертывающегося перед нею действа, ничего не замечала. Больше она ни разу не оглянулась.

По окончании грандиозного зрелища, когда знать разъехалась передохнуть и приготовиться к следующему увеселению, Майсгрейв отправлялся в Нельский отель, чтобы наконец-то довести до завершения возложенную на него миссию. Слуга, заранее предупрежденный о его визите, повел рыцаря через многочисленные дворы, садики и галереи в сторону старой Нельской башни. В переходах сновали лакеи, дворецкие, слышалась английская речь, раздавался женский смех.

Филип не ошибся, решив, что Уорвик изберет для жительства Нельскую башню. Эта твердыня, большей частью пустовавшая, имела громкую недобрую славу. Когда-то тут обитала развратная французская королева Маргарита Бургундская, принимавшая здесь любовников, коим было несть числа. Говорят, эта королева так боялась, что ее тайна откроется, что ни один из тех, кто познал ее ласки, не оставался в живых, и их изрубленные тела порой находили в волнах Сены. Однако Делатель Королей своей резиденцией избрал именно эту башню.

Когда Филипа ввели, рыцарь не сразу обнаружил Уорвика в полутемном покое. Он огляделся. Стены были сложены из крупных, грубо отесанных камней, на которых кое-где висели охотничьи трофеи да начищенное до блеска оружие. Над головой нависал темный свод, в центре которого скалила зубы каменная химера. Вдоль стен были расставлены тяжелая дубовая мебель и покрытые коврами сундуки. Свет проникал только сквозь узкие словно щели окна, и в нише одного из них Майсгрейв различил самого Делателя Королей. Рыцарь приблизился, однако поначалу Уорвик даже не взглянул на него. Восседая в огромном резном кресле, граф держал на руке крупного миланского сокола. Перед ним стоял слуга с подносом, полным кусочков нарезанного мяса. Граф гладил и кормил птицу, ласково приговаривая. Сокол время от времени расправлял крылья и жадно глотал угощение.

– Ах, красавец! Ах, удалец! – негромко бормотал Уорвик.

Майсгрейв терпеливо ждал. Вблизи Ричард Невиль показался ему гораздо старше, чем вчера у собора Нотр-Дам, облаченный в роскошное одеяние. Филип заметил седину на его висках, темные круги у глаз и глубокие, как шрамы, морщины у рта. Нос у графа был небольшой, хищный, с легкой горбинкой. Темно-каштановые гладкие волосы были зачесаны назад, так что обнажались глубокие залысины, делавшие его чело выше. Неожиданно Филип встретился с внимательным, изучающим взглядом светло-зеленых глаз и склонился в поклоне. Затем выпрямился, гордо вскинув голову. Уорвик передал сокола слуге, вытер руки салфеткой и жестом отослал слугу. Они остались одни.

– Итак, – небрежно бросил Уорвик спустя минуту, – кого вы сейчас перед собой видите, сэр рыцарь, – врага вашей партии или отца спасенной вами графини?

– Я вижу человека, которому мне поручено передать послание.

Граф кивнул.

– Разумеется. Вы истинный йоркист. Что и требовалось доказать.

Он оглядел Майсгрейва с головы до ног.

– Нетрудно сообразить, что вы не обычный посланник. Гонец упал бы на колено и оставался бы так, протягивая мне письмо.

Майсгрейв неспешно извлек из-за пояса помятый футляр и, сделав пару шагов вперед, передал его графу. Тот принял его, но читать не стал, продолжая спокойно разглядывать рыцаря.

– Я много слышал о вас, сэр Майсгрейв, – негромко проговорил он. – Моя дочь уши прожужжала мне о вашем бегстве из Англии. Теперь я знаю, какой вы непревзойденный воин, верный друг и преданный йоркист, в чем, право, я имел глупость еще недавно сомневаться, памятуя о том, как Нэд Йорк увел у вас невесту.

Филип молчал, лишь губы его плотнее сжались. Зеленые глаза Уорвика изучающе ощупывали его лицо.

– Тем не менее, – продолжил он, – вы доставили во Францию мою дочь.

– Меня просил об этом епископ Йоркский.

Уорвик снова кивнул.

– Да, но тогда она носила имя Алана Деббича. Ну а позже, когда вы уже узнали, кто она в действительности? Вы ведь не переменили своих намерений?

– Леди Анна помогла нам покинуть Уорвик-Кастл.

– Да-да, я знаю. И все же, как вышло, что вы, преданный йоркист, не отдали ее в руки герцога Глостера?

По-видимому, Уорвик был неплохо осведомлен о подробностях их путешествия.

– Ваша дочь, милорд, стала нашим верным товарищем. Конечно, это звучит странно, но тем не менее это так. Она помогла нам, мы были в долгу перед нею, и я не мог ответить неблагодарностью и предательством.

Губы графа дрогнули.

– Nos erat in fotis.[87] Но скажите, отчего ваши пути разошлись во Франции?

– Вы знаете леди Анну, милорд. Для нее не существует преград, и она поступает лишь так, как угодно ее душе. Поэтому не требуйте у меня ответа на этот вопрос.

Уорвик наконец улыбнулся.

– Верно. Мне же она сказала только, что вы расстались на полпути. Это так?

– Леди Анна покинула меня без моего ведома. Возможно, я, простой солдат, чем-то разгневал ее, и она, не удостаивая меня объяснением, решила продолжить путь в одиночестве.

Майсгрейву казалось, что взгляд Уорвика пронзает его насквозь, что он читает в его мозгу и сердце, как в книге. Не выдержав, рыцарь отвел глаза.

Уорвик поднялся и заходил по покою. Двигался он мягко и бесшумно, как крупное хищное животное, и столь же мягким оставался его голос. Между тем Майсгрейв был наслышан о графе как о человеке крайне импульсивном, резком и вспыльчивом.

– Как бы там ни было, – негромко проговорил Уорвик, – я весьма признателен вам за то, что вы вырвали Анну из когтей Йорков. Вы можете просить обо всем, чего ни пожелаете, и я исполню все, что в моих силах.

– Прежде всего, ваша светлость, я просил бы вас прочитать послание моего государя, чтобы я мог считать свою миссию завершенной.

– А вы уверены, что вам стоит возвращаться? Вы ведь отлично понимаете, что ожидает вас в Англии за похищение Анны Невиль?

– Милорд, что бы ни случилось, я присягал на верность королю Эдуарду, и ничто не заставит меня нарушить клятву.

Бровь Уорвика поползла вверх.

– Что ж, такая преданность похвальна. Однако необходимо, чтобы и ваш государь был ее достоин. Верите ли вы в то, что Эдуард Йорк не предаст вас, как в свое время предал меня?

– Он мой король, милорд.

– Но трон для этого короля добыл я, наградой же мне послужило изгнание.

Он усмехнулся:

– Как говорил Теренций, hoc pretium ob stultitiam fero.[88]

Майсгрейв пожал плечами:

– Я не силен в латыни, милорд.

Какой-то миг Уорвик глядел на рыцаря, затем сказал:

– Ответьте прямо. Вы друг моей семьи или всего лишь слуга Эдуарда Йорка?

Филип поднял голову:

– Я слуга короля Эдуарда IV. Все остальное в руках Божьих, и не я, а само провидение сослужило вам эту службу, милорд!

Уорвик грустно кивнул:

– Я так и предполагал. Жаль…

С этими словами он извлек свиток из футляра.

– Ого, я вижу, это письмо побывало в переделках! Здесь следы крови, чернила кое-где размыты…